Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

Радость мгновенно слетела с его лица, уступив место тревоге и скорби.

— Летали, господин, — глухо сказал он. — Но последний прилетел три дня назад. И он принес страшную весть.

Он подался вперед, и его голос упал до трагического шепота.

— Три недели назад к Силинцзы подошли войска. Не хунхузы, и не провинциальная армия. Тысячи солдат, с новыми ружьями — точь-в-точь, как у твоих людей, с пушками. Офицеры — в основном «краснобородые дьяволы». Солдаты говорили, что их отряд называется «Непобедимая армия» и в прошлом году они штурмовали столицу Тайпин Тяньго. А еще неделю назад прошел обоз с большими, тяжелыми пушками. Их было четыре штуки, и каждое тащили двести кули!

Каждое его слово падало в уютную тишину комнаты, как удар молота в колокол судьбы.

— Я немедленно послал голубя господину Левицкому. Два дня назад прилетел ответный голубь. Он сообщил, что цины обложили город со всех сторон. Твои люди… они держат оборону. Но силы не равны. Цинские никуда не торопятся. Они строят осадные валы, подвозят еще орудия. Они собираются стереть город с лица земли. Силинцзы в осаде. Запасы пороха и еды на исходе. Артиллерия врага бьет по стенам днем и ночью. Штурм может начаться в любой день!

Глава 15

Глава 15

Я вскочил. Весь покой, весь уют этой комнаты испарился, превратился в насмешку. Все было там, в огненном кольце.

— Сколько у тебя в поместье людей, способных держать оружие? — резко спросил я.

Чжан Гуань, не поняв, захлопал глазами:

— Ну… человек тридцать, со слугами и работниками…

Но я уже не слушал. Я распахнул дверь и крикнул в ночную тьму, где мои казаки и монголы только-только садились ужинать:

— Отряду — час! Час на еду и смену коней! Через час выступаем!

Гонка со временем, которую я вел всю эту весну, только что превратилась в гонку со смертью.

Два дня и две ночи мы неслись на север, не давая пощады ни себе, ни лошадям. Бешеная, изматывающая скачка, прерываемая лишь короткими остановками для смены коней. Люди дремали прямо в седлах, жуя на ходу пресную лепешку и запивая ее теплой водой из фляги. В ушах стоял непрерывный гул — стук сотен копыт, тяжелое дыхание, скрип упряжи.

К исходу второго дня мы вышли на большой тракт, ведущий от Мукдена. Хан, оставив свой цветастый монгольский халат и переодевшись в засаленную одежду китайского возницы, ушел вперед. Он вернулся через несколько часов, и лицо его было мрачным.

— Все правда, нойон, — сказал он, спешившись. — Под Силинцзы стоит «Всепобеждающая армия». Говорят, тысяч семь, а то и больше. Командует ими большой генерал, Цзян Цзюнь из самого Шанхая. С ним много больших пушек, что плюются огнем и железом. Каждый день бьют по стенам.

Мы свернули с тракта, уходя в перелески. Я оставил основной отряд в глубокой, поросшей лесом долине под командованием урядника Елисея. Сам, взяв с собой Хана и десяток бойцов, — двинулся вперед.

К вечеру мы вышли к гряде высоких, лесистых холмов, с которых, должен был открыться вид на город. Оставив лошадей, мы последние сотни саженей ползли на животах, раздвигая густые заросли.

И вот она, картина. Я поднес к глазам бинокль, и сердце сжалось в холодный, колючий комок.

Там, внизу, знакомые мне стены Силинцзы были, почерневшие от пожаров. В нескольких местах виднелись свежие проломы. Над крышами домов висел тяжелый, неподвижный дым. Но город был жив. Время от времени с одной из уцелевших башен раздавался хлопок выстрела, и над цинскими позициями пролетало ядро — мои люди отвечали.

А вокруг, до самого горизонта, раскинулся настоящий военный муравейник. Бесконечные ряды палаток, правильные четырехугольники укрепленных лагерей, линии осадных траншей, опоясывающих город. И — артиллерийские батареи. Я видел, как у одной из них засуетились люди, окутались клубом белого дыма, и лишь спустя несколько секунд до нас донесся глухой, тяжелый удар, от которого, казалось, содрогнулась земля.

Я опустил бинокль. Лицо окаменело. Атаковать это моим отрядом было даже не самоубийством. Это было ничем.

Нужно было думать. Чтобы победить этого мастодонта, нужно было знать, где находится его мозг и его сердце.

— Надо языка брать, — тихо сказал я Хану, не отрывая взгляда от вражеского лагеря.

Мы спустились с холма и двинулись вдоль кромки леса, огибая огромный лагерь на безопасном расстоянии. Идеальное место нашлось через час. Небольшая речка, делая крутую излучину, подходила вплотную к дороге, по которой двигались тыловые обозы. Берега здесь густо поросли камышом и высокой, в человеческий рост, травой. Идеальная засада.

Мы залегли, и началось томительное ожидание. Солнце пекло. Жужжали насекомые. В камышах монотонно кричала какая-то птица. И постоянно, как удары злого рока, доносились с той стороны холмов глухие раскаты вражеской артиллерии.

Наконец, на дороге показалось облако пыли. Из него медленно, со скрипом, выплыло несколько повозок, запряженных верблюдами. Их сопровождал отряд из десятка цинских солдат. Они ехали расслабленно, смеялись, размахивали руками. Винтовки небрежно висели за спинами. Фуражиры, возвращавшиеся в лагерь с добычей. Идеальная цель.

Мои бойцы, слившись с травой, замерли. Я видел, как напряглись их плечи.

Я медленно вынул из кобуры тяжелый револьвер и взвел курок. Сухой, хищный щелчок прозвучал в тишине оглушительно громко.

— Приготовиться… — прошептал я.

Дорога была как на ладони. Колонна приближалась. Скрип несмазанных осей уже резал слух, слышался неторопливый, ленивый перестук копыт верблюдов и лошадей. Китайские солдаты шли так, словно были не на войне, а на загородной прогулке.

Они были так уверены в своей безопасности, так привыкли к тому, что в радиусе десяти ли нет никого, кроме их армии, что даже не выслали вперед дозор.

Они вошли в излучину.

Я ждал. Ждал, пока замыкающий солдат поравняется с кустом, за которым притаился Хан.

Теперь!

Резко взмахнув рукой, я коротко, резко свистнул.

Этот свист стал сигналом смерти.

С двух сторон, из густой травы, как демоны из-под земли, выросли мои бойцы. Атака была молниеносной, безжалостной и абсолютно бесшумной. Ни единого выстрела. Только глухой топот, хрипы и влажный звук ударов.

Первый солдат даже не успел снять винтовку с плеча — огромный казак сбил его с ног ударом кулака и тут же навалился сверху, зажимая рот. Другого, пытавшегося закричать, Хан ловко оглушил рукояткой ножа.

Вся схватка заняла не больше минуты. Несколько фуражиров, попытавшихся оказать сопротивление, лежали в пыли с перерезанными глотками или проломленными черепами. Остальные, сбитые с ног, скрученные по рукам и ногам, тряслись от ужаса, уткнувшись лицами в землю.

Никто не ушел.

Пряча револьвер в кобуру, я вышел на дорогу.

— Чисто, ваше благородие, — доложил казак, вытирая нож о штанину убитого китайца.

Кивнув ему, я подошел к повозкам. Откинул рогожу. Мешки с мукой, корзины с рисом, связки вяленой рыбы. Обычный солдатский паек.

— Убрать тела, — коротко приказал я. — Повозки загнать в кусты. Пленных — в лощину.

Мы оттащили шестерых уцелевших китайцев вглубь леса, подальше от дороги. Их поставили на колени. Они тряслись, их глаза, полные животного ужаса, бегали с меня на Хана, который неторопливо поигрывал своим ножом.

— Спрашивай, — кивнул я Хану.

Проводник присел на корточки перед старшим из пленных — пожилым унтером с жидкой бороденкой.

— Кто? Откуда? — спросил он по-китайски, и его голос был ласковым, как у палача перед казнью.

Китаец залопотал, глотая слова и кланяясь до земли.

— Говорит, они из Мукдена, нойон, — перевел Хан. — Это регулярная армия. Войска «Зеленого знамени». Их прислал сам Ишань, наместник Маньчжурии.

— Сколько?

— Около пяти тысяч штыков. Плюс обозные, слуги, кули.

Пять тысяч… Это было меньше, чем те цифры, о которых говорили слухи, но все равно слишком много.