Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

Я подошел к ним и сел на корточки перед старшим. Мое лицо было спокойно, голос — тих и почти деловит. И это пугало их больше, чем любой крик.

— Вы, уже рассказали мне о вашей армии, — произнес я, глядя ему в глаза. — Это хорошо. Теперь меня интересуют мелочи. Детали.

Один из монголов тут же перевел мои слова.

— И от того, насколько полезными будут ваши ответы, — продолжил я, — зависит, увидите вы завтрашний рассвет и утретесь росой, или вас еще до утра сожрут здешние волки.

Тот дернулся, заскулил, пытаясь вдавиться затылком в кору дерева.

— Спрашивай, господин! — залопотал он. — Я все скажу! Все, что знаю!

Я достал из кармана сложенный лист бумаги, на котором еще днем набросал примерную схему осады Силинцзы, основываясь на наблюдениях с холма. Развернул ее на земле, освещенной костром.

— Смотри сюда. Это город. Это ваши позиции.

Я ткнул пальцем в верхнюю часть схемы.

— Северный участок. Стена. Сколько там постов? Где они стоят? В какое время меняется караул?

Китаец, стуча зубами, начал говорить. Монгол переводил, отсеивая шелуху страха и оставляя только суть.

— Три больших заставы. По пятьдесят человек. Между ними ходят патрули, каждые полчаса. Смена караула — на рассвете и на закате. Там стоят манчжурские стрелки, самые злые.

Я кивнул, делая пометку углем.

— Южная сторона. Равнина. Траншеи и редуты.

— Там главные силы, господин! Там лагерь генерала. Там пушки. Людей — как муравьев. Мыши не проскочить. Дозоры ходят постоянно, конные разъезды.

— Восточная сторона. Река.

— Река быстрая, берег крутой. Но там тоже посты. На том берегу, у брода, стоит застава. Днем и ночью смотрят.

Я хмурился. Кольцо казалось плотным. Они перекрыли все подходы.

— А теперь здесь, — мой палец скользнул на западную часть схемы, туда, где городские стены почти вплотную подходили к крутым, скалистым отрогам гор.

Пленные переглянулись.

— Там… там почти никого нет, господин! — выпалил вдруг второй китаец, молодой парень, до этого молчавший.

— Почему? — резко спросил я.

— Скалы, господин! — перебил его унтер. — Крутые, голые скалы. Наш цзянцзюнь сказал, что оттуда никто не пройдет, даже горный козел шею свернет. Стены там высокие, прямо на обрыве стоят.

— Совсем никого? — я подался вперед, чувствуя, как внутри натягивается струна охотничьего азарта.

— Только один пост, — поспешно добавил унтер. — Секретный. На перевале, над городом. Мы называем его «Орлиное гнездо».

— Сколько людей?

— Десять. Десяток воинов.

— Они смотрят на город?

— Нет, господин! Зачем смотреть на город? Они смотрят в горы, чтобы никто не подошел с тыла. Но они… — китаец замялся. — Они там уже неделю сидят без смены. Им только еду носят раз в два дня. Они, наверное, спят половину времени. Там же никого нет!

Я заставил его взять веточку и нарисовать на земле точное расположение этого «Орлиного гнезда». Тропу, по которой носят еду. Место, где скалы подходят к стене. Я выжимал из них все: есть ли у дозорных собаки.

Картина в голове сложилась.

Западная стена. Самый сложный, почти неприступный участок. Именно поэтому они его и бросили, оставив лишь формальный заслон. Десять уставших, расслабленных солдат на скале, уверенных, что враг может прийти только из долины.

Это была не дверь. Это была форточка. Узкая, опасная, но открытая.

Я выпрямился, отряхивая руки. Решение было принято. Мы пойдем через горы. Нейтрализуем «Орлиное гнездо», спустимся по отвесным скалам к стене и проникнем в город.

Я посмотрел на пленных холодным, оценивающим взглядом. Они смотрели на меня с надеждой, как собаки на хозяина. Они выложили все. Они были пусты.

— Достаточно, — сказал я.

Солдат, поняв по моему тону, что допрос окончен, начал было благодарить, кланяясь и пытаясь поцеловать мой сапог. Второй, молодой, вдруг заплакал, тихо, обреченно скуля.

Я повернулся к монголу.

— Этот, — я кивнул на унтера, давшего самые точные сведения, — пока поживет. Связать, кляп в рот, мешок на голову. Он пойдет с нами, покажет тропу к «Гнезду». Если соврал — сбросим со скалы первым.

— А второй?

Я посмотрел на плачущего парня. Он был лишним грузом. Лишним риском.

— Убери, — коротко бросил я. — Тихо.

Затем развернулся и пошел прочь, в темноту, где отдыхали оставшиеся.

— Готовь людей, Ермолай, — обратился я десятнику, оставшемуся за главного.

— Мы идем в горы, — и я изложил суть плана.

Через час я с пятеркой казаков, отправился в путь, объезжая город по широкой дуге, и добравшись до предгорий, спрятали коней, в большие перелески, и оттуда двинулись пешком.

Подъем был адовым. Скалы здесь, на западном склоне, вставали почти отвесной стеной, черной и скользкой от ночной сырости. Мы двигались медленно, мучительно, нащупывая каждый выступ, проверяя каждый камень, прежде чем перенести вес.

Пленный не соврал. Тропа, едва заметная, козья, действительно существовала, но без проводника мы бы искали ее до рассвета. Китаец, связанный по рукам, с петлей на шее, конец которой держал казаков, шел первым. Он знал: одно неверное движение, один звук — и веревку дернут, ломая ему шею, прежде чем тот успеет полететь в пропасть.

Час. Другой. Вершина приближалась.

Наконец, проводник остановился и вжался в скалу. Он указал подбородком вверх. Там, на небольшом плато, нависающем над долиной, темнел силуэт навеса. «Орлиное гнездо».

Я жестом приказал всем замереть.

Пост охраняли безалаберно. Пленный был прав: они были уверены, что с этой стороны к ним могут прилететь только орлы. Ни оклика, ни движения. Только слабый отсвет углей догорающего костра.

Казаки, как тени, скользнули вперед, растворяясь в камнях.

Мы ждали. Секунды тянулись, как часы. Я слышал только свист ветра в ушах и бешеное биение собственного сердца.

Затем донесся глухой, влажный звук удара. Короткая возня. Сдавленный хрип, бульканье. И тишина. Снова только ветер.

Из темноты вынырнула фигура.

— Готово, ваше благородие. Даже не проснулись толком.

Мы поднялись на площадку. Тела часовых уже оттащили в сторону, к краю обрыва. Путь был свободен. Но мы пришли сюда не ради убийства десяти сонных солдат.

Подойдя к самому краю скального карниза, осмотрелся по сторонам. Яростный ветер трепал полы шинели, будто пытаясь сбросить меня вниз. Я достал бинокль и поднес его к глазам. И замер.

Вдали, в огромной чаше долины, раскинулся океан огня.

Это было величественное и страшное зрелище. Лагерь цинской армии не спал. Тысячи костров, рассыпанных в строгом геометрическом порядке, рисовали карту войны огненными линиями. Виднелись освещенные фонарями палатки офицеров, длинные ряды коновязей, движение патрулей с факелами. Лагерь гудел, дышал, жил.

Я перевел бинокль ближе к городу. И холод пробежал по спине.

То, что я увидел, заставило меня стиснуть зубы. Пленные не врали про «рыжих дьяволов». Осада велась по всем правилам европейской военной науки.

От лагеря к стенам города шли зигзагообразные линии траншей — апрошей, которые, как шрамы, разрезали землю, подбираясь все ближе к крепостным стенам. Они были вырыты грамотно, с брустверами, защищающими от огня со стен.

Дальше виднелись артиллерийские позиции. На насыпных редутах, укрытые фашинами, чернели силуэты тяжелых орудий. Их жерла смотрели на город немигающими глазами смерти.

А у самой стены, в свете факелов, я заметил подозрительную суету. Кучки людей, тачки с землей, деревянные распорки…

— Минные галереи, — прошептал я себе под нос.

Они вели подкоп. Они не просто долбили стены ядрами, они готовили взрыв, который должен был обрушить целый участок укреплений. Грамотно. Методично. Смертельно.

Затем я перевел взгляд на сам Силинцзы.

Контраст был чудовищным. На фоне сияющего, жирного, богатого вражеского лагеря город казался черной, выжженной дырой. Провалом в преисподнюю. Разрушенные зубцы стен, обгоревшие остовы крыш. Город был темен и тих. Лишь в глубине, в лабиринте узких улочек, тускло мерцали редкие, одинокие огоньки — словно последние угли в остывающем костре.