Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий
Там, в этой тьме, задыхаясь от дыма и голода, жили и умирали мои люди.
— Держитесь, ребята… — прошептал я в ледяной ветер, и мои слова унеслись вниз, в темноту. — Помощь уже близко.
Я повернулся к своим людям. Они ждали, слившись с камнями.
— Уходим, — скомандовал я. — Мы спускаемся в город.
Спуск был еще страшнее, чем подъем. Мы скользили вниз по почти отвесной стене, цепляясь пальцами за выступы. Каждый шаг был риском. Одно неверное движение, один сорвавшийся камень, и мы не только разобьемся, но и выдадим себя — звук камнепада в ночной тишине будет подобен выстрелу.
Я шел первым, проверяя каждый уступ. За мной, как привязанные, двигались остальные. Напряжение было таким, что мышцы сводило судорогой, но мы спускались — метр за метром, в черную пасть долины.
Наконец, подошвы сапог коснулись мягкой, осыпающейся земли у подножия. Мы были внизу.
Теперь предстояло самое сложное. «Ничейная земля».
— Короткими перебежками, — шепнул я.
Мы двигались, пригибаясь к земле, превратившись в тени, скользили между камней, замирая каждый раз, когда со стороны цинского лагеря доносился окрик часового или ржание лошади. Ветер доносил до нас запахи — дыма, жареного мяса и чего-то сладковатого, тошнотворного.
Впереди черной громадой вырастала стена Силинцзы.
Она была похожа на избитого великана. Там, куда мы направлялись, зиял огромный, рваный пролом. Кирпичная кладка была выворочена наизнанку, огромные глыбы известняка валялись у основания, как рассыпанные кубики. Камни были черными от копоти и, казалось, оплавленными. Здесь работали те самые «дьявольские трубы».
Мы подошли к пролому. Тишина. Мертвая, пугающая тишина.
Я поднял руку, приказывая ждать. Сам, прижавшись к холодному камню, осторожно выглянул внутрь.
Никого. Только груды щебня и остовы сгоревших балок.
Чуть помедлив, я махнул рукой. По одному, бесшумно, как кошки, мы просочились внутрь периметра.
Город встретил нас запахом гари. Он был вездесущим, въедливым, забивающим легкие. Улицы, которые я помнил живыми и шумными, теперь были похожи на лабиринт мертвеца. Развороченные мостовые, дома с провалившимися крышами, черные провалы окон, смотрящие на нас пустыми глазницами.
Поперек улицы громоздилась баррикада — наскоро наваленная гора из мебели, дверей, мешков с землей и камней. Мы перелезли через нее, стараясь не задеть торчащие гвозди.
Я ориентировался по памяти. Нам нужно было к центральной площади, где, по моим расчетам, должен был находиться штаб обороны.
Мы двигались вдоль стен, вжимаясь в самую густую тень. Под ногами хрустело битое стекло и черепица. Каждый такой звук отдавался в ушах грохотом, заставляя сердце замирать. Казалось, сам город слушает нас, затаив дыхание.
Мы вышли на небольшую площадь перед разрушенным храмом. Здесь было чуть светлее. Я сделал знак ускориться, чтобы быстрее пересечь открытое пространство.
И вдруг тишина взорвалась.
Из темного, черного провала окна ближайшего полуразрушенного дома, прямо над нашими головами, раздался резкий, гортанный крик:
— Стой! Кто идет⁈
И тут же, с другой стороны, полный паники и ярости вопль:
— Чжуньбэй! Тревога! Враг в городе!
Со всех сторон — из окон, с крыш, из-за груды камней, которую мы приняли за мусор, — на нас уставились десятки черных зрачков. Дула ружей.
Сухой, хищный треск взводимых курков прозвучал как приговор.
— Не стрелять! — крикнул я, вскидывая руки, но понимая, что может быть уже поздно.
Глава 16
Глава 16
Сухие, злые щелчки взводимых курков прозвучали в тишине приговором. Мы были в ловушке.
— Свои! — заорал я снова, во всю мощь легких, вкладывая в голос всю властность, на которую был способен. — Русские! Не стрелять! Ведите меня к Левицкому!
Наступила мертвая, звенящая тишина. Скрип камня под чьим-то сапогом, тяжелое дыхание. Затем из-за ближайшей баррикады донесся недоверчивый, хриплый голос:
— Кто такой? Откуда?
— Я Тарановский! — крикнул я в ответ. — Я вернулся!
Имя, брошенное в ночную тьму, подействовало, как удар грома. Послышалось изумленное перешептывание. Фигуры за баррикадами зашевелились. Наконец, одна из них, рослая и бородатая, сильно отличавшаяся от щуплых китайцев, осторожно поднялась во весь рост.
— Тарановский?.. Сам Владислав Антонович? — в голосе звучало неверие. — Живой?..
Напряжение спало так же резко, как и возникло. Из-за укрытий к нам начали подходить люди. Оборванные, с осунувшимися, перемазанными пороховой гарью лицами. Не солдаты. Вчерашние старатели, рудокопы, торговцы, волею судьбы ставшие гарнизоном.
— Живой, мужики. И не один пришел, — сказал я, приказывая своим казакам оставаться у пролома и держать оборону.
Бородач подошел ближе. Взглянув в лицо, я узнал его: вольнонаемный, из забайкальцев, нанятых Мышляевым, а звать его…
— Пахомов, ты? Веди к Левицкому, — повторил я. — Быстро. И по дороге рассказывай.
Все разрешилось. Радостно оглядываясь, казак повел нас вглубь мертвого города. Ноги то и дело спотыкались о камни и какие-то обломки. Воздух был густым от запаха гари, пыли и чего-то еще — сладковатого, тошнотворного запаха тления. У подножия одной из баррикад в неестественных позах застыло несколько тел в цинской форме. Их никто не убирал.
— Ад здесь, ваше благородие. Самый что ни на есть ад, — хрипло заговорил Пахомов, перешагивая через балку. — Две недели уже почти держимся. А последнюю неделю… последнюю они нас просто в землю вбивают.
Мы прошли мимо огромной, свежей воронки, в которую легко могла бы поместиться груженая телега.
— Вот, — кивнул старатель на яму. — Это их новые гостинцы. Бьют из больших пушек. Каждый день, без передышки.
Пахомов остановился у стены полуразрушенного флигеля. Он поднес к стене коптящий фитиль. В неровном свете я увидел то, что заставило меня замереть. Из кирпичной кладки, как чудовищный клык, торчал огромный, искореженный кусок металла.
— А вот один подарочек ихний не сработал. Застрял. Мы его ночью вытащили, нутрянку вытряхнули.
Я подошел ближе, осматривая, продолговатый, остроконечный артиллерийский снаряд калибром не меньше шести дюймов. Таких я не видел даже в арсеналах русской армии. Я провел пальцем в перчатке по медному ведущему пояску у его основания, счищая копоть. Да, это снаряды для нарезной артиллерии, по здешним меркам — самые наисовременные.
— Англичане… — тихо, почти про себя, выдохнул я. — Черти бы вас драли!
Пахомов, не расслышав, продолжал своим хриплым голосом:
— Стены нам крошат, как сахар. Мы ночью проломы заделываем камнями да мешками с землей, а они утром новый делают. Если так дальше пойдет, через неделю от Силинцзы и камня на камне не останется.
Я молча кивнул, погасив фонарь. Теперь картина была предельно ясна. За нас взялись всерьез, причем, вернее всего, с подачи Тулишена. Ему ничего не стоило дать взяту китайскому генералу, чтобы он привел сюда этот сильный и, что особенно удивительно — хорошо вооруженный отряд.
Мы подошли к большому, полуразрушенному зданию бывшего китайского ямэня. Из заложенных мешками окон тускло пробивался свет.
— Пришли, ваше благородие, — сказал Пахомов. — Командир наш здесь. В подвале.
Пахомов провел меня по темным, гулким коридорам полуразрушенного ямэня. Каждый шаг отдавался эхом, будто мы шли по гробнице. Он толкнул тяжелую, обитую железом дверь, и мы спустились по стертым каменным ступеням в просторный подвал.
Воздух здесь был спертым, пахло сыростью, пороховой гарью и остро, до тошноты — карболкой. При свете нескольких коптилок я разглядел низкие сводчатые потолки. Вдоль стен на соломенных тюфяках лежали раненые. Несколько человек, склонившись над разложенной на грубом столе картой, что-то тихо обсуждали. Это был мозг осажденного города, забившийся под землю, чтобы выжить.
За столом, спиной ко мне, сидела фигура в шинели. Голова была грубо, на скорую руку, обмотана грязноватым бинтом, из-под которого выбивались светлые, слипшиеся от пота и крови волосы.
