Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

Левицкий устало провел рукой по лицу.

— Людей мало. Китайцев Лян Фу — около восьмисот. Это его тайпины и факельщики. Дерутся как тигры, но огнестрельного оружия мало, в основном холодное. Наших, — он обвел взглядом присутствующих, — русских, около четырехсот. Это остатки твоих старых бойцов, вольные старатели, кто не успел уйти до осады. У этих есть ружья, но патроны… патроны на вес золота.

— А наши союзники? — спросил я. — Монголы Очира? Эвенки?

Владимир горько усмехнулся.

— Испарились. Монголы еще месяц назад объявили, что им срочно нужно на «летние пастбища». А эвенки, полагаю, сидят сейчас на самой высокой сопке и смотрят, чья возьмет. Мы одни, Серж.

Да, цифры были безрадостные. Наконец, я задал следующий, самый страшный вопрос в любой осаде.

— Продовольствие?

Все взгляды обратились на Софрона. Он, до этого молчавший, помрачнел еще больше.

— Плохо, Курила. Совсем плохо, — выдохнул он. — Часть складов разбило в первый же день обстрела. Что успели вытащить, растягиваем как можем. Если перевести всех на голодный паек, от которого ноги еле таскаешь… протянем недели две. Максимум.

Вот это было совсем плохо. Две недели. Четырнадцать дней. Идея послать весть Найдан –вану и дождаться, когда Гурко приведет помощь, сразу оказалась несостоятельной.

— Хорошо, — стараясь не выдавать разочарования, произнес я. — Последний вопрос. Золото. Сколько его здесь?

Софрон, хранитель нашей казны, грустно развел руками.

— Вот этого добра у нас навалом. Сто четыре пуда! Чистого, мытого золота. Спрятано в главном подвале. Только вот — что с него толку? Его есть не будешь и в ружье не зарядишь!

Нда, блин, ситуация! Больше полутора тонн золота! Огромное, баснословное состояние, абсолютно бесполезное перед лицом голодной смерти.

Встав, я начал мерить шагами тесный подвал. Все данные были на столе. И данные эти складывались в смертный приговор.

В этот момент раздался протяжный вой, и следующий снаряд взорвался где-то в городе. Судя по тому, как отреагировали мои люди, для них это уже было привычным делом.

Я начал думать вслух, перебирая варианты.

— Судя по всему, они сейчас будут продолжать обстрел, чтобы мы понесли потери. Затем или вновь атакуют, или просто будут ждать, когда у нас кончится продовольствие. И что делать?

Мои офицеры молчали.

— Может быть, попытаться прорваться из города? — предложил Мышляев.

— Всей тысячей? Без еды, с ранеными, в глубоком тылу врага? Нас переловят и перережут в за два дня.

Снова воцарилось молчание.

— Я могу отправить гонцов к своим союзникам, там полноценная армия. Но он далеко. Даже если он выступит сегодня, ему понадобится месяц, чтобы дойти. А у нас — две недели.

Я замолчал, остановившись посреди подвала. Тупик. Полный, абсолютный, математически выверенный цугцванг, где любой ход вел к поражению.

Так, давай успокоимся. Паника никого еще не доводила до добра. В любых делах, какими только я не занимался — и на войне, и в бизнесе — первое, что надо предпринять — это убрать все эмоции и холодным, трезвым взором про инвентаризировать свои ресурсы и просчитать варианты.

В тишине вновь раздался вой крупнокалиберного снаряда. Правда, взрыва на этот раз не последовало — возможно, не сработал взрыватель.

— Если позволите, господин Тарановский — чопорно произнес Мышляев, так и не привыкший к нашей демократичной манере общения — то я скажу так: первым делом надо устранить текущую угрозу. Сейчас самое опасное — это их осадная артиллерия. Они не просто так днем и ночью долбят по нашим позициям. Их задача — истощить наш боевой дух, заставить сдаться. Среди китайцев уже ходят подметные письма с той стороны, где им предлагают сдаться и даже обещают принять их на службу в «непобедимую армию»! А беспрестанный обстрел предназначен к тому, чтобы окончательно расшатать дисциплину!

Черт! Он было совершенно прав. Нам срочно нужно заткнуть эти хреновы бомбарды. И нам нужна победа: чтобы не они врывались в наш город, а мы заявились к ним в лагерь и устроили кровопускание…

В тяжелой тишине я обвел взглядом своих людей. Усталые, израненные, но не сломленные. Мой взгляд остановился на Сафаре. Он сидел молча, прислонившись к стене, и методично, сосредоточенно точил оселком свой длинный, узкий кинжал. Вжик, вжик… мерный, спокойный звук. Что-то в этом простом, смертоносном движении, в этом азиатском фатализме и вечной готовности к ближнему бою зацепило мое сознание.

Ближний бой… Бесшумный… Внезапный… И в голове, как вспышка, начал складываться новый, безумный, немыслимый план.

— Александр Васильевич, — мой голос прозвучал в тишине так громко, что все вздрогнули. — В том году, помнится, из Цицикара нам привезли заказ. Пятьдесят китайских многозарядных арбалетов. Они еще в арсенале? Целы после обстрелов?

Все ошеломленно уставились на меня. Левицкий не выдержал первым.

— Сергей, ты в своем уме? — в его голосе смешались раздражение и искреннее беспокойство. — Какие, к черту, арбалеты⁈ У них пушки нарезные, а ты про средневековые игрушки!

Мышляев, удивленный не меньше, нахмурил лоб, вспоминая.

— Так точно, господин Тарановский… В арсенальном подвале лежат, в пяти ящиках. Все в целости. Мы про них и забыли все давно.

— Отлично, — вскочив, я подошел к карте, на которой был набросан план вражеского лагеря. — Господа, вы мыслите винтовками и шашками, и поэтому вы в тупике. А нужно мыслить тишиной. Мы не можем атаковать их артиллерию в лоб. Но мы можем подойти к ней. Ночью. Вплотную.

Я обвел их горящим взглядом.

— Главная проблема — часовые у батарей. Вряд ли их много — от силы человек тридцать-сорок. Пойдем безо всякого огнестрела: один выстрел из ружья — и весь лагерь на ногах, а наша диверсионная группа мертва. А теперь представьте: пятьдесят наших лучших бойцов. Каждый — с арбалетом, который выпускает десять легких стрел за пятнадцать секунд. Очень точно и почти бесшумно…

По мере того, как я излагал свой план, скепсис на лицах моих офицеров начинал сменяться недоуменным интересом.

— Мы не будем стрелять издалека, нет. Подползем вплотную — на тридцать шагов, и по сигналу дадим один-единственный залп. Пятьсот стрел за полминуты — тихий исмертоносный дождь! Ни один часовой не успеет даже вскрикнуть. Это будет бойня в полной тишине.

Я сделал паузу, давая им осознать первую часть замысла.

— А когда «рыжие дьяволы» и их обслуга останутся без охранения, начнется самое интересное.

Я многозначительно посмотрел на Софрона.

— У каждой пушки стоят бочки с их собственным порохом. Верно?

Софрон кивнул.

— Мы вскроем эти бочки. Каждое орудие мы зарядим тройным зарядом их же пороха. Сверху забьем ствол до отказа камнями и глиной, чтобы создать максимальное давление. А в запальное отверстие… — я снова посмотрел на Софрона, — мы засунем шелковые шнуры, пропитанные селитрой. Подожжем и уйдем.

Помедлив, я обвел взглядом их потрясенные лица.

— А когда, — тут я криво усмехнулся, — мы отойдем на безопасное расстояние, шнуры догорят, и их хваленые английские пушки просто разорвет на куски. Если повезет — вместе с их хвалеными английскими пушкарями.

В подвале снова воцарилась тишина. Казалось, всех потрясла дерзость, предусмотрительности и дьявольская техническая выверенность плана. Левицкий смотрел на меня широко открытыми глазами.

— Применить древние арбалеты, чтобы уничтожить современнейшие пушки… такое мог только ты придумать, Серж!

— Нужда сама это придумала! — усмехнувшись, ответил я. — Да, согласен, это безумие. Но, кажется, это наш единственный шанс. Левицкий, Мышляев, ведите меня в арсенал. Посмотрим на эти «игрушки»!

— А может их командование попробуем ну того? — предложил Софрон.

— Даже если мы переоденемся и пройдем первые посты, — и я помотал головой. — Через весь лагерь мы не сможем пройти, одна ошибка и все. С пушками же шанс есть. Не большой, но есть!