Японская война 1904. Книга шестая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич
После этого были еще десятки поездок по всему городу — очень много нужно было сделать самому, но Шереметев справился. Не забронзовел еще в генеральском мундире. Даже решил по просьбе поймавшей его графини Дашковой заглянуть на прием к Юсуповым и… Вот здесь он сломался. Фальшивые улыбки, фальшивые разговоры, а за каждым словом скрывалась только жажда внимания, денег и славы. Не дел, а лишь награды за них. И это сюда он когда-то так мечтал вернуться?
А еще разговоры. Когда они перемывали кости друг другу — ладно, но когда злые языки коснулись армии, ее побед и, как тут было модно повторять за английскими газетами, «Мясника Макарова», Шереметеву пришлось приложить все силы, чтобы удержать себя в руках. И откуда только генерал знал, что все этим кончится? А он знал, иначе бы не взял со Степана Сергеевича слово позволить ему самому постоять за свою честь.
К счастью, никто не помешал Шереметеву уйти пораньше. Он даже успел прогуляться по улицам Санкт-Петербурга: вот своему городу он был на самом деле рад. И даже пришел в себя. А в девять вечера, как и должно генералу 2-й Сибирской, стоял с прямой спиной и каменным лицом на площади у Казанского собора. Несмотря на то, что новости просто не могли успеть охватить всю столицу, люди узнали о будущей передаче и начали подтягиваться.
Увы, не так много, как хотелось бы Шереметеву: всего несколько сотен, но половина из них — знатные фамилии или известные ученые. Вон тот же Попов ходит и заламывает руки, тоже волнуется. Ох, как бы Степан Сергеевич хотел к нему присоединиться, но нельзя. Сейчас, как перед вражеским штурмом, нужно держать голову в холоде и подавать всем вокруг пример. Передача с одного конца страны на другой — для русской армии это раз плюнуть!
В этот момент из приемника послышалось шипение, помехи, а потом:
— Говорит пф-хш русская Маньчжурия пф-хш. У микрофона пф-хш генерал Макаров пф-хш…
Сигнал был на удивление чистым, и голос звучал словно вживую. Прошло меньше минуты, а Шереметев уже даже перестал замечать редкие помехи, прорывающиеся на линию, и следил за представлением. А это были не просто сухие новости, не просто техническая передача, чтобы показать достижения русской науки.
Сначала генерал рассказал в двух словах о победе, о коварстве врага и храбрости солдат, что смогли его побороть за счет веры и с именем царя на устах. Это не сильно отличалось от того, что писали в газетах, но речь боевого генерала, да еще донесенная столь необычным способом — в нее просто нельзя было не поверить. А потом началось и вовсе настоящее чудо.
На том конце передачи к микрофону начали приглашать солдат и офицеров, отличившихся в недавних боях. Генерал лично зачитывал их подвиги, а потом дрожащие от волнения голоса передавали привет своим родным в столице. Новые голоса, короткие, но яркие зарисовки сражений — все это уже само по себе добавило жизни передаче, но тут в ответ на очередной привет в толпе раздался женский плач.
— Это Сашка! Мой Сашка! Его голос! Словно живой!
Толпа заволновалась, а Шереметев сжал кулаки. Это тоже было одной из его задач: найти родных тех людей, что будут выступать в первую ночь, и пригласить на одну из площадок. Для князя еще недавно это казалось просто еще одним делом среди десятка других, но сейчас, видя искренние слезы на лицах собравшихся на площади людей, он чуть сам не расплакался. Сдержался, сжал зубы, потер глаза, но сдержался.
— Мишка! Говорили, что ранили, а тут… Живой! И говорит, что ходит!
— Доктора спасли. Военные доктора — это не наши. Настоящие люди!
Еще одна история, еще один привет — и новые слезы. Жена солдата, мать офицера — в этот момент две такие разные женщины были похожи друг на друга. И словно весь мир смешался. Купчиха, вытирающая глаза и размазывающая румяна будто деревенская девка. Студент в очочках, который неумело и украдкой перекрестился… Приветы передавали ровно полчаса, потом сменивший генерала ведущий начал зачитывать письма тех, кого не смогли собрать вживую.
А следом — пятиминутка, во время которой столица услышала, как ей поют боевую песню с другого конца мира, и наконец… Слово снова взял генерал.
— Мы сражались за Россию, мы готовы сделать это еще и еще, — его голос разносился по Санкт-Петербургу. — Но сейчас мы хотим сказать спасибо нашей Родине. За броневые машины, что спасали нас во время штурма вражеских укреплений, за снаряды, что прокладывали нам путь, за винтовки, за пули, просто за то, что вы есть, что верите в нас. В своих братьев, сыновей, мужей! Мы слышим вас даже без слов! Говорила русская Маньчжурия…
Плавное снижение мощности и выход в шум. Шереметев махнул рукой, чтобы техники вырубали генераторы, и площадь на мгновение погрузилась в тишину. Погрузилась и тут же взорвалась тысячами голосов. Странно… Вроде бы, когда начинали, людей были сотни, а тут — в разы больше. Шереметев только сейчас осознал, что все это время к Казанскому собору подходили люди. Их было очень много, но они слушали так тихо, что он просто не замечал их все это время.
— Удивительно, конечно, все это, — до Шереметева донеслись ближайшие разговоры.
— Так и сказал. Мамка, я живой, — старушка кусала губы и мяла в руках цветной платок.
— Так и знал, что не надо революционеров этих слухать!
— То точно! Солдаты сражаются, им наша вера нужна, а мы тут сомневаться не будем.
Передача давно закончилась, но люди и не думали никуда уходить, все еще пытаясь осознать и пережить дуновение новейшего времени, заставшее их врасплох.
Николай II стоял у запотевшего окна и изо всех сил сжимал в руках кружку с давно остывшим чаем. Рядом сидели самые близкие люди: Аликс и брат, Михаил Александрович. Русский император давно уже не был юношей с горящим романтичным взором. Неизвестно, когда это пропало: то ли в день, когда ему чуть не проломили голову в Японии еще наследником престола, то ли когда он осознал, сколько грязи и интриг творится подле его трона.
Сегодня же он словно помолодел. Невероятное достижение науки, радостные крики на улице, которые было слышно даже из Зимнего. Это была в том числе и его победа — потому что это именно он не побоялся отстоять русские интересы на востоке — но на душе все равно было неспокойно. Николай посмотрел на жену, которая очень часто помогала ему поймать за хвост правильную мысль.
— Еще никто, — тихо сказала Аликс, — так не говорил с народом.
— Ни генерал, ни министр, ни ты сам, — добавил Михаил. — Это изобретение может быть опасным. Возможно, было бы правильнее его запретить.
— Нет! — сразу отсек эту мысль Николай. — Мы, конечно, еще обсудим это с министрами, Государственным советом и Синодом. Но Шереметев, когда просил разрешение на эту трансляцию, приносил мне одобрение от церкви. Отец Антоний даже разрешил установить один приемник прямо рядом с Казанским собором.
— Это честь для армии, — заметила Аликс. — И большая поддержка.
— Это мудрое решение, — Николай отошел от окна и опустился в кресло. — Наука занимает все больше места в нашей жизни. Церковь могла бы бороться с ней и стать слабее или же заключить союз и стать сильнее.
— Пусть и у нас будет союз, — не согласился Михаил. — Но вы представьте, сколько пользы наши враги смогут извлечь, если смогут общаться на таких расстояниях. Или революционеры. Один нигилист с таким передатчиком смог бы смущать умы всей страны от Варшавы до Владивостока.
— А разве наши запреты их остановят? — тихо заметила Аликс, которая уже почувствовала настроение мужа. — Тут лучше пользоваться моментом, что именно мы оказались впереди всех.
— Не запрещать, поддерживать, но… — Николай бросил взгляд на Михаила. — Подумать, как взять под контроль. И надо будет завтра с самого утра позвать на завтрак Шереметева и Попова. Пусть первый уже в деталях расскажет о том, что Макаров хочет с этим делать дальше, а второй добавит понимания с точки зрения науки.
Виктор Викторович Сахаров не стал спорить, когда по просьбе царя в военном министерстве поставили приемник, который должен был принять сигнал с самого фронта. Должен — ведь не значит сделает. У него еще была целая куча дел: введение нового генеральского звания и согласование под него новой же структуры — это была задача, которая пила у него крови больше, чем любимая супруга, Елена Михайловна. Сегодня опять пришлось задержаться на работе, и вот, когда он почти разобрался с очередной стопкой бумаг, в кабинет ворвался молодой полковник из Нарышкиных.
