Японская война 1904. Книга шестая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

Японская война 1904. Книга шестая

Глава 1

Маньчжурия, 21 января 1905 года

Колеса мягких четырехосных вагонов новой конструкции стучали по рельсам, и в резком холодном воздухе этот гул разлетался на многие километры. Двое молодых инженеров даже поспорили: глупость ли это или на самом деле чем больше звука уходит вдаль, тем меньше остается рядом, и сон получается более здоровым и глубоким.

В солдатских вагонах такие высокие материи никого не интересовали. Бывшие крестьяне и мещане больше думали о том, что ждет их дальше. Вырванные из привычной жизни, они, конечно, слышали новости о победах русского оружия, но нет-нет, а кто-то задавался вопросом, какой ценой они оплачены. Сколько крови уже пролито, сколько еще будет и, главное, доживет ли вот он, обычный Семен или Сашка, до будущего мира. Ответов не было, и сон из-за этого выходил тревожным и чутким.

Последний вагон в поезде был еще старой конструкции, и кто-то опытный легко бы опознал на нем метки Рязано-Уральской железной дороги, а то и смог бы определить конкретный город — Саратов — откуда его перегнали в Москву, а там и добавили к основному составу. Обычно такое смешение вагонов не мешало старым и новым пассажирам общаться во время долгих остановок на Транссибе, но саратовские гости предпочитали собственную компанию.

— И все же, Петр Аркадьевич, как думаешь, зачем Плеве так срочно отправил нас на восток? — один из двух крепких сорокалетних мужчин оторвался от бумаг и посмотрел на второго.

— Дмитрий Борисович, мы ведь уже обсуждали…

— И все же! Меня из Одессы, тебя из Саратова.

— А чем это отличается от того, как меня в прошлом году выдернули из Ковно? Плеве и в тот раз, и в этот сказал примерно одно и то же. Меня ваши личные обстоятельства не интересуют, теперь вы нужны Родине именно в Маньчжурии.

— Ну хватит темнить! Я понимаю, что у тебя в Саратове были непростые времена: самые малые крестьянские уделы во всей империи, постоянные бунты… И отмечу, что моя сестра и твоя жена совсем не одобряет того, как ты с ними разбирался. Выходить к крестьянам и лоб в лоб с ними разговаривать — это могло плохо кончиться.

— Нельзя мне было бояться! Да и люди… Да, они выгоняли помещиков пару раз, но даже пальцем никого не тронули. Грань большой крови была близко, но… Ее пока не перешли, и я точно не собирался быть первым, кто это сделает.

— А вот прадед твоей жены…

— И твой.

— Так вот наш общий прадед, Александр Васильевич Суворов, не боялся пролить кровь ради дела. Хоть на войне, хоть во время бунта — потому что власть, которая теряет силу, приводит к еще большим жертвам.

— Я же не спорю. И поверь, если нужно будет, стану вешать бунтовщиков вдоль дорог. Рука не дрогнет.

— И поэтому мы едем?..

— Да нет! Плеве хочет использовать мои идеи по крестьянству. То, что мы не могли себе позволить сделать в Саратове — ты же знаешь, как все держатся за идею общины. Хоть консерваторы, хоть революционеры — все ее холят и лелеют. А я считаю, что крестьяне должны получать не общую землю, а личную! Не куски, разбросанные на километры друг от друга, на которые даже технику не загонишь! Не подачки, за которыми никто не следит, потому что в любой момент их могут передать кому-то другому, а свое! И в Маньчжурии, которая скоро станет нашей, мы сразу сможем сделать все правильно. А когда все увидят разницу, то там, глядишь, и в самой России следующему министру внутренних дел станет проще довести наше с Плеве дело до конца.

— Петр Аркадьевич — губернатор Маньчжурии, самого свободного края Российской империи. А что, звучит!

— Дмитрий Борисович — градоначальник порта Дальнего, который сделает его новой Одессой Востока…

— Тоже ничего. И думаешь, мы справимся?

— Мы — да. Но будет непросто.

— Будут мешать? В Маньчжурии ведь сейчас великий князь Сергей Александрович, Витте, куча армейских и флотских… Наместник Алексеев тоже будет не рад, когда мы привезем бумаги, отправляющие его на пенсию.

— Меня больше волнует местный герой, Макаров.

— А разве он не похож на тебя? Любит технические новинки, дает свободу тем, кто с ним работает. Мне, наоборот, кажется, что именно в нем ты найдешь союзника.

— Кажется… Ты разве не видишь, что он делает? Все свое! Продукты — местные, армии — пусть пока и добровольные части — из местных, оружие — тоже сам. Или взять Инкоу, что ему выделил царь — он ворочает там миллионами и не платит с них ни рубля налогов. В общем, поверь мне, второе Княжество Финляндское — это последнее, что мне хотелось бы получить из Маньчжурии.

— Это точно, финнов ты терпеть не можешь.

— К финнам я нормально отношусь. Мне не нравится, что они ставят свой угол выше всей России. Или ты забыл их вольности? Никакой службы в армии, никаких налогов! Разве это нормально для народа, что тянет и тянет ресурсы из империи⁈ Мы подарили Финляндии первые в их истории сто лет свободы и мира! А они? Они урезают в правах тех, кто говорит по-русски! Нет, пусть до финского сейма мне пока не добраться, но вот здесь я такого не потерплю. Маньчжурия станет такой же частью России, что и все остальные, и никакие герои меня не остановят…

Неожиданно поезд начал замедляться, хотя до ближайшей станции было еще не меньше часа.

— Петр Аркадьевич… — в купе заглянул старший команды землемеров, что ехали в том же вагоне. — Там казаки. Разъезд генерала Макарова, приказывает нам отправляться на запасные пути.

— И с чего бы мы должны их слушать?

— Война! Японцы снова напали, и Макаров гонит эшелоны с припасами на юг. Нам обещают окно через два часа, но пока нужно подождать.

— Что ж… — мужчина сжал свои огромные кулаки. — Если война, то мы подождем. Пока…

Петр Аркадьевич Столыпин разжал ладони и, словно ничего не случилось, снова погрузился в чтение взятых с собой документов.

Йончон, 21 января 1905 года

Семен Михайлович Буденный вывел 3-й броневой полк к Йончону с опозданием в 6 часов.

— Потери на переходе? — уточнил он у приданного ему от штаба корпуса Ганса Брюммера.

— Четыре перегрева двигателя… — начал тот.

— Зимой? Перегрев? — нахмурился Буденный.

— Переход долгий, качество моторов разное, — штабист только руками развел. — Да и топливо! Наши интенданты землю роют, проверяя качество каждой поставки, но за всем не уследишь.

— Номера партий записать, по возвращении передать Огинскому. Пусть вздернет, если кто только посмел руку нагреть! — Семен немного успокоился. — Дальше.

— Две трансмиссии разлетелись из-за качества стали. По предварительной оценке, не выжгли какие-то примеси, и…

— Дальше.

— Шесть обрывов приводных цепей, один треснувший вал. У новых бензиновых еще двенадцать засорившихся карбюраторов.

— Все?

— Разведка неправильно посчитала уклон дороги на пути 7-го и 12-го отделений, они застряли. Не хватило крутящего момента, просто чтобы забраться в гору. А офицеры вовремя не заметили, и броневики по пузо закопались в землю.

Семену захотелось выругаться: восемнадцать машин в минусе всего за сутки, а они еще даже сражаться не начали. Хорошо, что они это учитывали. Вячеслав Григорьевич с самого начала взял на контроль, и у Буденного в батальонах еще третьи боевые роты были не до конца сформированы, а ремонтно-саперные уже получили полный штат и чуть ли не первыми начали боевое слаживание.

И вот — не зря! Именно благодаря этой предусмотрительности уже завтра потерянные машины снова будут в строю. Отставшие догонят, сломавшихся подтащат специальные тягачи и приведут в порядок.

Так что нечего волноваться. Главное, Буденный точно знал, на что может рассчитывать, и пусть у врага было численное превосходство, он не сомневался, что может победить. Вперед тем временем выдвинулась 1-я рота. Несмотря на красивый номер, в ней были самые старые машины, собранные еще до Квантуна. Медленные, они тем не менее могли создать иллюзию главного удара, особенно с учетом присоединившегося к 3-му Броневому музыкантов.