Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ) - Хренов Алексей

Ивана аж передёрнуло от такой своевременной моральной поддержки.

Сто метров до самолёта превратились в настоящую полосу препятствий. Иван жалобно хромал, кривясь от боли, и Лёха буквально тащил его на себе. В результате тяжелой физической активности его пробило на воспитательную работу среди несознательных истребителей.

— Ты в вираж пошёл, а ведомый мотор прострелил? — задал вопрос наш персональный тренер по перетаскиванию тяжестей, и дождавшись утвердительного плевка, продолжил воспитательную работу среди молодёжи.

— Мало тебе цилиндров разбили! Мало! Хорошо бы он тебе в зад бы въехал пропеллером! Что б мозговую деятельность простимулировать!

Наш герой, всё время поглядывал по сторонам, не отрываясь от перетаскивания тушки истребителя.

— Нахрена вы тройкой пикируете, как на параде? Ты дернулся в вираж, а он не успел! Вот здрасьте, девочки! Приехали! Военно-морские герои вынуждены заниматься спасением своих армейских собу… соратников!

— Давай-давай, аксакал одноногий, двигай поршнями! — подгонял истребителя Лёха, не сбавляя шага. — Хочешь здесь на пару с соснами остаться?

— Сбросили скорость, выпустили щитки, растянулись в длинную соплю и долби до железки!

Когда они наконец добрались до самолёта, казалось Иван готов задушить своего нежданного спасителя. Наш же товарищ не запаривался на такие мелочи. Он с трудом затолкал Ивана в заднюю кабину. Заставил того застегнуть привязные ремни ремни и проверил, чтобы тот никуда не делся.

— Сиди, болезный, и не рыпайся, — бросил он, собираясь пробежаться обратно к сосне с висящим на ней парашютом. — Я скоро! Если кого увидишь — пальни в воздух! Дверку не буду закрывать.

С парашютом пришлось повозиться. Он зацепился намертво, и сдёрнуть его удалось только с третьей попытки, разорвав ткань на клочья. Лёха удовлетворённо осмотрел трофей, скатал его в несколько кусков и предусмотрительно начал ныкать шёлковые обрывки в кабину своего трофейного самолёта.

— Что бы следов не оставлять да и в хозяйстве пригодится, — объяснил он, не обращая внимания на то, как Иван подозрительно на него косится.

Потом, не удержавшись, ухмыльнулся:

— Девочкам на панталончики! — радостно заржал наш герой, вводя в ступор пилота истребителя.

Евсеев замер за заднем сиденье, заливаясь краской.

— Вы ненормальные, Хренов! Совсем отмороженные в этом своем флоте!… — пробормотал он, вцепившись в ремни.

— Не! Я с Чёрного моря! У нас тепло, пэрсики, коротенькие платьица… Просто я хозяйственный! И девушки меня любят! — парировал Лёха и, оглядев периметр, запрыгнул в переднюю кабину.

Не успел он заняться проверкой приборов, как сзади раздался настороженный голос:

— А ты откуда знаешь про родинки на попе… ну у корреспондентки?

Лёха замер на пару секунд, глядя на панель приборов, потом хмыкнул, но в голосе вдруг прорезалась нотка грусти:

— От умеете вы, короли неба, задать самый нужный и правильный вопрос… И главное во время!

Пальцы легко пробежались по тумблерам, мотор зарокотал, но Лёха не спешил выводить самолёт на взлётный режим. Он повернулся к пребывающему ещё в шоке истребителю и с грустью произнес:

— Да гладил их много раз… Это моя любимая девушка…

Сзади повисла короткая, но красноречивая тишина.

Лёха выкинул все страсти-мордасти из головы, постарался точно попасть в свои следы и дал полный газ…

Начало июня 1937 года. Небо над горной грядой перед Мадридом.

Лёха вёл самолёт осторожно, практически крадучись. Он лавировал между холмами, то взмывая выше, то снова прижимаясь к земле.

Полет через горную гряду на пути к Мадриду дался ему, надо сказать, довольно легко. Вполне освоившись с немецкой тарахтелкой, он получал удовольствие, летя в пятидесяти метрах над землёй вдоль русла петляющей речки. Самолётик активно выписывал виражи и радостно отзывался на Лёхины команды. Ему вспомнился его любимый У-2 в таком далёком отсюда Крыму. В общем-то, весёлое и беззаботное время было, подумалось самозваному водителю немецкого аппарата.

Радостно улыбаясь, он обернулся проверить спасённого им пилота — и наткнулся на взгляд, полный ужаса и боли. За шумом мотора казалось, что Ваня беззвучно открывает рот и тычет рукой во что-то за спиной Лёхи, прямо по курсу полёта.

Лёха обернулся — и увидел, что самолётик проявил некоторое своеволие и теперь несётся куда-то навстречу лесистому холму.

— Да ладно! Чего так волноваться? Тут ещё полно места для манёвра! — он показательно резко поставил самолётик на крыло и вернул его в нужное направление полёта.

Сзади послышался глухой стук удара и невнятные звуки.

И вот гряда кончилась, самолётик выскочил на равнину, и впереди показался Мадрид.

Сзади его постучали по плечу. Иван перегнулся и показывал рукой левее, почти вдоль гряды.

— Сото!

«Ага, там аэродром Сото, полный злобных истребителей… Нафиг, нафиг!» — решил наш угонщик и махнул рукой прямо по курсу.

— Алькала!

Наши герои обошли стороной все известные Лёхе точки зенитчиков. Прыгая через перелески и прижимаясь к земле над полями, он с ностальгией вспомнил сельскохозяйственные полёты на опыление вредителей в Крыму. Сочные арбузы и налитые груди колхозницы…

С трудом отогнав заманчивое видение, наш любвеобильный товарищ тарахтел над полями и перелесками. Они с немецким самолётиком старательно пробирались на восток от города, пока впереди не замаячили знакомые окрестности мадридского аэродрома Алькала.

«Так, теперь главное не попасть под свою же зенитку…» — вспоминал Лёха свой опыт посадки на «Протезе», внимательно следя за каждым силуэтом на земле.

Он выдерживал самолёт на бреющем полёте до последнего момента, а затем резко вынырнул из-за холма, едва не задев макушки растущих на нём деревьев. Хренов притёр самолёт к полосе и посадил его так стремительно, что ни один из дежурных на аэродроме даже не успел толком осознать, что происходит.

Шасси громыхнуло о землю, «Шторьх» дёрнулся, подпрыгнул, снова шлёпнулся на колёса и, пробежав всего несколько десятков метров, моментально погасил скорость, коснувшись земли хвостовым костылём. Лёха ловко порулил прямиком к командному пункту.

Резво пробежав по полю, самолётик развернулся метрах в восьмидесяти от командного пункта и замер. Наш герой щёлкнул тумблером и, наконец-то, выключил мотор.

— Где же тебя так летать учили⁈ Я чуть не поседел! — проорал сзади слегка оглохший Иван.

— Хорошо, что штанишки чистые! — радостно отозвался новый менеджер немецкой тарахтелки.

Начало июня 1937 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.

Как только пропеллер замер, к самолёту хлынула толпа. Солдаты, техники, механики и просто любопытные неслись со всех углов аэродрома, словно муравьи, которым разворотили муравейник.

Из-за франкистских крестов на борту «Шторьха» явно никто не понимал, что это за чудо инженерной мысли и какого чёрта оно забыло здесь, прямо на взлётной полосе республиканского аэродрома.

Солдаты настороженно ощетинились стволами, охрана уже бежала с оружием в руках, а вдалеке раздавался надрывный звон тревожного колокола.

Лёха тяжело выдохнул. Только сейчас до него окончательно дошло, что последние силы он оставил там, в воздухе. Теперь он чувствовал себя выжатым, словно лимон из дешёвого мадридского коктейля.

В глазах слегка плыло, всё тело ломило. Он мотнул головой, привёл мысли в порядок и первым делом решил позвать кого-нибудь помочь вытащить Ивана из задней кабины.

С трудом разлепив пересохшие губы, он потянулся к ремням, кое-как отстегнулся, потом с кряхтением вылез из кабины и, как мог, приветливо помахал рукой.

— Эй! Народ! Помогите тут раненый…

Сначала он крикнул это на испанском, а потом для надёжности и на русском, надеясь, что кто-нибудь в толпе его поймёт.

Тишина длилась мгновение, потом раздался чей-то радостный возглас:

— Это же наш, русский лётчик!

Словно по команде толпа рванула вперёд.