Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ) - Хренов Алексей
«Шторьх» вскинул хвостик, провалился в собственный след, развернулся вокруг своего мотора и теперь внезапно оказался летящим прямо навстречу атакующим истребителям!
Лёха с диким хохотом и крича очень обидные слова, дал полный газ. Его крохотный аэроплан с рёвом мотора рванул вперёд, подныривая под поликарповские машины и в удирая противоположную сторону.
Разогнанная на пикировании тройка советских самолётов рассерженно просвистела над маленьким хвостиком. Они только и успели как следует пострелять куда то перед собой, в пустоту. Затем клин ушёл далеко вперёд, похоже не ожидая такой подлости в развороте событий.
Лёха заложил вираж и опять упрямо вернулся на старый курс, старательно пробираясь к аэродрому Мадрида. Попутно он щедро осыпал кабину не самыми хорошими словами. Вся эта гонка начинала его утомлять.
Истребители, словно стая волков, не отставали, а наоборот, они всей тройкой пошли в разворот, набирая высоту для очередного захода.
«Ну давайте. Тупые свиристелки! В третий раз попробуем!» — злобно пробормотал Лёха, поправляя хват на ручке управления.
Третий заход республиканских асов дался Лёхе тяжелее всего.
Поняв, что на бреющем не спрятаться среди унылого окружающего пейзажа, Лёха вытянул из самолёта всё, что мог, набрав за это время лишних пятьсот метров высоты. Он не отрывал взгляда от зеркала — надо было дождаться, когда истребители в очередной раз полезут в атаку — и постараться снова их снова переиграть.
И вот ведущий резко осадил нос истребителя, разгоняясь и целясь прямо в него.
Как только самолёты разогнались и вошли в пикирование, Лёха, стиснув зубы, крутанул самолётик вверх тормашками, перевернув его через крыло.
«Идите-ка вы нахрен! Меткость есть, ума не надо!» — подумал наш попаданец.
Он что есть силы потянул ручку на себя, заставляя «Шторьх» провалиться вниз, уходя в нисходящую петлю — настоящий обратный иммельман.
Гравитация придавила его к сиденью так, что казалось, будто в штанишки залили свинца. Красная пелена накрывала глаза, из груди выдавило весь воздух.
«Тяни, тяни, тяни!!!» — билась в мозгу мысль, казалось от такого напряжения и извилины теперь выпрямятся и вряд ли вернутся к нормальному состоянию.
Земля с бешеной скоростью неслась навстречу, стрелка альтиметра вертелась, как вентилятор в пустыне Сахара.
Мотор заходился в яростном звоне, самолёт трясло. Он будто сопротивлялся такому насилию над своей конструкцией. Но в последний момент «Шторьх» вытянул, вышел в горизонтальный полёт и заскользил всего в пятидесяти метрах над рекой.
Лёха шумно выдохнул, на секунду прикрыл глаза и тут же снова заложил вираж, упрямо выводя машину обратно на курс в сторону Мадрида.
— Всё, хватит с вас шоу! — прохрипел он, поднимая нос самолёта и лихорадочно осматриваясь.
Начало июня 1937 года. Небо где то между Авилья и Мадридом.
Не так чтобы и высоко, он увидел дымящего как паровоз «Ишака», тащащего за собой шикарный хвост черного дыма. Лёха присмотрелся, прикидывая, что с ним могло случиться. Самолёт рыскал, кренился, явно теряя управление.
«Нифига себе!» — выдохнул про себя Лёха, продолжая наблюдать за развитием событий, прячась за холмами, как из засады.
И тут от кабины отделилась маленькая фигурка, за которой почти сразу потянулась тонкая белая ниточка, словно вытянутая сопля. Парашют. Через мгновение одинокий белый купол парашюта раскрылся, надулся и закачался в воздухе, словно игрушка, подвешенная на ниточке в бездонном голубом испанском небе.
«Вот это кульбит…» — удивился Лёха. — «Интересно, под очередь ведомого влетел или ему въехали в хвост, не успев отреагировать на резкий манёвр», — разглядывал парашют Лёха.
Он продолжил наблюдать за пилотом, который теперь медленно снижался.
«А ведь сейчас эта краса и гордость ВВС прямо к фашистам в лапы и въедет», — зло подумал Лёха. Он вздрогнул, вспомнив рассказы о том, как франкисты с особым усердием пытали и убивали республиканских пилотов, сбрасывая потом их расчленённые тела на аэродромы республиканцев с записками.
«Вот дерьмо!» — зло подумал Лёха.
И тут, словно само собой, в голове всплыло любимое выражение его первого командира, Гены: «Тупая самка ишака!»
Лёха скрипнул зубами, бросил взгляд на свой компас и понял, что он, сам того не осознавая, уже корректирует курс в сторону падающего парашюта. Его ноги сами вывели самолёт на нужный курс, а руки отжали штурвал вниз, поближе к складкам местности.
Он старательно прятался между лесистыми холмами идя на малой высоте, стараясь не терять направление на парашют.
«Ну ты, конечно, талант, Лёха…» — мрачно бурчал он себе под нос. — «Тебе бы до мадридского аэродрома как-нибудь дотелепаться бы, а ты опять вляпываешься в очередное дерьмо!»
Он уже летел туда, где белый купол качался в воздухе, готовый вот-вот опуститься в чужие, враждебные руки.
Оставшаяся пара истребителей сделала пару проходов над исчезнувшим вдали парашютом, словно птицы, выискивающие в поле свою стаю. Потом синхронно покачала крыльями и взяла курс в сторону позиций республиканцев.
Лёха проводил их раздражённым взглядом, медленно покачав головой.
«Да, это у местных истребителей врождённое — покачать крыльями над головой парашютиста. Типа морально подбодрить, наверное…» — зло подумал он.
Впрочем, ему было не до философских размышлений о местных традициях. Проследив за удаляющимися «ишаками», Лёха чуть приподнял самолётик, осторожно высовываясь из складок местности, как опытный солдат выглядывает из окопа, проверяя, не наставили ли на него стволов.
Под ним расстилался пасторальный испанский пейзаж — волнистые пологие холмы, поросшие лесом, редкие небольшие долины, прорезанные серебристыми нитями ручейков. Синеющая на солнце лениво извивающаяся речка. Умиротворяющая картинка, которая совершенно не сочеталась с тем фактом, что где-то здесь, в этих долинах, прямо сейчас могло решаться, будет ли ещё один республиканский пилот жить или станет трофеем франкистов.
Лёха внимательно всматривался в ландшафт, снижая высоту, словно охотник, прочёсывающий поле в поисках добычи. Ещё чуть ниже… И вот — он его увидел.
Начало июня 1937 года. Предгорья где то между Авилья и Мадридом.
И тут Алексей увидел белый купол парашюта, зацепившийся за верхушку одинокой высокой сосны на опушке. Снизу было поле, дальше виднелся негустой лес и за ним дорога. А прямо под деревом болтался сам пилот, закрученный в стропах, словно муха в паутине. Раскачивался, дёргался, пытался выпутаться, но пока безуспешно.
«Шикарная такая картинка. И как тебя оттуда вытаскивать?»
Он прикинул высоту, местность, направление ветра и тяжело вздохнув, начал заходить на посадку, нервно облизывая пересохшие губы. Поле, конечно, было не самое плохое — достаточно ровное, без явных ям и оврагов, но всё равно — кто его знает, что там в траве прячется?
«Вот надо тебе обязательно устроить приключение на свою ж**ппу…» — мысленно матерился он, выводя «Шторьха» на снижение и буквально прижимаясь к мелькающей под колёсами земле.
Самолёт послушно лег на глиссаду, скрипнул, вздрогнул, затем мягко плюхнулся на траву, но тут же, будто решив не отпускать нервы пилота, отодрал огромного козла, подпрыгнул, сел снова, и поскакал по кочкам.
Лёха сжал зубы, судорожно работая педалями и рычагом управления, пытаясь усмирить капризную немецкую птичку. Шасси дрожало, стойки ходили ходуном, но, к счастью, колёса не подломились и аппарат не клюнул носом. «Шторьх» наконец успокоился, окончательно останавливаясь.
Лёха шумно выдохнул и вытер пот со лба.
— Да ну нахрен! — выразил он своё отношение к окружающей действительности, устало переводя дыхание.
Взглянув вперёд, он отметил, что посадка вполне удалась. До опушки леса оставалось метров пятьдесят, может быть восемьдесят. Парашютист по-прежнему болтался на стропах, словно новогодняя игрушка на ёлке. Зато в округе было тихо.
Решив не терять времени, Лёха развернул самолёт боком к лесу — так, чтобы в случае чего можно было быстрее сигануть обратно в кабину. На секунду задумался, потом кивнул сам себе и заглушил двигатель.
