Барин-Шабарин 4 (СИ) - Старый Денис
— Голову пригни! — кричал я на Федоса.
По нам уже также разряжали свои пистолеты оставшиеся уланы. Так что какая-нибудь шальная пуля вполне могла прилететь. А мне нужно выйти из боя без потерь. И тут я, вопреки тому приказу, который только что отдал своему второму номеру, встал в полный рост и начал с двух рук палить в сторону поляков. Не то, чтобы это было безрассудным поступком. Просто враги уже свои пистолеты разрядили, револьверов у Поляков я ни у кого не заметил. У них в качестве аргумента остались сабли, но этого сегодня мало. Мои выстрелы, с метров шестидесяти, не факт, что могли быть убийственными. Но то, что подранить коня, или всадника я смогу, очевидно.
— Полусотня вперёд! — заканчивая разряжать револьверы, кричал я.
Поляков оставалось в лучшем случае три десятка, Так что в победе своих лихих казаков я не сомневался. Хотя как они лихие⁈ В основном молодняк собрался. На волчатам нужно дать почувствовать чужую кровь, без этого волками не становятся.
Разгром польского отряда был, я бы даже сказал, фееричным. И в этом могла крыться серьёзная проблема. Как бы не получилось так, что мои бойцы начнут верить в свою неуязвимость. С другой стороны, это уже моя задача, как правильно объяснить и разложить весь бой по полкам, не упоминая только одного — моей растерянности в начале боя, а также, что победа могла достаться дешевле в финансовом отношении. Я сам проанализирую свои поступки, пусть верят в мою удачу и тактическую грамотность.
— Пять минут на сбор трофеев и уходим! — прокричал я, наблюдая в зрительную трубу, как в верстах трёх формируется построение польских уланов.
Наверняка они решили, что генерал Михаил Иванович Чеодаев не сдержал своё слово. Ничего, мы дали уйти не меньше, чем десятку поляков. А казакам было велено в ходе атаки кричать что-нибудь по-венгерски. Так что выжившие расскажут об участии венгров в убийстве польского генерала.
Уходили бойцы с поля боя со слезами на глазах. И, что удивительно, слёзы эти были не радости от победы, а искреннего человеческого горя. Не хватило времени для того, чтобы изловить всех отличнейших коней наших убитых врагов, каждое из этих животных… это я про лошадей… хотя… Так вот одна такая лошадь может стоить как пара добротных домов. Не хватило времени и на то, чтобы полностью раздеть уланов. Только снимали с них сапоги, да шарили по карманам и поясам, выискивая деньги. Причём, эти поиски у некоторых увенчались успехом. Ну и был послан один десяток конных, чтобы они быстренько пробежались мимо убитого генерала, забрали всё ценное, и ушли тем путём, который намечался ранее, если поляки не клюнули на нашу уловку и не устремились бы мстить. Теперь о том, что в моем отряде можно разбогатеть, может привлечь людей. Того и гляди, ЧВК получится.
Что ж, с поистине боевым крещением меня! Даст Бог, это только начало!
Глава 16
Елизавета Дмитриевна Шабарина явно растерялась после отъезда мужа. Она ещё недавно была под плотным контролем своего опекуна, дяди Алексея Михайловича Алексеева, а теперь получила долгожданную свободу и даже не обременена была необходимостью отчитываться перед своим молодым мужем, Алексеем Петровичем Шабариным. И эта свобода, вопреки ожиданиям, не пьянила — она пугала теперь Лизавету. Привыкшая подавлять в себе любое вольнодумство, нередко свойственное молодым женщинам, Лиза просто не знала, что теперь делать и как именно ей жить.
Но страхи были преодолены. Молодой женщине, не лишенной стремления к самоутверждению, хотелось быть в центре внимания, доказать всем и каждому, что она не менее деятельная особа, чем её супруг, о котором уже очень многие были наслышаны. Поэтому Елизавета Дмитриевна стала появляться в разных местах и стараться завести как можно больше знакомств среди екатеринославской общественности. Только вот ведь незадача: в Екатеринославе не проживали постоянно наиболее знатные помещики губернии. Тут, скорее, можно было водить дружбу с купцами, мещанами, но это было бы существенным уроном статуса для Елизаветы Дмитриевны. Хотя с Олимпиадой Тяпкиной так или иначе, но приходилось общаться по коммерческим делам.
А ещё, как это часто бывает, у Лизы не получалось наладить хорошие родственные отношения с матерью своего мужа, Марией Марковной Шабариной. Вероятно, это не получалось и по той причине, что сам Алексей Петрович не сильно жаловал матушку. Однако свекровь, едва только Алексей Петрович Шабарин, так внезапно для Лизы, отбыл на войну, тут же примчалась в Екатеринослав и составила серьёзнейшую конкуренцию Елизавете Дмитриевне. Вдова старалась позиционировать себя, как единственную представительницу рода Шабариных, пробовала даже вникать в коммерческие дела сына. Правда, оттуда ее постоянно выпроваживали. Но женщина если не через дверь, то в окно старалась в эти самые дела вмешаться.
Вдова Шабарина демонстративно взяла опеку над невесткой. Мария Марковна навязывалась на совместные завтраки, ужины, обеды, вечерние беседы. И все чаще Лиза искала повод, чтобы избежать такого общения. Но, как и сегодня, отговориться от навязчивой свекрови не получилось.
— Ну же, милочка, отчего вы не изволите откушать? Смею напомнить, что сии блюда придуманы вашим супругом, — завуалировано издевалась Мария Марковна Шабарина над своей невесткой.
— Не могли бы вы меня не называть «милочкой», сударыня? — насилу удерживаясь, отвечала Лиза. — Мне неприятен и невкусен картофель. И попросила бы вас более не принимать за меня решение, какой заказ делать в ресторации.
— Ах оставьте, милочка! Лишь только распробуйте, насколько это вкусно. Более того, любить своего мужа — это любить то, что он предпочитает, — продолжала наседать Мария Андреевна.
Не сказать, что Елизавета Дмитриевна не отвечала своей свекрови. Напротив, в некоторые моменты она отвечала той, так сказать, ударом на удар и уколом на укол. Но у Марии Марковны была одна уникальная черта — она словно не замечала оскорблений, если это только были не собственно бранные слова, сказанные повышенным тоном. До такого Лиза, конечно, не опускалась. Как в народе говорили: «Плюй в глаза — все божья роса».
Выходило, что свекровь постоянно докучала, была назойливой, а когда её намёками, полунамёками, даже и напрямую, но в культурной форме, одергивали, Мария Марковна и бровью не вела и гнула своё. Не замечала ли — или не хотела реагировать?
— Мария Марковна, а не расскажете ли мне, как поживает Андрей Яковлевич? — сквозь зубы процедила Лиза.
Это был очередной намёк на то, что неплохо было бы свекрови заняться своей собственной жизнью.
— Что ему сделается? — отмахнулась от вопроса Мария Марковна Шабарина.
В Екатеринославе уже все знали, что губернатор завёл роман с матерью своего помощника. Ходили разные слухи, но всё больше сплетни сводились к тому, что это Мария Марковна Шабарина крутится вокруг губернатора, а тот словно отбивается от её внимания к своей персоне всеми доступными средствами и методами.
На самом деле ситуация была несколько иной. Будучи уже в годах, Андрей Яковлевич Фабр не был склонен к эксцентричным поступкам или ярким ухаживаниям. А вот достаточно ещё молодая Мария Марковна, которой не стукнуло ещё и сорока лет, всего этого хотела. Женщина чувствовала себя будто ненужной, когда не видела заметных, даже, быть может, показных шагов от губернатора Фабра.
Более того, Марии Марковне, женщине красивой и статной, внешне губернатор не очень нравился. Она пробовала построить какие-то отношения с Андреем Яковлевичем Фабром лишь потому, что тот занимал высокое положение в Екатеринославской губернии, ну и потому, что от этого человека во многом зависело будущее её сына.
Какой бы ветреной ни была Мария Шабарина, она глубоко переживала то, что в какой-то момент оставила своего сына с проблемами одного в поместье, а сама умчалась глотнуть красивой жизни в Санкт-Петербург. Что он пережил! Какое предательство, да и пожар ещё! Представить страшно. Между тем нынче вдова Шабарина, понимая, что её сын более чем самостоятелен, с превеликим удовольствием повторила бы то, что уже сделала. Чуть больше полугода красивой жизни в столице, как порой признавалась сама себе Мария Марковна, стоят и жизни в целом.
