Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

Ус молчал, потупя глаза.

— Нет, ты скажи, скажи! Плохо?

— Хорошо, — буркнул Васька.

— И мои казаки голодают и ходят в рванине? Отвечай-отвечай!

— Не голодают и не ходят, — буркнул Васька.

— Ну, так, значит, мы всё правильно делаем? — спросил я. — Тебя куда понесло? Какого чёрта ты в Москву попёрся? И с кем? С голытьбой! Какие из них казаки?

— Правильно, ты всех лучших забрал, остались сирые, да убогие.

— Да, я же говорю тебе, пусть бы на Ахтубу шли!

— Не хотят они. Воли у тебя нет!

— Чего? — опешил я.

— Воли у тебя, Степан Тимофеевич, нет.

— Как это, воли нет? — не мог я прийти в себя.

— Ты всех работать плёткой заставляешь. Подневольно. И судишь жёстко!

— Э-э-э… Кого сужу?

Васька молчал.

— Бездельников и пьяниц сужу. Да, и не я сужу, а мирской суд.

— Это, всё одно, что ты, — махнул рукой Ус.

— Чтобы жить, нужно трудиться. Бог как сказал? «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю».

— Это не про казаков, — скривился Васька.

— А про кого? — удивился я.

— Про крестьян-землепашцев.

— А казаки, что не проливают пот свой? Они этих крестьян-землепашцев и защищают, иначе не будет хлеба.

— Горазд ты складно говорить! — скривился Васька. — Тебя не переслушать.

— А ты говори-говори, я послушаю. Мне понять надо оставлять с собой, или отпустить на все четыре стороны. Живи на своём Хопре. Там воля-вольная. А у меня неволя. Так, что ли?

Васька склонил голову, положив подбородок на грудь, но молчал. Тогда продолжил я.

— Войны хватит на всех. Воевать хочешь? Денег мало от меня получаешь? А где больше? Найди, покажи! Я дам втрое. Казакам с Хопра не нравится моя неволя? Так я не держу привязанными к седлу. Вон Фрол и Иваном и Тимофей на Кабарде гуляют. Там, что, тоже неволя? А где, тогда, воля-вольная, по-вашему? На гуляй поле? Так, идите туда, погоняйте калмыков, да татар крымских. Кто вас держит? Гуляйте! Только тогда и кормитесь сами по себе.

— Про какую войну ты говоришь? Нет больше войны.

— Войны хватит на всех, — повторил я. — И на дедов, и на отцов, и на внуков.

— Вон, домовитые казаки в Черкасской станице, живут на государев кошт. Морды раскормили себе. За два дня не объедешь…

— И что они тебе? Тоже хочешь такую же морду?

Я рассмеялся.

— Не-е-е…

Васька рассмеялся тоже. Потом насупился.

— Правды я у царя хотел найти, но бояре да дьяки дальше посольского приказа не допустили.

— У каждого человека правда своя, Василий, — хмуро произнёс я. — Государю надо, чтобы не разорили его государство, а поэтому всякая смута — во вред. Вот ты, поднял смуту, значит ты — враг, вор, что хочет своровать его царский покой. И он тебя никогда не поймёт. Тем более бояре, которые хотят нажиться на всём.

— Так вот бояре — и есть воры! — воскликнул Васька. — Они всех грабят!

— Воры, но кто Русь от поляков защитил? Бояре! Вот и говорю я, что у каждого правда своя.

Васька задумался. Это не первый такой наш разговор. Много их у нас было, но так и не понял Васька, почему всё, да как быть. Не говорил я с казаками о классовой борьбе. Да-а-а… Наверное настала пора…

— Ты мне одно скажи, Васька: Мы вместе, или порознь?

Ус посмотрел на меня исподлобья и нехотя произнёс:

— Вместе…

Я покрутил головой.

— Не годиться, Васька. Ты так говоришь, словно одолжение мне делаешь. А мне одолжение делать не надо. Я должен тебе верить, а верить я не могу. Ты один раз уже предал меня. Предал и не покаялся.

— Разве ты поп, чтобы тебе каяться, Степан Тимофеевич?

— Я? Я не поп, Васька. А ты не грешник. Ты пока для меня простой вор. Ты же мои деньги украл. Много денег, Васька. Где деньги?

Ус осклабился.

— Во-о-о-т… Наконец-то спросил. Всё ждал, когда спросишь.

— Ха! Как не спросить, когда там почти пять тысяч рублей лежало. На них можно целое войско в Польше нанять, или всем Доном лет пять жить-не тужить.

— А-а-а, — ощерился Васька. — Не отдам! И не скажу, где припрятал. Пытать станешь, язык себе откушу.

Да-а-а… Видел Васька, как я пытал одного крымско-татарского мурзу, когда мы у него про своих казачков спрашивали, что к ним в плен попали. И вроде крови не пустил, а орал мурза так, словно его конями разрывали. Подсмотрел я как-то у бандитов, бывших спецназовцев ГРУ, как они экспресс допрос «торпед» из конкурирующей «бригады» проводили. Много неприкаянных военных было во Владивостоке в девяностых. А я пацаном был, что с меня взять, но эти «спецы» готовили себе «замену». Заставляли смотреть и учиться. Наверное, тогда у меня и произошёл небольшой «сдвиг по фазе». Я совсем перестал бояться крови и собственную боль мог так глубоко засунуть, что мог себе и рану зашить, как Рэмбо. Так и зашил, сначала на спор разрезав себе бедро, даже не покривившись. Разрезал и зашил.

Здесь, за двадцать пять лет общения с казаками и с «простым» трудовым людом, который иногда хотелось порвать на ленточки за его хитрость, тупость, и упёртость, у меня выработался иммунитет на провокационные заявления «трудящихся». Вот и сейчас, глядя на Ваську Уса, я представил его лежащим на правёжной скамье, но вида не подал. Однако, Васька весь задёргался, словно в каждой руке имел не три а шесть суставов. Была у него особая гибкость и этим он мне нравился в спаррингах.

— Пытать не буду, а придёт время, сам отдашь и молить станешь, чтобы я помог. Ты ведь не успокоишься. Ты ведь, сознайся, просто захотел большим атаманом стать? Оттого большую ватагу собрал. Да уссался со страху, когда на тебя стрельцы пошли. ССыкло ты, Васька! Затеял дело, призвал народ и бросил его. Поди прочь от меня, никчёмный ты человек! А ещё казаком себя кличет! Атаман из тебя, как из навоза пуля. Лепи не лепи, а всё равно развалится. Ступай!

— Сам ты, — скривился Василий, едва не плача. — это самое.

— Вот и поговорили. Иди. Жируй-жируй на ворованное.

— Да, я! — снова взвился птицей Васька Ус. — Эти деньги! Я войско найму! Я бояр побью, царя сброшу. Дам людям волю!

— Чтобы что-то кому-то дать, надо это иметь. А что у тебя есть?

Васька хватанул несколько раз ртом воздух и бросился от меня прочь.

— Сопроводите его до переволоки и дайте ему котомку сухарей.

— Есть у него деньги, Степан Тимофеевич, — сказал Сава. — Двадцать восемь копеек. Не отнимали.

— Двадцать восемь? До Хопра добраться хватит?

— С лихвой!

— Ну и ладно!

У меня на душе, не смотря на разлад с Васькой Усом, отчего-то было легко.

— Бог с ними, с деньгами, — подумал я. — Тем более, что после нашего разговора он постарается их потратить с умом. И, думается, что если он вскорости станет набирать новое войско, он не будет рассчитывать на меня и подойдёт к делу с большей ответственностью.

Глава 19

Собрав атаманов, откликнувшихся на мой письменный призыв, отосланный из Москвы ещё в марте, я увидел перед собой подтянутых, напряжённых телом и озабоченных лицами людей.

За эти годы ко мне примкнули многие «вольные» казаки Дона, Яицкие казаки, казаки Самары. И это я не считаю приписанных к моим вооружённым силам. Но сейчас мои командиры мне не были нужны.

— Братья-казаки, вот для чего я вас созвал, — сказал я, оглядев около двадцати человек, сидящих за большим круглым дубовым столом. — Грядут трудные для всех нас дни. Трудные тем, что во время людской смуты каждому придётся выбирать, на какую сторону склоняться.

— О какой людской смуте ты говоришь, атаман⁈ — Спросил атаман Самарского казачьего войска Харитон Нагой.

— О той, которая вот-вот случится. Собор совсем закабалил крестьян, прикрепив их к имеющемуся наделу и запретив переход на лучшие земли. Многие не приняли новые обряды и крест латинский, что признали на том же соборе.

— Как, латинский крест⁈ — крикнул Митяй. — Крыж признали⁈

— Крыж-крыж, — кивнул я. — и креститься двуперстно запретили, или — анафема.