Владимир Шкаликов - Колымский тоннель
На них смотрели, а она его бесстыдно баюкала! Ну во всем она стерва!
Скидан встал с пола. Он сказал, как ему казалось, по-здешнему мягко:
— Это нужно мне. Поняла?
— Не-а! — Она подняла бесстыжие, бездонные, тоскующие глаза.
— И нам с тобой. И ТАМ — это тоже нужно!
Из бездны всплыл испуг.
— Васенька, ты серьезно? А зачем?
— Долго объяснять, — отрезал Скидан. — Нужно — и все.
Светлана пригорюнилась, а он, страдая от жалости, твердо посмотрел на Кампая:
— Рисковать будем. Пойду немедленно.
— Это главное, — сказал Такэси. — Будем надеяться, что Света нас поймет.
— Я вас не пойму, — сказала она глухо.
— Завтра, — сказал Кампай, — нам с тобой надо поговорить наедине. У меня есть такие объяснения, что ты поймешь сразу. Они вчера открыли…
В дверь постучали.
— Открыто! — крикнула Светлана.
Пока входил Нарук, Такэси быстро сказал Скидану:
— Подробности — завтра.
— Я с вами, — вмешался вдруг оживший Краснов.
Заговорщики переглянулись. Времени на размышления у них не было: разведчик безошибочно выбрал момент. Оба кивнули.
ЧАСТЬ III. СНЫ РАЗУМА
Предисловие
Весь следующий день Кампай, Скидан и Краснов подробно разрабатывали план работы в Резервате: "легенда", задача, сверхзадача и тому подобное. Цель, конечно, — сбор информации в пользу староверства.
Скидан признавался себе, что крайне удивлен предложением Краснова идти за границу вдвоем. Буквально вчера были врагами, думал он, а завтра — в разведку вместе. Надо же! Однако, когда Такэси наедине поинтересовался надежностью напарника, Скидан без колебаний дал зеку самую лестную рекомендацию, чем привел самого себя в новое изумление. Кампай же и разведчик воспринимали все как должное.
Назначив для всесторонней подготовки неделю, участники заброса разошлись. Краснов отправился в лечебню, чтобы с Виктором Первым обсудить медицинские аспекты разведки, Такэси назначил Светлане встречу для тайных уговоров и тут же отправился к ней в Городок, а Скидан остался дома — ждать жену и волноваться за успех миссии Кампая.
Пока он ждал Светлану и заливал волнение чифиром, забегали Иван с Гансом. Спрашивали о деталях предстоящей операции и несколько загадочно переглядывались. Казалось ему, что о чем-то хотят они с ним поговорить, но почему-то не решаются.
— Ну, — сказал Иван, прощаясь, — мы больше не появимся, чтоб тебе не мешать.
— А занятия по истории Советского Союза, — сказал Ганс, — продолжим, когда вернешься.
Скидан успел совсем немного полистать "Информацию о Резервате" — жалкое собрание случайных и неполных сведений, — как появилась Светлана. С ней пришло к нему третье за этот день удивление. Вчерашняя скала рухнула, Светка кротко щебетала о крайней нужности похода в Резерват, о не такой уж большой опасности при переходе границы и искренне радовалась, что рядом с Васей будет столь надежный и опытный разведчик, как Саша Краснов.
Как-то незаметно, между щебетаньем, накормила, соблазнила, еще раз накормила, а когда убедилась, что Скидан, перегруженный дневными волнениями, все равно не в состоянии заснуть, полезла в шкаф и из-под стопки простыней достала толстую тетрадь.
— Васенька… Вот.
Он взял тетрадь и, не раскрывая, сообщил, что для стихов лучше бы ей найти настоящего ценителя.
— Там не стихи, — другая Светка говорила с ним, та, которую он побаивался: свободная, самостоятельная и еще какая-то, для какой у него не было обозначения. — Там мои сны.
— О, — сказал Скидан, — она сны записывает! Как ты их не забываешь…
— Почитай, — она пропустила его реплику мимо. — Может быть, кое-что из этого пригодится тебе в Резервате.
И опять, как всегда, будто испугавшись, переключилась на обычный бабий тон.
Защебетала, заглядывая в глаза:
— Когда ты только уехал на Остров Скорби, я себе места не находила. Новую квартиру Такэси как раз переделывали, как они с Розой хотели, и я им оставила эту, она же и была Такэсина. А сама ночевала у него в мастерской, где пещера с миражами. Вот интересно, Васенька, в пещеру заходить боялась, только раз, при тебе, зашла, а вот рядом, в мастерской, мне почему-то было спокойнее, чем одной в доме. Я представляла, что это мы с тобой ночуем в тоннеле, от Кешки удираем…
— Мы от Кешки не удирали, — Скидан поморщился брезгливо.
— Ну, ладно, это неважно… И тогда я так засыпала, мне снились сны. Они были удивительные — сразу стала записывать… Вот.
— И что же? Интересно?
Скидан подумал, что Светкин бабий бред может только испортить ему подготовку к забросу. Светлана это, наверно, уловила. Она сказала:
— Мне кажется, интересно, Что-то знакомое, но не наше. Я старалась записать все подробности, все-все. Тоже как будто ходила в разведку. Потом каждый раз было страшно. Но всегда хотелось еще попробовать, и я снова там спала. Даже когда им квартиру переделали, я еще раза три оставалась. А последний раз было такое, что я больше не смогла… Вот.
— Ладно, посмотрю, — Скидан распушил тетрадь. — Ого! Это ты сама столько написала?
Она вскинула глаза и тут же их погасила.
— Сама. Не веришь?
— Да почерк вроде твой. Ошибок-то много?
— А ты не обращай внимания. Читай и меня представляй… Это все я для тебя и писала. Так было легче: как будто рассказываю тебе, а ты молча слушаешь… Теперь можешь смеяться — дело сделано. Я пошла спать.
Она свернулась под одеялом в комочек, а Скидан сел за кухонный стол и стал читать.
Перед первой страницей был вклеен листок с небольшим текстом, озаглавленный "Предисловие."
"Васенька, — прочел Скидан, — я по тебе очень-очень скучаю. Никто другой мне не нужен и ты ничего обо мне не думай. Только, что я тебя люблю и что у нас обязательно должны быть маленькие детки. Я всегда о тебе скучаю, даже когда ты лежишь рядом. Может быть, ты думаешь, что так не бывает, но для меня это неважно. Главное, что мы с тобой есть друг у друга. Эти сны я писала для тебя вместо писем, пока ты был на Острове Скорби. Как хочешь, так с ними и поступи. Можешь даже мне не верить, но, по-моему, придумать такое невозможно, только увидеть. Я записала эти сны для тебя, потому что мне кажется, что они тебе где-то и когда-то помогут. Я не знаю, где и когда, я только чувствую. Но ты мне верь, потому что женщин чувства никогда не обманывают.
Твоя Я".
Интересно, подумал Скидан, верит она сама себе, когда врет? Наверняка верит! Такие люди — не очень большая редкость, примерно один на 6–7 тысяч… Ну да бог с ней, верит или не верит. Ближе, чем с ней, все равно ни с кем не сходился. Будем читать.
1. Сон героический
Незнамо где и незнамо когда была я красива и молода.
Жаль, что не даются мне стихи: о такой жизни, как у меня, только стихами и рассказывать.
Хороша я была! Помню себя в зеркале. Нос — прямой, обыкновенный, не длинный и не короткий. Волосы — русые, чуть волнистые, в меру длинные, никогда не завивала и не красила. Ушки — округлые, как по лекалу, не продырявленные, и так хорошие. Глаза — синие, в меру большие, не впалые и не навыкате, с нормальными густыми ресницами да еще и умные. Брови не выщипывала, некогда было. Кожа у меня была гладкая, загар на ней — золотистый. Фигура — спортивная, ничего лишнего, но и всего, что надо, вполне хватало. Походка легкая, движения точные, голос звонкий, но не резкий. В общем — красавица. Да еще с каким-то особым высшим образованием.
Это образование получала я что-то долго и в разных местах. Подробностей не знаю, только помню, что училась без натуги и охотно. А когда отучилась, то попала в такое место, где главное ученье только и началось.
Жила я от работы далеко, в маленьком уютном домике, со всеми удобствами. Ванна голубая, вода всегда горячая, мыло пахучее, для волос — специальное жидкое, в прозрачных плоских бутылочках небьющихся, пробочки навинчиваются. Спальня отдельно, кухня отдельно, гостиная отдельно, кладовочки, шкафчики, полочки все с дверцами, элевизор на стене, тонкий, как картина. Правда, без терминала, но с телефоном, Все в домике электрическое, вокруг домика фруктовый сад, а рядом с домиком — гараж. В гараже низкая легковая машина с мощным бесшумным мотором, и я умею на ней ездить сама, за рулем! Еще в гараже мотоцикл. Без коляски, тоже с очень мощным мотором. Но мне на нем ездить запрещено, потому что я гоняю, как ведьма на помеле, и могу разбиться. Разбиваться мне запрещено. Зато когда я приезжаю на работу, я должна много летать на маленьком самолете — высший пилотаж. Я прыгаю с парашютом с большой высоты и тоже всяко должна кувыркаться, и это мне очень нравится. Мне не нравится только крутиться растопыренной в колесе — некрасивое занятие, хотя и полезное. И кувыркаться в закрытой кабинке на вертящейся стреле мне тоже не нравится: кожа на лице отвисает, а глаза мои прекрасные, умные, выпадают, хоть руками держи, но руками даже не двинешь, они тяжелые. (Это устройство называется "центрифуга", но я постараюсь не употреблять такие неприличные слова). Зато могу хоть целый час прыгать на резиновом столе — это очень славно, потому что можно всяко кувыркаться в воздухе, как в небе.
