Владимир Шкаликов - Колымский тоннель
Владимир Шкаликов - Колымский тоннель краткое содержание
Шкаликов, Владимир Владимирович
Колымский тоннель
Владимир Шкаликов
БЕСПОРЯДОК
фантастический роман
Книга I. КОЛЫМСКИЙ ТОННЕЛЬ
Что ты, милый, ходишь мимо?
Я ж не мужняя жена.
Если есть необходимость,
То свобода не нужна.
(Лабирийская частушка).Часть I. ПОБЕГ
1. Лишнего — за борт!
Капитан Краснов поднялся на каменную лысину сопки и осмотрелся… Во все стороны, если не замечать лагеря в распадке и дороги к нему, пейзаж был единообразен, но не удручал: желтый сентябрьский пушок, наброшенный на черные столбики лиственничных стволов, создавал настроение праздничной задумчивости. Нежная хвоя малорослых северных деревьев отработала свой срок и готовилась опасть под первыми ударами мороза. Знание этой краткости природного торжества и вызывало у Краснова грусть, которая, однако, вместе с паутинками "бабьего лета" уносилась последним теплым ветерком в безмятежно безоблачное небо. И парила над суетой мира.
— Страна маленьких палок, — сказал Краснов громко. — Воздух чист, прозрачен и свеж.
Он поправил на правом плече ППШ, висящий вниз стволом, и всмотрелся в распадок. Еще не слышная из-за расстояния, по дороге от лагеря двигалась машина.
— "Старателя" увозят, — сказал Краснов. И усмехнулся странному свойству своей психики: на работе у него никогда не проявлялась эта привычка — разговаривать с собой вслух. — Видно, воздух разный, — он снова усмехнулся, — в лагере и здесь.
Невидимый с дороги, он проследил, как полуторка проследовала по распадку на север. В кузове дрожали пустые бочки из-под горючего, а спиной к кабине на лавке сидели трое — "старатель" и два автоматчика по бокам.
— На всю дорогу работы хватит, замерзнуть не дадут.
Конечно, если бы зек сумел их разоружить, то с двумя стволами да в их одежде он мог бы на что-то рассчитывать. Но и это сомнительно, потому что харчей они с собой не взяли нисколько, а голодным да после лагерного питания ему далеко не уйти и долго не продержаться.
— Ничего, — сказал Краснов, — десятка не четвертак, авось не сдохнешь.
Он знал, что кривить душой перед собою — напрасный труд, но не мог не позволить себе этой небольшой слабости.
Все объяснялось просто, как патрон: двум капитанам, да еще однофамильцам, в одном лагере не ужиться.
… "Старатель" прибыл в "Ближний" с небольшим этапом в конце августа и, несмотря на то, что все в этапе, кроме него, были настоящие урки, держал у них полную мазу. По этой причине его и следовало назначить бригадиром да отправить на заготовку дров — все же фронтовик. Начальник лагеря сказал об этом своему заму, лейтенанту Давыдову, но тот с сомнением покачал головой:
— А вы знаете, какая у этого номера фамилия?
— Да какая мне, хрен, разница? Хоть Гитлер…
Давыдов раскрыл свою папку и молча подал Краснову.
"Краснов Александр Васильевич, — прочел Краснов. — Воинское звание — капитан… Десант… Фронтовая разведка… Старая Русса, Сталинград, Курская дуга… Бухенвальд… Побег из поезда". М-да… Пусть придет.
Однофамилец явился, хлопнул шапкой по бедру и бесцветно, шепеляво доложил:
— Герр лагерфюрер, дарф ман… Гражданин капитан, зека Краснов по вашему вызову…
— Ладно, — прервал его Краснов. — Ты чего это со мной по-немецки?
— Обстановочка похожая, — разведчик отвечал тем же низким и бесцветным тоном, только глаза смотрели так, что Краснову захотелось кликнуть для компании тяжеловесного лейтенанта Давыдова.
— А ты не путай, — сказал Краснов спокойно. — Там был враг, а тут все свои.
— Понял, — этот наглец сразу расслабился, шагнул к столу Краснова, уселся, как равный, на место Давыдова, бросил шапку на соседний стул и потянулся к папиросам.
Такое в кабинете начальника лагеря не позволял себе даже лейтенант Давыдов.
— Встать! — тихо скомандовал Краснов. — Два шага назад! Смирно!
Зек не спеша поднял на него светлые глаза, посмотрел в упор, и Краснов не выдержал, вскочил первым, потому что ему почудилось, будто в следующую секунду будет прыжок. Зек усмехнулся, убрал тяжелую руку от папирос, поднялся тоже, но шагать назад не стал.
— Цу бефель, герр гауптман, — тон прежний. — Я же говорю, обстановка…
— Молчать! — Краснов говорил тихо, ибо кричать было нельзя, это значило бы окончательно потерять лицо. — Только вопросы и ответы. Ясно?
— Ферштендлихь.
— И только по-русски, без этого… Понял?
— Яволь.
Краснов помолчал, глотая оскорбление, потом спросил по-прежнему спокойно:
— Капитан?
— Да.
— Фронтовик?
— Да.
— Как попал в плен?
— Не знаю.
— Ну не надо! Как это — "не знаю"?
— Без памяти был.
Зек смотрел все так же холодно и безразлично, даже без издевки, которую Краснов всегда замечал в глазах фронтовиков. Этот, конечно, не спросит: "А на каком фронте вы, начальник, воевали"? Он и без вопросов видит Краснова до потрохов.
— Как же они тебя, разведчика, за просто так отпустили?
— Ответа не будет.
— Что? Что? Ну?
— Отвечал уже.
— Вот и мне ответь.
Страшная улыбка вдруг раскрыла зеку рот. Она, вероятно, разила баб наповал, когда во рту были зубы. Мягким, задушевным голосом этот артист прошепелявил:
— А что, славянин, отпустишь, если поверишь?
Сдержаться было трудно. Но Краснов и тут сдержался. Он закурил, два раза сильно затянулся и лишь потом медленно сказал:
— А я тебя собирался бригадиром назначить.
— Не пойдет, — сказал наглец. — Меньше батальона не приму.
— Война кончилась, — объяснил Краснов. — Разведки фронтовой больше нет.
— Значит, не сработаемся, — оценил разведчик.
— Кругом, шагом марш, — велел Краснов.
Фронтовик влепил ему еще один долгий взгляд, забрал со стула шапку и не спеша удалился.
— Позови мне лейтенанта Давыдова! — крикнул вслед Краснов.
Когда дверь закрылась, он шагнул в угол, к музыкальной этажерке, собранной из тонких лиственничных стволиков. Любимая пластинка всегда стояла на патефоне, новая иголка всегда была заправлена — оставалось только поднять крышку да завести пружину заранее вставленной ручкой.
В горячие довоенные времена, еще городским лейтенантом, он любил опускать иголку так, чтобы сразу, без малейшего шипения, услышать музыку. Теперь же находил особую прелесть как раз в этом загадочном шипении, похожем на голос пара в зимнем чайнике, на стремительный бег поземки по дощатой стене, на треск полозьев по наледи, на шуршанье приводных ремней, на дальний шум двуручных пил в промороженном лесу. Эти звуки, смешавшись под патефонной иглой, пели ему прелюдию к наслаждению прекрасным, под них он вспоминал своё первое психологическое открытие, сделанное ещё в детском доме: "Предвкушение обеда, когда идёшь в столовую, вкуснее самого обеда". Эти звуки мирили Краснова с неприятностями жизни.
К шипению присоединилась "Элегия" Глинки.
Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей.
Разочарованному чужды…
Да-да-да, разочарованному чужды… Тридцать лет таких усилий, столько жертв, столько лишений, на горло собственной песне, сапогами по обнаженной душе — и где же результат? Прекрасное будущее дразнит из-за горизонта, поёт с киноэкрана голосом Любови Орловой, летает с нею над Москвой в открытом автомобиле… Когда-то еще долетит оно сюда, где незаметные герои всенародной борьбы тратят жизнь на переделку вот таких, как этот разведчик, который полтора года пробыл в немецком плену, но так и не понял, что не в плен надо попадать, а драться, пока не погибнет враг или пока не погибнешь ты. Но ведь, погибнув, приблизишь будущее… Смертью храбрых и во имя… Кстати, что стал бы делать в плену он, капитан Краснов Василий Александрович? Едва придя в себя (вполне возможно допустить, что чем-то оглушило, и взяли без сознания), он выбрал бы момент и убил бы хоть одного фашиста. Все не зря бы пропал. А если еще захватить автомат… Небось не сложнее нашего, разобрался бы… Но ведь не работать же на них!
Это сколько же герой-фронтовик успел за полтора года принести пользы врагу?! На сколько дней, пусть часов, пусть даже минут, но отодвинул победу? Сколько наших — честных! — из-за него погибло?! И теперь: "Поверишь и отпустишь"! Хам, наглец! Ты сперва отработай за всех, кого погубил, сотрудничая с врагом! Ты не дрова пилить, ты на прииск поедешь, в открытой машине, как Любовь Орлова! Кайлушкой — золото — Родине — в поте лица!..
"Элегия" кончилась, а Давыдов не появился. "Может быть, с самодеятельностью мается", — подумал Краснов. Он знал, что втайне от начальника Давыдов пытается сделать ему сюрприз: заставить хор исполнить эту самую "Элегию". Однако зеки, уже с половины фронтовики, предпочитали издевательски орать:
