Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег

Прист Дарк, Тёмный Поп, по-нашему если примерно, оказался орешком покрепче. И поработать с ним пришлось подольше. И вид его, полуосвежёванный, был таким, что не удержались даже Буривой и сам Крут, повторив «подвиг» Гарасима в том же самом углу. Но он и знал побольше дьяка Тени, замученного мной чуть раньше. Тот помнил имена и видел своими глазами только трёх магистров. И лишь одного мага. Дарк подробно описа́л два десятка магистров и семь магов. Он и самого́ Архимага видел, пусть единожды и издалека. Но правильные и профессиональные вопросы Ставра помогли лихозубу, что счастлив был бы умереть уже давно, вспомнить те детали и нюансы, о каких он сто раз сам и думать забыл. Мы напомнили. Настойчиво. Очень.

Три года назад на тех землях, где жили племена, молившиеся своим Богам, воцарился Антихрист, сын Дьявола. Роберт Дьявол, нормандский герцог, прозванный так, наверняка, за пацифизм и христолюбие, родил сына, как противоестественно писали об этом летописи и заветы. И сын этот, Вильгельм или Гийом Завоеватель, которого шёпотом ещё называли, но уже гораздо реже, Вильгельмом Незаконнорожденным, основал единое Английское королевство. И сейчас продолжал захватывать земли тех, кто жил севернее. То, что говорил Тёмный Поп, ужасало. То, как он это говорил, ужасало втройне. Я запускал ему сердце трижды, повинуясь настойчивым просьбам Всеслава. Я понимал, что эти сведения важны для нас. Но третий раз воскрешать человека для того, чтобы убить его в четвёртый, было невыносимо.

Резня, грабежи и пожары, что устраивал Вильгельм на зелёных холмах северной части острова, с экскурсиями половцев или дружественными визитами датчан не шли ни в какое сравнение. Выжженные земли не родили ни хлеба, ни трав. Скот, какого не успели пожрать слуги Антихристовы, подыхал целыми стадами. Сажа, копоть и вонь палёным — вот какими были основные характеристики будущей империи, над которой никогда не заходит солнце.

В том, как быстро и неукротимо, как мор или лесной пал, продвигались войска Завоевателя-Бастарда, было что-то невозможное, сверхъестественное, невероятное. Но то, что в каждом из отрядов было несколько ворлоков и по паре пристов, говорило о том, что нет ничего невозможного. При самом короле магистров и магов было подчас больше, чем в кафедральном соборе Кентербери, святом месте. Гнезде и цитадели лихозубых бесов.

Тёмный Поп умер на рассвете. Ну, как — умер? Я перестал его реанимировать, потому что из издаваемых им звуков уже никто ничего не мог понять. За предел возможного его голосовые связки вышли уже очень давно. Основное, из того, что поведал нам прист Дарк, прозвучало далеко из-за этого предела. И, я клянусь, все мы, даже старый многоопытный Ставр, выдохнули так, будто с плеч у нас упал целый мир. Некоторые из тайн с изнанки которого стали нам доступны. Многие из которых, как известно, несли многие печали. В нашем случае — совершенно излишние. Нам хватало и своих.

— Что думаешь? — мы сидели в зале Ставки. В полной тишине. Вопрос Крута прозвучал выстрелом, заставив многих вздрогнуть. Хотя да, до выстрелов в одиннадцатом веке было очень далеко. Было бы. Если б не один старый врач, сгоревший на работе.

— Думаю, зря мы с фризов решили начать. И лодки зря отправили. Голубей, опять же, жалко до слёз, — пояснения Всеслава вряд ли кому-то помогли. И, глядя во встревоженные глаза друзей и советников, пришлось пояснять, — Пёс бы с ними, с торгашами, могли бы и потом их мастеровых да скотину выкупить. А вот пара десятков Гнатовых нам лишней не будет точно. Если б эта тварь нам птичек не сгубила — послали бы весточку вперёд, к устью Двины, вернули бы их. А теперь вот придётся на две стороны играть.

— Ты хочешь ударить? — как-то обречённо спросил патриарх.

— Я обязан ударить, отче. Они пришли ко мне в дом. Это не нападение в походе. Это хуже во сто крат. Нам теперь нужно всю Гнатову да Ставрову работу переделывать, с горожанами теперь мягче надо быть некоторое время, а у нас с Глебкой другие мысли были на этот счёт.

Всеславу было худо. Внешне об этом вряд ли кто-то догадался бы, кроме, пожалуй, Гната. Но мне изнутри было видно точно, что каждое слово стоило ему, наверное, нескольких месяцев жизни. И что он предпочёл бы в ближайше несколько дней помолчать и ничего не делать. Вообще. Ускакать к деду Яру вверх по Полоте, в дубраву, где с самого детства ему было так легко и привольно.

Но детство ушло давно.

Глава 15

Утро красит

А потом мы пошли в баню. Советники, воеводы и князья. Все, кто чувствовал прямо физическую потребность смыть с тела, отпарить и соскрести с души, с кожи, с глаз и языка всё то, что осталось после рациональной, вдумчивой, но отвратительно безжалостной работы с источником информации. Привкус и запах крови. Мерзкий комариный писк в ушах, стоявший до сих пор после воя и визга, перешедших в предсмертное змеиное шипение.

Умом я, может, и понимал, что по-другому поступить мы не могли, не имели права. Помнил из прошлой жизни наставления знакомых, что отдали молодые и зрелые годы служению Родине, о том, что с врагами разговор должен быть коротким, без сантиментов и интеллигентских соплей. Что каждый живой противник — это будущие трупы твоих друзей и близких. Но всё равно помогало как-то слабо. Не к тому, знать, готовила меня вся моя долгая предыдущая жизнь.

Немного успокаивало, как ни противоречиво это звучало, то, что каждый в бане, кажется, чувствовал что-то похожее. Даже Ставр, даже вечно невозмутимый Гарасим, будто грубо вытесанный из векового дуба кем-то из советских скульпторов-монументалистов, Конёнковым, Вучетичем или Неизвестным. В тёмной комнатушке парно́й воины тёрли себя и друг друга лыковыми мочалками, колотили вениками так, будто хотели смыть, согнать чужую боль, виденную недавно, раз за разом, остервенело. А в предбаннике, где обычно накатывало счастье и блаженная истома, не сговариваясь взялись накатывать сами, просто, без здравиц, тостов и песен. И накатили. Последнее, что запомнилось — будто бы где-то далеко, еле слышно зазвучал Дарёнин сонный напев.

Стол, за которым мы регулярно беседовали со Всеславом, словно висел под низким потолком. Под нами на столешнице храпела и сопела Ставка во главе с великим князем. Он держался до последнего, но тоже навалился грудью и уронил тяжёлую голову вниз. Хорошо хоть, не в миску с капустой, как Буривой справа, и не в пролитый квас, как Крут слева.

— Однако… — проговорил с неясной интонацией Чародей.

— Не говори-ка, друже. До самого закрытия досидели, — согласился я, глядя, как недвижно замерли на столешнице сцепленные намертво ладони Гната и Яробоя. Не то на руках бороться собирались, не то согласились друг с другом в чём—то, прежде чем вырубиться.

— До закрытия, точно. Глаз. Открылись бы они теперь, — вздохнул князь.

— Да вряд ли нас разом всех в бане отравили, — покачал головой я. — Дышим ровно, спим крепко.

— То-то и оно, — кивнул он. — Рысь бы на тот вон скрип за дверью сто раз уж нож нашарил да для швырка перехватил.

Услышал шорох и я. Но вернуться в тело мы не успели.

В низкую дверь, согнувшись, вошёл Лют, старший над личной охраной. А следом за ним и Вар с Немым.

— Сложите их удобнее, с изголовьями, да покрывалами прикройте, чтоб войти нам можно было, — долетел из-за их спин шёпот Дарёны, великой княгини Полоцкой.

В шесть рук крепкие нетопыри из самых лучших живо разобрали то побоище, в какое превратилось застолье. Тела упарившихся вождей, воевод и советников разложили на тюфяки-матрасы, которые кто-то подавал из-за двери. Стол, поставленный на попа́, в смысле вертикально, торцом вниз, не на отца Ивана, освободил достаточно места, чтоб разложить всех. От подстилок тянуло душистым сеном. Верхние края их эта неожиданная колыбельная команда для взрослых взбила посильне́е, уложив наши буйные головы под таким углом, что приди кому во сне желание расстаться с излишне выпитым или съеденным — оставались шансы не захлебнуться. Да уж, посидели, так посидели.