Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег

Иголок нашли больше. Наверное, можно было заряжать в каждую трубку по две-три. Хмурые гости, без энтузиазма наблюдавшие за тем, как Ставр, только что не насвистывая, выреза́л пленнику зубы по одному, отшатнулись только в самом начале. Когда изо рта того безногий дед вытянул блестящие железные клыки. «Лихозуб!» — пронеслось тревожным шёпотом над дружиной руян. Наши стояли молча, без эмоций. Ну, лихозуб, что теперь делать? Троих видали уже, этот — четвёртый. И не последний, поди.

— Княже, поднялся бы на забороло-то. Народ волнуется, — проговорил подошедший патриарх. И впрямь, прислушавшись, Всеслав разобрал какие-то воинственные крики снаружи.

Полочане с факелами, вооружённые кто чем, но в основном вполне сносно, толпились за стенами. Появление наверху великого князя вызвало одобрительный рёв.

— Благодарствую, что на помощь вышли, люди добрые! — прорычал Чародей, даже не стараясь придать голосу хоть подобие спокойствия и миролюбия. Стоявший рядом с ним Крут, которого мы только что не за рукав потянули за собой, тоже позитива не излучал.

— Беда пришла на мой двор. Но справились воины добрые, братья ваши да отцы, как и всегда, выручили, оборонили. Да теперь и до вас черёд дошёл. Больно уж ворог непростой достался нам ныне. Полезли из Пекла да из стран чужеземных бесы лихозубые, каких у нас давным-давно видом не видывали.

Толпа ахнула, вся, сразу. Вздохнул тяжко за плечом Гнат. Вероятно, не планировавший народных волнений и паники, которые ему и его людям вот конкретно сейчас, в родном городе, были вовсе не нужны. Но у великого князя были свои мысли на этот счёт, пусть и несильно популярные. А в цивилизованные времена двадцатого и тем более двадцать первого веков и вовсе несбыточные. Здесь со свободой личности, гласностью и либерализмом было гораздо проще. Двух последних не было вовсе, с первым тоже существовали определённые вопросы. А вот патриотизм уже был.

— Чужеземцы золотом, угрозами да посулами заставили работать на себя тех, кто душой слаб, в ком веры мало. Обманом заставили честь позабыть и вынудили предать родню, друзей, землю и Богов своих. Главного их, падлу ядовитую, тварь такую, мы взяли живьём, — продолжал рычать Чародей так, что было совершенно понятно: живым быть пойманному оставалось недолго. И очень неприятно. И оказаться на месте того, кто так разъярил великого князя, не хотелось никому. — Но могут таиться среди нас те, кого он с пути сбить решил, наобещав всякого-разного.

Народ внизу стал озираться. У них был общий враг. И яркое, живое олицетворение того, как следовало к тому врагу относиться. Вон, со стены великокняжеского терема рычало глухо, зло. Гнат за плечом вздохнул ещё горше.

— Просьбу мою уважь, вольный народ града Полоцка! Помоги воям моим верным! Всегда так было, что всем миром любое дело быстрее ладилось. Пусть и сейчас будет так, ибо время до́рого! Ступайте, мужи и отроки, ко Двине, а бабы да девки с детками — на Полоту. Слуги змеевы знак на ступне носят, вам про то уж ве́домо. А у них самих — железа́ в пастях ядовитые. Надо выстроиться по очереди, да удостовериться, что средь нас нет больше врага!

Гул чуть подспал. Жители поняли, что прямо сейчас никого громить, жечь да убивать не нужно, а объяснения Всеслава, простые и понятные, были им вполне ясны. Точно так же по осени Третьяк, помнится, объяснял популярно, почему каждому торговцу потребно тиунам-слугам княжьим лавки да лабазы показывать, а ещё руки всем, кто с едой дело имеет, мыть надо. Тогда, помнится, с неделю бухтели северяне, ляхи и пруссы, мол, кому какое дело — плесневелое у них зерно или нет, да мытые ли руки? Но потом притихли, когда поняли, что на торг не попасть ни за посулы, ни за золото. А вот на дыбу — запросто. Третьяка, которого князь, уходя, оставил старшим, дружина слушалась беспрекословно. Через десяток дней всё вернулось на круги своя. Кроме риска отравления спорыньёй и вспышек дизентерии. Значит, Чародей и здесь что-то подобное решил учинить. И если для этого надо пройти версту-другую, рот раззявить да разуться — сделаем, не переломимся, чай?

— Воевода Гнат Рысь, вам всем знакомый, тот, что жизнь мне спасал не единожды, своих людей пошлёт ко Двине. Домна, которую тоже знаете, сама выйдет со своими к Полоте. Рядами встанут. Факела́ будут гореть, чтоб не споткнуться да не упасть никому. Всего и дел-то — дойти, босую ногу показать да рот раскрыть. Воины, что бабий берег беречь станут, будут спи́нами стоять, сраму не допуская, чтоб ни мужам, ни отцам вашим не о чем переживать было. Моё слово в том порукой, а ему цену каждый из вас знает, люди добрые!

На этот раз толпа загудела солидно, со значением, давая понять, что цену ту знает и сомнений в ней не имеет.

— Если же найдётся тот, кто слабину́ дал да на посулы вражьи купился по принуждению да недомыслию — пусть сейчас скажет! При патриархе Всея Руси и великом волхве говорю: зла не затаю́ и вреда чинить не стану. Старцы знающие вас выслушают да подскажут, как быть дальше, как веру да честь возвернуть, и имя доброе! И сами за вас перед всем городом слово своё скажут, от хулы да поклёпа сберегая!

Столпы веры кивали торжественно и уверенно, давая понять, что да, мол, поддержим и спасём всех и каждого, кто оступился и не туда свернул. Только покажи́тесь.

— Благодарю тебя за поддержку и помощь, люд Полоцка! Нечасто я и предки мои просили вас. Но всякий раз за службу нашу верную город в помощи не отказывал. И всем то на пользу было. Пусть и впредь будет так же, люди добрые! Поклон мой вам!

Коснулись руками брёвен настила крепостной стены оба князя разом, и великий, и руянский. И волхв с патриархом. Народ снизу ответил им тем же земным поклоном. И стал расходиться из-под стен, образуя две речушки, из ручейков малых получавшиеся. Одна несла мужчин ко Двине, вторая — женщин к Полоте.

— У нас бы хай подняли, пожалуй. И самим-то разуваться на́ людях стыдно, а уж жёнок да дочек заголять — тем более. А ты вон как удумал, — сдержанно похвалил гость хозяина.

— У нас бы тоже подняли. Если б я приказал, повелел или ещё как-то принудил. А я попросил вежливо. Глядишь, и получится чего. Гнат, надо, чтоб там, впотьмах, от твоих аж тесно было. Чтоб если, упаси Боги, заваруха начнётся, или какая-нибудь сволочь обиженная начнёт народ мне мутить, быстро пропала на ровном месте, — велел спускавшемуся на шаг впереди воеводе Всеслав.

— Уже, сразу, — привычно и спокойно отозвался тот. И Крут снова не то кашлянул, не то крякнул. Сугубо одобрительно.

— А с тем, что моих людей сгубил, что делать станешь? — уточнил руянин, ступив на землю со ступеней крепостной лестницы.

— Увидишь сейчас. Если есть охота. Я б не советовал, — вздохнув, ответил Чародей. И, будто эхом, повторил этот вздох бесстрашный и невозмутимый воевода Рысь.

Он рассказал нам очень многое. Мы узнали о том, как устроены катакомбы-подземелья собора, сколько людей в Кентербери работали на Архимага, а сколько — на каждого из магов. Ясно, что эти сведения было очень опрометчиво принимать на веру безоговорочно, а убедиться в их достоверности в ближайшее время не было ни единого шанса. Но и это уже хоть что-то. И не возникало никаких сомнений в том, что того, что знали теперь мы с Гнатом, старики и Крут с Яробоем, во всём мире не знал практически никто. Потому что никто в мире никогда так живых людей не мучил. И пусть у Всеслава было вполне логически обоснованное понимание того, что это — не человек. И пусть сам отец медицины Гиппократ вроде бы освободил меня от клятвы «не навреди». Но вся моя память, всё мое естество, вся моя прошлая жизнь были против того, что я делал. Но больше этого сделать было некому.