Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ) - Хренов Алексей

Он кивнул в сторону аэродрома, где управляемый Лёхой механик шустро сновал туда-сюда вокруг «Шторьха», то открывая капот, то проверяя закрылки, то явно исполняя какие-то ещё приказы.

— Смотри, даже мотор полез проверять! — продолжил пилот, указывая на то, как техник, с головой залезший в двигатель, что-то там внимательно осматривал. — А наши? Ленивые свиньи еле копытами перебирают, если хоть что-то попросишь сделать.

— Да уж. Чёртов Курт, — подхватил другой, со смесью досады и восхищения. — Мог бы хоть раз поделиться секретом, как так их дрессировать. Может, и мы бы нормальных механиков получили.

Компания коротко посмеялась, но взгляды всё чаще возвращались к машине Лёхи, за которой техник продолжал метаться с явно нечеловеческим усердием.

— Я вот понять не могу, — нахмурился третий, прищурившись. — Чего это Курт вдруг так резко забегал? Вчера ещё нажрался как свинья, а сегодня уже с утра бодрячком.

— Да он же вроде как блевал в сортире… Может, полегчало? — предположил кто-то. — или уже с утра успел залить глаза!

— Ну да, надо будет тоже попробовать надавать пендалей своему механику, а то чего-то он мутный, — посмеялся другой пилот.

Пилоты продолжили курить, то и дело бросая взгляды на стоящий в отдалении «Шторьх», за которым «новый Курт» командовал механиком, носящимся вокруг самолёта с такой прытью, что даже самый усердный унтер-офицер позавидовал бы такой дрессировке.

Начало июня 1937 года. Летное поле аэродрома франкистов, пригород города Авьола.

Почти отвечая на высказанный вдалеке вопрос из курилки, Лёха, довольно щурясь, радостно философствовал:

— Только добрым словом! Только так! Добрым словом и пистолетом! Гораздо лучше, чем просто пистолетом! Правда, Вольдемар?

Он доброжелательно улыбался, однако не забывал периодически стимулировать энтузиазм механика «Браунингом» в задницу, для усиления воспитательного эффекта.

— Я Карл… — дрожащим голосом нервно поправил техник, но выглядел он так, будто готов был согласиться быть хоть Вольдемаром, хоть даже Гретхен, лишь бы «Курт» не испортил ему седалище окончательно.

— Шнель! Вольдемар! Давай, давай! — Лёха махнул стволом в сторону кабины.

Механик, с трудом подавляя дрожь, сидел в кабине и продолжал испуганно коситься на своего вооружённого идейного руководителя. Он судорожно включил магнето, глубоко вдохнул, словно молясь про себя, и нажал на кнопку стартера.

Двигатель кашлянул, жалобно захрипел, выплюнул клуб дыма, но дальше дело не пошло.

— Вас ист дас⁈ — немецкий механик в ужасе замер, поднял руки, словно показывая: «Я не виноват!»

— Давай ещё раз! Нох айн маль! — рявкнул Лёха, вспоминая, как в немецких кабаках требовал повторить пиво.

— Или сейчас получишь «алес капут», ёбти! — пистолетом совершил возвратно-поступательные движения в опасной близи от арийского седалища.

Механик затрясся, как заяц перед удавом, но спорить, разумеется, не рискнул. Он снова нервно нажал на тумблер.

И на этот раз двигатель чихнул, вздрогнул, но через секунду наконец-то взревел, завибрировал, а затем заработал ровно. Густой дым ушёл в сторону, и «Шторьх» задрожал, будто собирался к полёту.

— Бравер юнге, Вольдемар! Гут! — кивнул Лёха и даже радостно похлопал немца по плечу.

Тот, чувствуя, что миссия выполнена, уже приготовился выбраться из кабины, но Лёха жёстко пресёк этот наивный оппортунизм быстрым и весьма настойчивым движением пистолета:

— Найн! Зетцен зурюк! Биттер шнель!

Почему-то из Лёхи вдруг вырвалась вежливая форма, и это, кажется, напугало немца ещё больше. Так стремительно он перелез назад и плюхнулся в кресло. Он уже не пытался протестовать. Всё, чего он хотел, — чтобы этот сумасшедший «Курт» как можно быстрее убрался отсюда, а вместе с ним и его пистолет. Нервно дергая головой, он послушно сидел сзади и сложил руки между коленей, явно не желая испытывать судьбу. Лёха, не теряя времени, ловко выдернул ремень из штанов немца, и скрутил ему впереди руки.

— Ну вот и славно, — пробормотал Лёха, довольно щурясь, он захлопнул дверь, отсекая их от внешнего мира. — А теперь, Вольдемар, нам пора. Небо зовёт!

Всё ещё держа пистолет в руке, Лёха изучил приборы в кабине, подвигал ручку, попробовал педали.

— Да, ясно всё, обороты мотора, высотомер, крен, температура масла, часы… фигня короче, полетели, — улыбаясь, он обернулся к связанному немцу, который пытался что-то сказать, копошась на заднем сиденье:

— До свидания, камрады! Ауфидерзейн, Вольдемар! Ауфидерзейн! — весело выдал обернувшись назад Лёха.

— Я Карл, — снова жалобно промямлил техник.

— Да мне по хер, — вежливо ответил Лёха, демонстрируя очередное продвинутое знание немецкого. — Шат ап! Шнаузе! В общем, Нихт клювом клац-клац, — выдал наш полиглот.

Плавно выведя вперёд ручку газа, Лёха почувствовал, как «Шторьх» ожил и начал двигаться вперёд к новым приключения…

Глава 16

Кресты и звезды

Начало июня 1937 года. Летное поле аэродрома франкистов, пригород города Авьола.

Спокойно доехав до начала взлётной полосы, Лёха покрутил головой по сторонам, отмечая в памяти мельтешащих воинов и сигналиста на вышке у командного пункта. Тот как то слишком нервно во всю размахивал красным флагом, явно что-то крича в воздух.

Наш герой пожал плечами:

— Да пофиг, прав нет, самолёт в угоне, — нервно хохотнул Лёха, выдав традиционную мудрость советского человека, и без лишних размышлений двинул ручку газа вперёд до упора.

«Шторьх» встрепенулся, взревел мотором, маленький самолётик затрясся и бодро поскакал по взлётной полосе, разгоняясь на своих смешных длинных «ножках». Справа дежурный на пункте управления буквально свесился через ограждение вышки, истошно размахиваю красным флагом, как пропеллером. Он что то орал подпрыгивая и грозил нашему экспроприатору немецкой собственности кулаком свободной руки.

Лёха, в порыве нахального дружелюбия, помахал ему рукой в ответ, приложил правую ладонь к пилотке и франтовато козырнул.

— Я вас тоже очень рад был видеть! Камерадосы! Ауфидерзен! — ухмыльнулся он, не ослабляя газ.

И тут внезапно, прямо в метре у них над головой с характерным свистом пронёсся «мессершмитт», видимо заходивший на посадку. Лёха рефлекторно втянул голову в плечи, наблюдая, как истребитель, явно не ожидавший появления маленького нахального самолётика у себя прямо на посадочном курсе, дёрнулся вверх, пытаясь экстренно уйти на второй круг.

Но скорость уже была потеряна на посадочной прямой, и «мессер», резко дёрнувшись вверх, завис на мгновение в воздухе, а затем потеряв управление, стремительно спикировал в землю. Лёха замер, наблюдая, как истребитель со всего маху воткнулся в землю метрах в ста впереди. Огромный столб пыли и земли взметнулся вверх, винт мгновенно загнулся рогами, а сама машина перевернулась на спину, нелепо задрав в небо хвост.

— Летать научитесь сначала! Курицы бескрылые! Сам себя уделал… — выдохнул Лёха, на секунду отвлекаясь от управления, обеими руками вцепившись в ручку управления. Он подорвал самолёт в воздух, заставив буквально в метре перескочить через торчащий вверх хвост разбившегося «мессера».

— Офигеть, — пробормотал он. Заложив вираж метрах в двадцати от земли, он рванул по прямой к ближайшим холмам, поросшим лесом, не набирая высоты.

Перескочив пару лесистых холмов, Лёха заметил впереди сверкающее на солнце озеро и, наконец, выдохнул. Самолёт шёл всего в пятидесяти метрах от земли, подрагивая от встречного ветра, но сейчас ему было уже не до резких манёвров. Он попытался отдышаться, привести мысли в порядок и осознать, что только что угнал немецкий самолёт, на взлёте чуть не закопал себя вместе с «мессершмиттом» и, кажется, совершенно не продумал, что делать дальше.

Но спокойствие длилось совсем недолго. Сзади послышалась возня, и внезапно привставший немец с безумным взглядом, связанный, но, как оказалось, вовсе не сломленный, вдруг рванулся вперёд, хватая Лёху за горло.