Алексей Кулаков - Наследник (СИ)
— А еще, батюшка, можно выделывать особливую бумагу для челобитных дел: с тисненым узором, изукрашенную державным орлом — и указать, чтобы все прошения были писаны только на таких листах. И духовные тако же, и купчие.
— Зачем же это?
— А цену той орленой бумаге из государевой мастерской, положить в копейку за лист.
— Так.
Задумчиво повертев один из листов в руках, и примерно прикинув, сколько просителей бывает в Челобитном приказе всего лишь за один месяц, Иоанн Васильевич едва не прослезился от гордости: ну что за умница сын у него растет! Ведь на пустом же месте, можно сказать, придумал, как казну пополнить!..
— Чего мнешся, сыно? Никак, еще чего полезного измыслил?
— Ну…
Ужасно знакомым в своей небрежности жестом отослав подручника подалее, царевич прильнул к отцовскому уху. Только и слышно было, что обрывки тихих фраз:
— Печатнику Федорову указать, что… Гостинцем на именины Дуне, а заодно и Федьке и с Ванькой радость будет… А я еще погляжу, так может чем и улучшить получится?..
Государь согласно кивнул:
— Дозволяю.
Выслушав еще одну просьбу, в ответ он лишь слабо удивился:
— Тебе дарили, тебе ими и распоряжаться.
Переждав краткий приступ сыновьей радости, великий князь покосился на замершего живым столбиком Салтыкова и очень тихо о чем–то вопросил.
— Исполню, батюшка.
— Вот и ладно. Все, беги уж, сорванец — поди, дядька твой Канышев, уже изождался своего ученика.
Моментально посерьезневший царевич поцеловал родительскую руку и был таков, провожаемый умильным взглядом Иоанна Васильевича.
— Золото, а не ребенок!..
* * *
— Четыре шага на меня!
Ссшию–сшсих–сших–сшдонн!
— Ха!.. Неплохо, Димитрий Иоаннович, неплохо. А по сравнению с позапрошлым разом, так и вовсе хорошо.
Крутанув своей саблей довольно сложный винт, Канышев постарался аккуратно щелкнуть основательно притупленным острием по шлему царевича.
Суооу… Донн!!!
Увы, специально занижаемой скорости не хватило, и его карабель впустую «провалилась», скользнув по подставленному учеником клинку.
— Во–от так вот руку подкрутить, и переступить немного в сторонку… Нет, в левую, чтобы ворогу несподручней было. А если еще сабелькой вот так отмахнешься с протягом, да супротивник дураком окажется — аккурат сюда на миг малый после твоего отвода и посунется, подставляя шею с плечом. Тут уж не зевай! Давай–ка это дело спробуем.
Суооу–донн–клац!!!
Приняв легкий детский клинок на кованый наруч и приятно удивившись силе удара (а вот скорость пока прихрамывала), боярин одобрительно кивнул и слегка замешкался, выбирая царевичу подходящего «чурбана» для отработки только что показанной ухватки. Можно было бы подозвать одного из постельничих сторожей — но это не чурбаны, это бревна целые. И по росту несподручно, и интерес не тот. Надо кого–то из родовитых мальчишек, но кого именно? Поставишь Шуйских, так Захарьины обидятся. Наоборот — то же самое, только еще и Милославский огорчится. А если его Федора к наследнику поставить, так Курбский недоволен будет. Можно выбрать княжича Старицкого, но во–первых, его он выбирал в прошлый раз, а во–вторых, опять к нему начнут подходить с вопросами — отчего это ты, Акимушко, сынка моего вниманием обходишь? Нет ли здесь какого неуважения? Или наоборот, подарки будут подсовывать да посулы разные говорить, только чтобы он их сына поближе к Димитрию пристроил. Ага, одному угодишь, десяток разом обидишь… Идеальным вариантом был бы Тарх Адашев, но выкликнуть его самому? Ну уж нет, упаси Господи от такой радости. Впрочем, можно ведь и не ломать голову самому… Кивнув в сторону усердно махающих деревянными саблями княжат да бояричей, Канышев достаточно громко поинтересовался:
— Димитрий Иоаннович, кого себе в противники изберешь?
Судя по мимолетной усмешке, его ученик прекрасно все понял. Проследив за взглядом царевича, его дядька тут же одобрительно хмыкнул:
— Петр!
Старший сын князя Горбатого—Шуйского отскочил на пару шагов от теснимого им княжича Курбского. Поглядел на наставника, увидел вполне понятный жест, и тут же порысил к новому напарнику по воинскому учению, старательно давя довольную улыбку. Несмотря на полное безразличие на лице, доволен был и сам Дмитрий — предоставленной ему возможностью выбирать.
— Встали в стойку. Приготовились. И-раз, и-два, и-три!
Попытки с пятой нужные движения стали получаться слитно: встретить своим булатом чужую саблю, дать ей скользнуть вдоль обуха, мягко направляя в сторону к земле и одновременно чуть переступить ногами… Хлестнув в конце танцевального па своим клинком по высокому воротнику, прикрывающему шею!..
— Довольно на сегодня. Теперь, Димитрий Иоаннович, с копьецом малость потрудись у столба — отработай тот подходец с обманкой, что я в прошлый раз показывал.
По примеру наставника уложив свою саблю на плечо, царевич поймал взгляд раскрасневшегося княжича и кивнул, вызвав у того дополнительный румянец удовольствия. И то сказать, из всех родовитых ровесников наследник выделял (едва заметно, но все же!) только Мстиславского, Ваську Скопина—Шуйского, худородного Адашева и его, Петра Горбатого—Шуйского!.. Ну, еще княжича Старицкого иногда замечал, хотя батюшка говорил, что скорее присматривается.
Тук. Тук–тук! Тук–тук–тук!..
Некогда гладкий деревянный столб, примерно на треть своей длины вкопанный в землю внутреннего дворика Теремного дворца, был уже порядком попятнан едва заметными вмятинками, оставшимися от тупого (зато увесистого) наконечника тренировочной рогатинки царевича. И если с саблей Дмитрий был покамест твердым середнячком, делая успехи скорее в защите, чем в нападении, то с копьем уже стал довольно опасным противником — по крайней мере, ровесников он валил на землю вполне уверенно.
«Ноги, лицо, рука–бок, бедро–живот… Уф! А мы вот так!»
Подтоку рогатинки повезло больше, чем наконечнику — буквально врубившись в твердую древесину, он смог оставить на столбе не обычную вмятину, а полноценную царапину. Подвернись под такой удар человек, большой и очень болезненный синячище был бы ему просто гарантирован.
— Очень хорошо, Димитрий Иоаннович.
Внимательно отслеживающий все успехи (и неудачи) своего подопечного, боярин Канышев ковырнул пальцем довольно глубокую борозду, глянул на подток, затем на совершенно не уставшего копейщика…
— Неплохо.
Выхватил из воздуха брошенную ему одним из помощников рогатину, и медленно, в несколько движений, показал два новых финта. Потом отошел в сторонку, а его подопечный еще добрых полчаса терзал беззащитную деревяшку.
— Довольно.
— А поединок?
По–доброму порадовавшись удивительной выносливости десятилетнего ученика, боярин согласно хмыкнул, легким кивком предложив выбирать противника самому.
— Адашев!
Успешно отмахивающийся от наскоков двенадцатилетнего Ивана Даниловича Захарьина, подросток отскочил назад и оглянулся, умудрившись вдобавок разминуться с деревянным «клинком» даже и не подумавшего сбавить напор боярича.
— Подь сюда.
Бум!
Напоследок дальнему родственнику царевича все же удалось попятнать худородного, попав прямо в шлем. Сзади.
— Щит вздень. Встали. И… Начали!
Тук. Тук–цзанг! Сшии!..
Два мальчика медленно кружили по небольшому пятачку: Тарх, даже не пытаясь атаковать, внимательно отслеживал все движения противника, а Дмитрий играл затупленным наконечником рогатинки, заставляя время от времени дергаться чужой щит. Вот они остановились. Вот они закружились опять.
Шшии–тук!
Копьецо быстрой змеей попыталось укусить закрытое тягиляем плечо, ткнулось в щит, получило отменный удар саблей и бессильно упало, открывая прекрасную возможность для…
Бум!
— Кх–ха!..
Для того, чтобы подток рогатинки проявил себя, с силой воткнувшись в большую железную бляху, что защищала живот. Затем середина копьеца приняла и отбросила прочь резкий удар–отмашку деревянной «саблей» и глухо стукнулась о подставленный козырек шлема.
— Хха!
Отпрыгнув назад и крутнувшись вместе с рогатинкой, Дмитрий ускорился и на выдохе чуть расслабил кисть, позволяя рогатинке вылететь вперед. Резко сжал руку, останавливая оружие — а сын опального Данилы Адашева замер, скосив глаза на упершееся в грудь напротив сердца железко.
— Чистая победа, Димитрий Иоаннович.
Боярин Канышев довольно цокнул языком, хлопая в ладоши: засуетились помощники, собирая деревянное оружие, только и ждавшая того теремная дворня облепила бояричей и княжат, в несколько рук снимая тегиляи, наручи и шлемы, с поварни принесли сразу два кувшина теплого молока, сдобренного липовым медом…
— Хорошо держался.
Услышав тихие слова от проходящего мимо царевича, Тарх быстро огляделся по сторонам — не слышал ли их кто? Уж он–то точно знал, как больно ранит чужая зависть. Обидными словами, презрительными взглядами, оскорбительными намеками и постоянными напоминаниями о его худородстве. После того случая, как он испил сбитня из рук наследника, родовитые сверстники учли все свои ошибки (вернее, это сделали их отцы), и уходили с дворика для занятий только после того, как его покидал Димитрий Иоаннович — притом внимательно следя, чтобы сын опального Адашева не лез к будущему властителю Руси.
