Инженер Петра Великого (СИ) - Гросов Виктор

Клюев аж обалдел.

— Как счет? А деньги? Откуда у него голландские деньги?

— А вот это вопрос интересный, — Орлов снова посмотрел на меня. — Ну, Смирнов, рассказывай, откуда добро?

— Не мое это, ваше благородие! — твердо сказал я. — Подбросили! И знаю даже, кто! Вон, глядите! — я указал на мешочек. — Мешок этот… с клеймом! Буква да якорь! Я такие у смотрителя Воробьева видел! Он в них мелочь всякую ссыпает со склада! Видать, от товара заморского тара остается! Пусть Воробьев скажет, его ли это клеймо? И пусть объяснит, как его мешочек с деньгами да счетом ко мне под верстак попал!

Орлов взял мешочек, рассмотрел клеймо.

— И правда, клеймо торговое… Голландское, кажется… Воробьева сюда! Живо!

Послали за Воробьевым. Тот приплелся бледный как смерть, с перепуганной рожей. Увидев мешок в руках поручика, совсем скис.

— Твое клеймо, смотритель? — строго спросил Орлов.

— Мо… мое… ваше благородие… — пролепетал Воробьев. — То есть, не мое, а… с товара… мешки такие приходят… с гвоздями там, с канатом…

— А как же твой мешок с деньгами да счетом заморским у Смирнова под верстаком оказался? А? Не ты ли ему их подбросил, собака, чтоб извести человека да следы своего воровства замести⁈ Ну⁈ Говори!

Воробьев затрясся, рухнул на колени.

— Не я, ваше благородие! Помилуйте! Это всё Клюев! Он велел! Сказал, надо Смирнова этого убрать, больно умный стал, мешает нам! Велел монеты эти подкинуть да бумажку какую… А я что? Человек подневольный…

Клюев покраснел от злости и страха.

— Врешь, собака! Клевещешь на меня!

— А ты молчи, обер-мастер! — оборвал его Орлов. — Ясно тут всё! Интриги плетете, воруете, да еще и человека невинного погубить хотите! Под стражу обоих! В канцелярию их! Там разберутся!

Солдаты, уже без всяких сомнений, схватили Клюева и Воробьева и потащили их к выходу. Те брыкались, орали, валили всё друг на друга, но их никто не слушал.

Я стоял посреди каморки, пытаясь отдышаться. Пронесло. И не просто пронесло — я смог не только отбиться, но и вывести этих гадов на чистую воду. Легенда про деда уже не работала, пришлось включить мозги и наблюдательность. И помощь союзника — поручика Орлова. Без него я бы хрен справился.

Орлов подошел ко мне, хлопнул по плечу.

— Ну ты даешь, Смирнов! Едва не угодил в самое пекло! Хорошо, что ума хватило зацепку найти да меня позвать. Ладно, не дрейфь. Этих голубчиков теперь прижмут как следует, не до тебя им будет. А ты — работай. Машину свою строй. Государю она нужна. И мне тоже.

Он подмигнул мне и вышел. Я остался один. Враги повержены, путь вроде бы свободен. Но легче не стало. Теперь я — фигура. Человек, который смог поставить на место обер-мастера и смотрителя, которого поддерживает начальство из столицы. Это давало новые возможности, но и накладывало ответственность. И наверняка я нажил себе новых, еще более опасных врагов.

Разборки после ареста Клюева и Воробьева прошли быстро, но жестко. Поручик Орлов лично доложил Шлаттеру, как всё было, предъявил и мешок с клеймом, и показания Воробьева, который, обосравшись от страха перед пытками, сдал Клюева со всеми потрохами. Шлаттер, хотя и немец педантичный, но интриги и воровство на казенной службе, видать, люто ненавидел. Клюева сняли с должности и отправили под следствие в Питер (откуда он вряд ли уже вернулся бы на завод), а Воробьева, как мелкую сошку, просто выпороли на конюшне и выгнали с завода пинком под зад.

Для меня же вся эта история обернулась чистым профитом. Во-первых, исчезли главные враги и саботажники. На место Клюева поставили другого обер-мастера, мужика постарше, без особых амбиций и, главное, напуганного судьбой предшественника. Новый кладовщик тоже оказался куда сговорчивее — получив взбучку от Шлаттера и зная, что меня негласно поддерживает Орлов, он теперь выдавал нужные материалы почти без задержек, старался не возникать и даже заискивал. Конечно, идеального порядка не настало, воровство и раздолбайство были тут хронической болезнью, но работать стало несравнимо легче.

Во-вторых, отношение ко мне на заводе резко поменялось. Слухи о том, как я «расколол» Клюева с Воробьевым, разнеслись моментально, обросли самыми фантастическими подробностями. Теперь меня считали человеком хитрым, опасным, который может и за себя постоять, и вывести на чистую воду кого угодно. Прежняя враждебность сменилась настороженным уважением, а то и откровенной опаской. Мастера и подмастерья при встрече кланялись ниже, в разговорах старались не перечить, иногда даже спрашивали моего мнения насчет плавки.

Поручик Орлов тоже стал относиться ко мне по-другому. Если раньше он видел во мне просто толкового парня, который может помочь делу, то теперь, похоже, разглядел что-то большее. Он стал чаще заглядывать ко мне в каморку, не только по службе, но и просто потрепаться. Расспрашивал про Тулу, про заводские порядки там, про мои идеи насчет оружия. Иногда приносил какие-то заморские журналы с картинками диковинных машин (я делал вид, что текста не понимаю, но картинки разглядывал с дикой жадностью). Он явно видел во человека с головой, с которым можно обсуждать серьезные темы.

Эта перемена в отношении развязала мне руки. Шлаттер, выполняя приказ генерала и видя мою пользу (а может, и просто опасаясь связываться с человеком, которого заметили в столице), распорядился выделить мне в помощь двух толковых слесарей из армейских — мужиков дисциплинированных, рукастых. Старый плотник Аникей тоже стал работать усерднее, видя, что дело серьезное и начальство следит. Моя каморка превратилась в настоящую мастерскую — появился нормальный слесарный верстак, тиски получше, какой-никакой мерительный инструмент (жаль примитивный), который Орлов помог выбить у нового кладовщика.

Работа над сверлильным станком теперь пошла куда бодрее. Я мог уже не только на бересте царапать, но и делать простейшие чертежи на бумаге (ее тоже Орлов достал), объяснять мастерам конструкцию толковее. Слесаря под моим руководством клепали железки — оси, втулки, шестерни (литые, коряво обработанные, но всё же!), винт для подачи сверла. Аникей строгал массивную станину, стараясь выдержать размеры и обеспечить жесткость.

Конечно, проблем хватало. Качество материалов всё так же оставляло желать лучшего. Инструмент был далек от идеала. Мастера старались, но не имели нужных навыков для точной работы. Мне приходилось постоянно всё контролировать, перепроверять, вносить изменения в конструкцию на ходу, приспосабливаясь к местным реалиям. Но главное — дело двигалось! Я видел, как на моих глазах рождается машина, которой здесь еще не было и которая могла изменить многое.

Параллельно я не бросал и работу над фузейным замком. Заказал кузнецу (он теперь тоже смотрел на меня с уважением) выковать по моим эскизам детали для пробного улучшенного замка — с усиленными пружинами, новым курком, цементированным огнивом, измененной полкой. Слесаря потом подгоняли эти детали, стараясь добиться, чтобы механизм работал плавнее и надежнее.

Мой авторитет на заводе укрепился. Я уже не был безымянным подмастерьем. Я был Петром Смирновым, «мастером хитроумных машин», человеком, который пользуется поддержкой начальства и которого лучше не злить. Эта новая репутация давала мне больше возможностей для реализации идей. Настоящие испытания — и станка, и замка, и меня самого — были еще впереди.

Глава 12

Сверлильный станок потихоньку рос. Массивная дубовая станина уже стояла в углу моей расширенной каморки (Шлаттер, скрипя зубами, выселил из соседнего чулана какого-то мелкого клерка и отдал конуру мне). Железки — шпиндель для вращения ствола, опоры-люнеты, винт для подачи сверла — кузнец выковал, и теперь их доводили до ума два толковых слесаря, которых мне выделили после разборок с Клюевым. Работа шла медленно, как черепаха. И главная проблема была даже не в хреновых материалах или примитивном инструменте, а в том, что не было людей, которые могли бы понять и сделать то, что я от них хотел.