Николай I Освободитель // Книга 10 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич "Funt izuma"

Веселые домики с богато отделанными наличниками, всякими зубцами, сердечками и прочим украшательством, дополнительно еще и выкрашенным в разные цвета. Резные столбики и балясины, затейливые «в русском стиле» карнизы и фронтоны с явным закосом на античность, украшающие макушку дома петушки или другие животные. А еще причудливых форм и размеров чердачные части сложных конфигураций. Мода на такое строительство появилась только после Царьградской войны, но очень быстро распространилась по русской глубинке. Не той, которая сельская, там все же пока было не до того, а, так сказать, пригородной. Дачной. Эти дома уже могли похвастаться средних размеров окнами и крышами, укрытыми тесом или даже черепицей. Красноватая черепица, ассоциирующаяся больше с чем-то средиземноморским, на совершенно русских домах выглядела просто удивительно и в некотором смысле символизировала настоящее России. Взять все что есть лучшее в западной цивилизации и адаптировать ее под собственные потребности.

Ну и за будущее у нас отвечали начавшие расползаться из городов кирпичные постройки. Раньше кирпичный дом мог позволить себе либо зажиточный горожанин, либо помещик, владелец деревень с крепостными. Сейчас же некоторые сумевшие раскрутиться крестьяне уже вполне могли себе позволить и «палаты каменные», так что даже в далеких от городов деревнях встретить кирпичный, порой даже двухэтажный, покрытый листовым железом дом, стало не слишком большой редкостью.

В Томске я поучаствовал в открытии первого в Сибири — и второго за Уралом — университета. Вернее, работать он начал примерно полгода назад, но вот именно первого сентября 1856 года принял в свои стены первый набор студиозов.

Доехал до Байкала, «пообщался» с озером, в прошлой жизни так далеко в глубь Сибири мне забираться не доводилось, в этой, можно считать, наверстал. «Проинспектировал» — торганул лицом, что я там в самом деле мог инспектировать — строительство дороги, обсудил варианты ее продления дальше на восток. Вопрос подключения к железнодорожной сети Дальнего Востока стоял максимально остро, без возможности перебрасывать переселенцев относительно быстро и дешево в те края ни о каком полноценном освоении края и речи идти не могло. Весной 1856 года у нас случился бунт маньчжуров в районе Поярковска, и подавление его потребовало жесточайшего напряжения всех сил с экстренным привлечением армейских подразделений буквально отовсюду. Понятное дело, что десятитысячным корпусом — это включая моряков и казаков — полноценно контролировать дикую изобилующую горами, лесами и пустынями территорию площадью в миллион квадратных километров просто невозможно.

На обратном пути сделал крюк и от Петропавловска свернул на юг в сторону переименованного в Державинск Акмолинского укрепления, еще не так давно — что такое тридцать лет по историческим меркам — являвшимся южным форпостом империи, за которым простиралась только бескрайняя степь. Теперь граница ушла гораздо южнее, а город Державинск, став столицей одноименной губернии, начал развиваться просто невообразимыми темами, набрав к середине века более чем приличные сорок тысяч населения. И вот теперь пришедшая сюда железная дорога — опять же регулярное движение по ветке Петропавловск-Державинск обещали открыть весной 1857 года, а пока на этом участке достраивали последние разъезды и занимались обустройством сопутствующей инфраструктуры — должна была дать еще один мощный толчок освоению этого региона.

Обсудил с местными проблемы, пообщались насчет продолжения строительства железной дороги дальше на юг до берега озера Балхаш и потом на восток к уйгурам. Краем зацепили тему высадку деревьев вдоль рек и озер, а также формирование длинных ветрозащитных лесополос. В моей истории этим начали заниматься сильно позже, однако тут население — в первую очередь крестьянское — губернии росло куда более высокими темпами, поэтому потребность в защите почвы от эрозии возникла раньше. Одно дело, когда у тебя на территории живет сотня тысяч кочевников, и совсем другое — население губернии вплотную приблизилось к миллиону человек.

Проблема, однако, была в том, что сажать деревья в степи у нас никто особо не умел. Нет, ткнуть саженец в землю — дело не хитрое, вот только статистика выживаемости подобных насаждений мягко говоря удручала, проще было сразу деньги в землю закапывать. Эффект аналогичен, а мороки меньше.

В общем, тут нужна была большая работа в первую очередь научного свойства. Договорились об открытии в Державинске лесной и агарной академии соответствующего профиля, которая займется подготовкой кадров и исследованиями местной природы.

Так же обсудили создание большого национального парка, под который выделили здоровенный кусок территории с выходом на южный берег озера Денгиз площадью в двадцать тысяч квадратных километров. Такой себе скромный кусочек размером со среднюю европейскую губернию.

Если же немного отвлечься от дел сиюминутных, имеет смысл осветить вопрос лесозащиты в империи более подробно. Несмотря на то, что добыча угля в Российской империи в 1855 году пробила отметку в 5 миллионов тонн суммарной добычи — на секундочку с начала века этот показатель вырос в сто раз — черного золота все равно тотально не хватало. Приходилось импортировать уголь Пруссии и Британии — стыдно сказать, но на островах угля добывали в 12(!) раз больше, чем во всей России, тут мы от главных конкурентов отставали катастрофически — и конечно же замещать уголь дровами.

Это приводило к массовым слабоконтролируемым хищническим порубкам леса, борьбу с которыми государство, как это было не скорбно признавать, объективно проигрывало. Хотя у нас еще со времен бабки Екатерины имелся закон о том, что вырубленные площади нужно засаживать новыми деревьями, имелась система регуляции всего процесса, на практике работало оно все через пень колоду. Просто, потому что страна у нас большая и к каждому дереву охранника не приставишь, а цены на топливо растут год от года, и «догнать» их собственной добычей у нас физически не получалось.

Пришлось принимать полноценную общеимперскую программу лесовосстановления, выделять деньги, проводить пропагандистскую работу, создавать заповедники и национальные парки, где хозяйственная деятельность просто запрещалась, уставить «день посадки деревьев», даже самому браться за лопату и конечно же сажать, сажать, сажать… В том числе лесных браконьеров и покрывающих их чиновников. И конца края этой борьбе, к сожалению, не просматривалось.

Однако самое главное происшествие настигло нас уже по эту сторону Урала под Харьковом, немного не доезжая до станции Борки.

— Что случилось? Чего стоим? — Заметив, что мой поезд застрял посреди чернеющих после уборки зерна полей, я дернул адъютанта и потребовал разобраться в чем причина. После двух месяцев в разъездах я сильно надеялся ночевать сегодня в собственной родной постели, а тут задержка. Да и вообще — свинство это императора заставлять ждать, ладно еще на однопутейной дороге, там понятно. Но тут-то у нас полноценная магистраль, какого, спрашивается, хрена?

— Авария впереди. Поезд с рельс сошел, ваше величество, — бодро отрапортовал мне через пять минут примчавшийся откуда-то со стороны паровоза адъютант.

— Так чего же мы стоим? — Возмутился я, — у нас и медики есть, нужно быстрее вперед ехать, пострадавшим помогать.

— Никак не возможно, ваше величество. Протокол охраны запрещает, может быть засада, а поезд под откос пустили, например, чтобы пути заблокировать, — с таким аргументом я был уже вынужден согласиться. Не то, чтобы я реально верил в засаду, однако и нарушать подписанную собственноручно инструкцию тоже было как-то не здорово.

— Пустите вперед казаков конвоя пускай на месте разберутся и доложат. А пока начинайте готовить вагоны к приёму раненных, — императорский поезд по мобилизации должен был отойти медицинскому ведомству под санитарные перевозки, поэтому тут имелась возможность размещения достаточно большого количества раненных. Ну и приличный запас медикаментов тоже наличествовал тоже просто на всякий случай.