Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

Объединенное войско тронулось на рассвете. Мы шли через расцветающую, но все еще суровую весеннюю степь. Гряда невысоких, бесплодных гор, вдоль которой мы ехали почти двое суток, вдруг расступилась, открывая узкое, прорезанное в скалах ущелье. Найдан-ван, взглянув на небо, поднял руку, останавливая колонну. И оказался прав. Не прошло и получаса, как с небес хлынул яростный, холодный ливень. Если бы мы вошли в теснину, нас бы просто смыло взбесившимся потоком, превратившим жалкий ручеек в ревущее чудовище.

Пришлось переждать, спрятавшись под брюхами лошадей. Когда дождь стих, ущелье было непроходимо. С грохотом оттуда вырывалась желтая, вспененная вода. Огромные пласты глины срывались со склонов, всплывали, сталкивались, налезая друг на друга, словно в любовной игре каких-то ископаемых водяных тварей.

Пришлось делать многоверстный крюк. Путь становился все труднее, но весна брала свое. Стали попадаться заболоченные участки с зарослями мохнатого тростника и низкого красного тальника. Впереди расстилалась унылая равнина, но проводники уверяли, что до Улясутая осталось не больше четырех дневных переходов.

Затем произошло невероятное: на второй пути мы уперлись в реку! Широкая, полноводная, ее не было ни на одной из карт, а когда мы проходили здесь разведкой, это было всего лишь давно высохшее русло. Очевидно, это была новая, весенняя водяная артерия, рожденная недавним ливнем и таянием снегов в далеких горах. И это была очень плохая новость: ведь мы не готовились преодолевать водных преград! Все попытки найти брод провалились. В десяти шагах от берега вода доходила лошадям до груди, а дальше начинались водовороты и зыбкое, засасывающее дно.

Поздним вечером Найдан-ван созвал военный совет. Он расположился в своей походной юрте, а его военачальники, нойоны рангом пониже, расселись на коврах. Обсуждение затянулось. Прежде чем высказаться, каждый считал своим долгом рассказать похожую историю из жизни, причем аналогии были настолько далекими, что суть терялась в бесконечных описаниях пастбищ и масти коней. Большинство склонялось к тому, чтобы просто ждать. «Еще неделя такой жары, — говорили они, — и река сама отступит».

Я слушал этот неспешный разговор и чувствовал, как драгоценное время утекает, как вода в этой проклятой реке. Наконец я не выдержал.

— Нойон, — обратился я к Найдан-вану, перебивая очередного рассказчика. — У нас нет недели. Каждый день ожидания — это шанс для гарнизона получить подкрепление.

Все умолкли и посмотрели на меня.

— Я поддержу предложение Джамби-гэлуна, — кивнул я в сторону хитрого ламы из свиты Найдан-вана, который единственным предложил что-то дельное. — Конницу — переправлять вплавь немедленно. Отсечь крепость от внешнего мира.

— А обоз? Ракеты? — спросил Найдан-ван.

И тут я озвучил идею, пришедшую мне в голову во время их бесконечных рассказов.

— Забейте десяток самых жирных быков, сделайте бурдюки. Свяжите их по нескольку штук. Получатся отличные понтоны. На них мы перевезем наши ракетные станки.

Наступила тишина. Монголы смотрели на меня с изумлением, смешанным с восхищением. Эта простая, почти дикарская, но абсолютно гениальная в своей практичности мысль поразила их воображение.

Найдан-ван долго молчал, потом впервые за весь вечер громко расхохотался.

— Ухыр-бу! — важно провозгласил он, поднимая палец, и его слова тут же стали афоризмом. — По земле нас возят на живых быках, а по воде повезут на мертвых! Белый Нойон знает пути, неведомые простым смертным!

Через несколько дней, оставив позади переправу, наши авангарды вышли к Улясутаю, гордо возвышавшемуся среди размытого недавним ливнем пепелища. Теперь крепость не казалась спящей. На стенах мелькали каски часовых.

И как только передовые разъезды вошли в зону ружейного выстрела, стена ожила. Сначала робко, потом все чаще, оттуда начали бить выстрелы. Пули бессильно цокали о камни, не долетая до нас, но это была не атака. Это был нервный, истеричный ответ напуганного зверя.

Вслед за выстрелами мы увидели дым. Гарнизон поджигал то, что не успел сжечь в прошлый раз. К небу взметнулись черные столбы.

Наше войско остановилось на почтительном расстоянии. Все молча смотрели на горящие дома и стену, огрызавшуюся бессмысленным, беспорядочным огнем. Представление было окончено. Занавес поднят. Следующей сценой должен был стать штурм.

Глава 12

Глава 12

В предрассветной, стылой мгле лагерь гудел, как растревоженный улей. Не было ни стройных построений, ни четких команд. Монголы готовились к бою так, как делали это веками — сбиваясь в ревущую, нетерпеливую толпу, проверяя оружие, выкрикивая родовые кличи.

Я пытался навести хоть какой-то порядок. По моему приказу из обоза вытащили неуклюжие осадные лестницы.

— Объясни им, — бросил я Хану, — что лестницы надо нести крючьями вперед! Иначе у самой стены потеряем время!

Вместе с офицерами мы попытались распределить цэриков по группам: стрелки с ружьями — для огневого прикрытия, за ними — штурмовые отряды с пиками и саблями. Ружья — за спину, в рукопашной от них толку не будет. Монголы слушали, кивали, но я видел в их глазах лишь дикий, нетерпеливый азарт. Они не собирались играть в мои тактические игры. Они явно собирались в набег — как их предки сотни лет назад

С первыми проблесками зари, когда верхушки башен Улясутая проступили на фоне светлеющего неба, над степью разнесся низкий, утробный гул. Затрубили в свои огромные витые раковины сигнальщики Найдан-вана. Удивительно, но здесь, в Монголии, для подачи звуковых сигналов воинам применяли не рога животных, а именно морские раковины, как где-нибудь в Океании. Этот звук, рожденный в океанских глубинах, действует на степняков гипнотически. Иииии…тадам! Забыв про все мои приказы, они пришли в движение!

Стрелки ринулись вперед и, рассыпавшись у подножия холма, открыли частый, но беспорядочный огонь. Они азартно били по гребню стены, по зубцам, и было видно, как оттуда взлетает красноватая кирпичная пыль. Стена молчала. Гарнизон, как хищник в засаде, не выдавал своего присутствия, выжидая.

Второй гул раковин, более высокий и пронзительный, стал сигналом к штурму.

Вся орда с единым, рвущим глотку ревом, хлынула вверх по каменистому склону. Это была не атака армии, а неуправляемая лавина воинов. Разумеется, мой план рухнул в одно мгновение: люди с лестницами, затоптанные толпой с ружьями и луками, перемешались со всеми, какое-либо подобие строя распалось.

Я стоял на своем командном пункте и с холодным бешенством смотрел на это безумие.

— Дикари-с, — со злостью сплюнул стоявший рядом Гурко. — Что с них взять.

Когда первая волна атакующих, задыхаясь от бега, добралась до середины склона, войдя в мертвую зону, где не спастись и не укрыться, молчавшая до этого стена вдруг ожила. Она выплюнула из себя сотни огней и оглушительный треск. Прицельный, слаженный залп ударил по сбившейся в кучу толпе.

Как подкошенные, упали десятки человек в первых рядах. Восторженный рев сменился криками боли и изумления. То, что у осажденных, оказывается, еще есть патроны, стало для всех большим сюрпризом. Натиск, еще секунду назад казавшийся неудержимым, захлебнулся.

Толпа дрогнула. Пройдя под пулями не более полусотни шагов, воины остановились. Некоторые, вспомнив преподанную русскими офицерами науку, попытались залечь среди камней, но основная масса, охваченная первобытным ужасом, подалась назад. Всадники начали разворачивать лошадей. Атака превращалась в паническое бегство!

Красное знамя Найдан-вана металось в самой гуще, нойон пытался остановить своих людей, но его никто не слушал. Штурм провалился, не успев начаться.

Атака сорвана. Теперь их бегство не остановить. Все было потеряно.

На фоне панического, хриплого гомона отступающей орды мой голос прозвучал неестественно спокойно, разрезая воздух, как нож.

— Ракетным расчетам — к станкам! — я не повышал голоса, но команда была услышана. — Первой штурмовой роте — за укрытия!