Нам бы день простоять, да ночь продержаться! - Протасов Сергей Анатольевич

О второй ударной группе никаких сведений по-прежнему не имелось. По плану операции, она должна была уже подбираться к Йокосуке. Но при таком развитии ситуации противнику точно было бы не до поиска пароходов с пехотой на самом южном краю Сагамского залива.

Отсюда напрашивался вывод, что у Дубасова с Йессеном тоже что-то пошло не так. Но шансов на успех у них больше. Все же работают в узости, где шторм не так достает, а потом вообще в закрытой акватории залива. А при самом неблагоприятном стечении обстоятельств (в случае разгрома, провала прорыва или его отмены) наверняка прислали бы кого-то с предупреждением к Тагоэ. Раз никто из наших не приходил (даже отдаленной перестрелки слышно не было), значит, просто заминка. По крайней мере, очень хотелось думать, что все именно так. Следовательно, следует продолжать выполнение изначально поставленной задачи, которую никто не отменял.

Пока так рассуждали, «Цусима» отметился морзянкой ратьера с докладом об обнаружении полосы прибоя впереди по курсу. Подойдя к берегу, определились по открывшимся приметным возвышенностям и быстро нашли стоянку «Николая» и «Наварина», расположившихся под мысом Огучи. Причем, не одних. Обнаружив рядом с ними корабли гвардейского конвоя великих князей, чье место, согласно общей диспозиции, при главных силах, а цель – Йокосука, мягко говоря, были очень удивлены.

А гвардейцы уже выслали шлюпку с офицером. Выяснилось, что те просто отстали от своего каравана, потеряв его в дожде и темноте при первых же маневрах уклонения, после чего наткнулись на увечного «Николая» с его охранником и двинулись вместе с ними к назначенной точке рандеву всех «потеряшек». Теперь же капитан первого ранга Романов запрашивал о дальнейших намерениях адмирала и ждал инструкций.

Небогатов от таких новостей даже пару раз шумно вздохнул, едва слышно обронив: «Экий покладистый стал, оконфузившись-то!» Но это его почти стариковское ворчание вряд ли кто слышал. Вслух же не промолвил ни слова, вперившись взглядом в разложенную на штурманском столе карту.

Все, кто был рядом, ждали вспышки гнева. Знали, что во флотоводческих способностях князя Кирилла Владимировича он сомневался, а отношение к Николаю Николаевичу еще до его приезда, мягко говоря, было весьма прохладным. А уж после внезапного сердечного приступа, случившегося у Греве, сумевшего сработаться даже с Рожественским, известным своим тяжелым характером, вообще вплотную приблизилось к устойчивой антипатии. И вот сейчас, мало того, что эта «двойная головная боль», как окрестили этот лощеный караван за время плавания, оказалась в его подчинении, еще и предстояло как-то доставить гвардейцев к намеченной для них цели. Такая дополнительная вводная заметно «подогревала» и без того раскаленную ситуацию.

Однако Николай Иванович сумел совладать с захлестнувшими его эмоциями. После блиц-совета с начальником своего штаба капитаном первого ранга Кроссом и старшим флаг-офицером лейтенантом Сергеевым, утвердился в мысли, что водного пути для этого в данный момент нет. А значит, единственное, что он может – обеспечить возможность высадки гвардейцев в своей зоне ответственности. А дальше пусть топают ножками, как все.

Отправив такой ответ великим князьям, занялся текущими делами. Транспорты вставали на якоря чуть западнее занятой стоянки, вытянувшись языком по ветру от осимского берега. С самых крайних этот берег даже не просматривался за дождем и штормовой хмарью. Качало здесь заметно меньше и мягче.

Как старший на рейде, Небогатов сразу затребовал доклад об общей ситуации. И с первых же минут был ошарашен еще одной сногсшибательной новостью. Если верить рапорту, на одном из транспортов его обоза грузчики отловили шпиона. Сейчас уже везут катером к адмиралу.

Весьма заинтригованный таким известием, начальник отряда поспешно спустился с довольно тесного мостика броненосца береговой обороны в командирскую каюту, куда распорядился доставить задержанного. Появился проблеск шанса пролить свет на невероятную осведомленность противника обо всех наших «интрижках» и даже приготовлениях к ним. Но этим надеждам не суждено было сбыться.

Едва ввели арестанта, в помятой внешности мелькнуло что-то знакомое. А уж когда тот сразу вскинулся, с ходу с явной надеждой в голосе обратившись к адмиралу по имени-отчеству, это ощущение окрепло до бетонной твердости. Но вот вспомнить, кто же стоит перед ним, умудряясь сохранить достоинство, несмотря на подозрительную розоватость вокруг левого глаза, почти сливавшуюся с таким же пятном на скуле, оторванный ворот рубашки и правый рукав пиджака очень хорошего чесучевого костюма и выдранные с мясом две пуговицы жилетки, все никак не удавалось.

А доставленный, в очередной раз проведя рукой по голове, вовсе не для того, чтоб поправить прическу (короткая стрижка избавляла его от такой заботы), вероятно, по-своему истолковав устало-угрюмое молчание адмирала, нес полнейшую ахинею про либеральные ценности и прочую чепуху, совершенно не имевшую отношения к сложившейся ситуации и его крайне незавидному положению.

Не в себе он, что ли, с перепугу? Или по голове приложили слишком сильно, не понимает теперь, куда попал. Как в суде перед присяжными распинается. Тут снова какая-то смутная ассоциация шевельнулась в мозгу, измученном завалом неожиданных «вводных», уже вторые сутки рушивших все планы штабов, и накопившимся хроническим недосыпом.

Раздражаясь все больше от того, что все время ускользает нечто важное, и вместо дела вынужден заниматься черт-те чем, Небогатов скосил взгляд на поданную рапортичку, выхватывая отдельные предложения из текста краткой выжимки, предоставленной штабными.

…Прибыл с конвоем из Одессы…Представился торговым представителем фирмы… Вел беседы с матросами, расспрашивал грузчиков… Так! А это уже интересно! «Со слов старшего артели грузчиков, задержавшего сего подозрительного гражданина, тот во время высадки всматривался в японский берег, явно ожидая сигнала либо момента, чтобы подать сигнал самому!» Вот даже как!

Жестом прервав поток красноречия, спросил конвоиров, здесь ли тот, кто его отловил, и, получив утвердительный ответ, распорядился, чтоб привели.

Представший пред очи высокого начальства смуглый крепыш в поношенной матросской фуфайке, явно терялся и робел. Однако смог четко доложить, что отнял у «шпиена» записную книжку и какие-то листки. А также нечто, похожее на фонарь, однако в процессе борьбы этот предмет вывалился за борт. Потом, потупив взгляд, добавил, что у него «братан младшой на «Тамбове» там остался». Что это он его за моря сманил, и «ежели с ним что случится… А этот, морда, все вынюхивает! Ишо и ерепениться, что те прокурор!»

Прокурор! Вот оно! Точно! Ну конечно! В памяти Николая Ивановича всплыли еще совсем недавние мирные, но жаркие дни, когда он командовал учебным отрядом Черноморского флота, одесская газета «Русское слово» и ее редактор господин… Как же его?.. Дорошевич! Еще фельетонами прославился да участием в судебных процессах. Настолько, что сам министр юстиции Муравьев называл его «вторым прокурором, четвертым судьей и тринадцатым присяжным». Его портрет не раз попадался на страницах газет. Но чтобы этот и шпионил! Нет! Скорее опять, как на Сахалине, когда свои рассказы про каторгу писал, чтоб не как начальство ему все захочет показать, а как на самом деле есть решил выяснить. И навыяснял уже, наверно! В теперешнем-то бардаке! Еще этого не хватало!

Испытав одновременно и облегчение, и разочарование, Небогатов отпустил грузчика, поблагодарив за бдительность и обещав разобраться во всем, а также выяснить, что с братом, при первой же возможности. Следом отпустил и конвоиров с сопровождающим, передав через него записку для начальника своего штаба. Потом предложил «гостю» стул. Разглядывая помятое, но все так же гордо поднятое лицо со следами запекшейся крови на разбитой нижней губе и с крупным прямым носом, на котором отпечатался след от пенсне, теперь, судя по всему, тоже утерянного, спросил:

– Влас Дорошевич [11], если не ошибаюсь? Как вас по батюшке-то?