Джессика Соренсен - Одиночество Новы
Покачав головой, я комкаю записку и сую ее в карман. Машина стоит у пустыря, заполненного людьми, которые толпятся вокруг огромной сцены на самой опушке леса. Там и барабаны, и усилители, и все музыкальные инструменты, о которых я когда-то мечтала, и огоньки рампы. Солнце жарит одуряюще, кожаные сиденья подо мной нагрелись, ноги сзади липкие от пота. В машине, кроме меня, никого, двери закрыты, и я гадаю: сколько же я так проспала?
В телефоне уже почти сел аккумулятор, и я выключаю его – все равно сигнала нет. Нужно было, наверное, позвонить маме перед отъездом и сказать, что уезжаю. Но я не позвонила, а теперь уже ничего не поделаешь.
Я сползаю на край сиденья, открываю дверь и выбираюсь из машины. Вытягиваю ноги, снимаю резинку с волос и распутываю их пальцами на ходу. Тут весело, чувствуется радостное возбуждение, я начинаю считать шаги, сворачивая в сторону и пробираясь между кучками людей, которые курят сигареты и пьют пиво. Понятия не имею, где тут палатки и есть ли они тут вообще.
«Сорок восемь… сорок девять… пятьдесят…»
У меня болит голова, а тут душно, пахнет потом, сигаретами и травкой. Я останавливаюсь, зеваю, поворачиваюсь кругом, стараясь собраться.
«Пятьдесят семь… пятьдесят восемь… пятьдесят девять…»
Сердце колотится, я прикладываю руку козырьком ко лбу, высматривая что-нибудь знакомое. Атмосфера уже давит на меня, а я всего три минуты как вышла из машины. Этого-то я и боялась.
– Эй! – Голос Куинтона словно обволакивает меня, и я, успокоенная, сразу прекращаю свой сумасшедший отсчет. Когда его руки оказываются у меня на бедрах, тело расслабляется еще больше – вот оно, то, что мне сейчас так необходимо.
Я убираю руку и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Куинтона. Вокруг глаз у него красные круги – не от травки, а от усталости, и несколько прядей темных волос стоят дыбом. В руке недопитая бутылка пива, а из кармана футболки выглядывает пачка сигарет.
– У тебя усталый вид, – говорю я громко, перекрывая голоса вокруг.
– Вымотался как черт, – признается он, наклоняясь ко мне, и изо рта у него пахнет пивом. Он заправляет прядь волос мне за ухо. – Не люблю я эти поездки. И спать в машине не могу.
Я прижимаюсь губами к его голове, пытаюсь не вдыхать его запах, но это невозможно.
– Тогда тебе надо где-то прилечь, что ли.
Куинтон качает головой, отступает на шаг и обводит рукой вокруг:
– И пропустить все веселье?
Я хмуро гляжу на толпу и снова собираю волосы в хвост, оставив несколько прядок вокруг лица. Достаю из заднего кармана вишневую помаду.
– Шумно очень, – говорю я, проводя помадой по губам, а Куинтон смотрит на меня, прищурив глаза, но тут, наверное, виновато солнце.
– Нова, это же концерт. – Он высовывает язык, облизывает губы, а потом запрокидывает голову и глотает пиво, мышцы у него на шее напрягаются. – Тут и должен быть шум и хаос.
Я сую помаду обратно в карман и обхватываю себя руками за плечи. Мимо проходит компания парней.
– А когда же начнется музыка? Мне кажется, тогда полегче будет.
– Как это? Музыка же еще громче. – Куинтон поднимает руку, почесывает лоб, и, глядя на его пальцы, я вспоминаю, как он трогал мой шрам в машине или, может, пульс щупал.
Я так и не поняла и не знаю, что лучше. Или он трогал шрам, а значит уже знает о том, что со мной случилось тогда в ванной, или щупал пульс, а это, по-моему, очень интимно и, хотя я не хочу себе в том признаваться, прекрасно, потому что – ну правда, кто так делает? Кто считает удары чужого сердца, как будто это что-то важное?
– Музыка меня успокаивает, особенно если песня знакомая, – говорю я, поднимаясь на цыпочки и придвигаясь к нему, чтобы не орать, перекрикивая шум толпы. – Я тогда сразу успокоюсь.
Лоб у Куинтона морщится, как будто он всерьез размышляет о чем-то, но он произносит только:
– Идем.
Кладет мне руку на плечи, притягивает к себе и идет мимо стоящих кучками людей, ведя меня за собой. Я обхватываю его торс руками, а вокруг ползут струйки дыма.
– Да, кстати, – начинает он, сворачивая в сторону, чтобы обойти два стоящих рядом пикапа, – Дилан здорово бесился из-за сиреневой палатки. – Куинтон довольно улыбается.
Я тоже улыбаюсь, подстраиваюсь под его шаг и где-то по пути теряю счет шагам. Замечаю это только тогда, когда мы подходим к палаткам, которые разбросаны где попало, а рядом стулья и кулеры. Никакого порядка. Для меня это сущий кошмар. Я еще крепче вцепляюсь в Куинтона, вдыхаю его запах и, когда мы уже идем между палатками, вдруг замечаю, как ясно у меня в голове и как мне не хочется отпускать его. Не знаю, что мне делать с этим открытием. Убежать? Смириться? Заплакать?
Когда из сиреневой двухместной палатки выбираются Делайла с Диланом, я все еще держусь за Куинтона. Рядом еще одна палатка, побольше. Тристан возится с ней, стараясь установить стойки правильно, чтобы она стояла прямо и не заваливалась.
Все трое замечают нас одновременно. Все смотрят так, словно хотят что-то сказать по поводу того, что мы идем в обнимку. Сейчас Делайла, скорее всего, начнет язвить, Дилан – хамить, а у Тристана, судя по его лицу, вот-вот вырвется что-то беспощадное. Но все как-то сдерживаются, и я думаю, не отойти ли от Куинтона, но ноги не слушаются.
– Ну что, кто готов заняться делом? – спрашивает Дилан, скидывая клетчатую куртку. Комкает ее и зашвыривает в палатку, а Делайла идет к стоящему между палатками красному кулеру.
– Я думал, мы сюда веселиться едем, – щурится Тристан, продевая стойку в петли. – Что еще за дело?
Делайла возвращается и протягивает Дилану пиво:
– Да, ты же говорил, будем веселиться.
– Я сказал, что ты повеселишься. – Он щиплет ее за задницу и откручивает крышку бутылки. – А мне работать надо.
Я не такая наивная, понимаю, о какой работе идет речь – о той же, которой они занимались в магазине спорттоваров, хотя никто мне этого не говорил. Не понимаю только, почему Делайла мне сказала, что Дилан уже не торгует наркотиками. Я с особой остротой чувствую, в какой среде оказалась, но меня это как-то мало волнует. Когда-то меня все волновало, а потом я потеряла то, что было мне дороже всего, и теперь мне все безразлично.
Я прижимаюсь щекой к груди Куинтона и слышу, как часто бьется у него сердце, как будто ему тоже не по себе.
– Я собираюсь просто оттянуться, пожалуй, – говорит он, обходит стул и направляется к кулеру, все так же обнимая меня, и я тащусь за ним. – Ехали-то сколько, охренеть.
– Четыре часа всего. – Тристан морщится, пригибая стойку к земле. Он снял рубашку, грудь у него блестит от пота, джинсы висят на бедрах. – А тебе-то от чего устать, болван, сидел себе сзади. – Он втыкает стойку в землю и понижает голос до невнятного бормотания: – Мы же знаем, чем дело кончится, если тебя за руль посадить.
Я чувствую, как все тело Куинтона содрогается от внезапного удара страха, мускулы у него напрягаются, и он быстро отдергивает руку. Ни слова, ни взгляда. С ничего не выражающим лицом он молча и поспешно уходит и через несколько секунд смешивается с толпой.
Я стою с отвисшей до колен челюстью, и мне хочется броситься за ним. Смотрю на Тристана – он сидит с низко опущенной головой, и я не могу понять, злится он, расстроен или ему стыдно.
Делайла подходит и берет меня под руку. На ней белая майка, подвернутая снизу так, что живот открыт. Шорты спереди рваные, волосы кое-как зачесаны кверху в растрепанный пучок.
– Может, мы с Новой сходим поищем, где бы воды раздобыть, а то вы, ослы, и не подумали с собой захватить, – говорит она.
Дилан усаживается на кулер, скрестив вытянутые ноги, и пьет пиво.
– А пиво на что?
– От него как раз обезвоживание бывает, – огрызается Делайла и качает головой. – Придурки недоделанные! – бурчит она и за руку утаскивает меня в толпу.
Но я не хочу с ней идти. Я хочу найти Куинтона. Я хочу… нет, я должна это сделать, потому что не сделала этого раньше, с Лэндоном. Мы углубляемся в толпу, она становится теснее, мысли у меня в голове мечутся со скоростью миллион миль в минуту, и я чувствую, что меня вот-вот накроет приступ паники. Я не понимаю, что он делает, не понимаю, что я сама делаю. Я уже ничего не понимаю, и это пугает меня до жути.
Я выдергиваю руку из-под руки Делайлы и иду в ту сторону, куда ушел Куинтон.
– Я тебя потом догоню, – машу я ей рукой.
– Эй, ты куда? – Голос Делайлы ударяется мне в спину, и я убегаю, пока мозг не приказал вернуться.
Я расталкиваю всех на своем пути, торопливо пробиваюсь сквозь толпу, понимая, что шансов найти Куинтона очень мало. Но я должна попытаться.
Я бегу и бегу все дальше в толпу, а в динамиках уже раздается голос, и эхом ему отзываются струны гитар. Первая группа начинает играть, все вокруг заполняет музыка, пот и радостное возбуждение, а вместе с ними соблазнительный запах дыма. Я останавливаюсь посреди толпы, закрываю голову руками и стараюсь не утратить связь с реальностью.
