Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»
На вопросы о хозяйстве земледельцы отвечали крайне неохотно. На вопросы о полях отвечали, мол, сами смотрите, нам измерить не под силу. Проведённые для проверки перемерки пахотных угодий показали не особо большое расхождение с писцовыми книгами, захваченными с собой Битяговским. Просьбы показать луга крестьян пугали вовсе, и они бубнили что-то невразумительное.
– Они боятся, что оклад им пересчитают, – пояснил этот момент Данила. – Косьбу делают по лесным полянам, тако же бывало, им весь лес в соху писали.
Сельскохозяйственный инвентарь имелся большей частью деревянный, железо использовалось лишь на сошники сохи, серпы да топоры. Об агротехнике говорить не приходилось, её, собственно, не было. Сеяли на одних и тех же полях, одно и то же, навоз вносили в пашню далеко не всегда, и вообще, далее простого рассыпания этого удобрения сверху почвы шли немногие. Почва выглядела глинистой, буро-серого цвета, вырастить на такой урожай виделось задачей не тривиальной.
– Как же тут хлеб растят? – растерянно задал я вопрос юному подьячему после осмотра очередной деревеньки.
– Трудом великим, – в местном агрономическом укладе Данила разбирался. – Много раз перед севом каждое поле пашут, а как годов за десять землица испашется, перестанет родить, так лесок рядом секут, жгут и на пожоге новую пахоту заводят.
– За рекой, на севере каждые три года новины выжигают, – немного подумав, добавил он. – Есть в уезде также старожильческие сёла, на доброй, чёрной земле стоят, токмо те все за обителями святыми да за именитыми служилыми людьми.
О повышении налога или ином каком-нибудь добавочном доходе с сельских поселений, наверно, можно было и не мечтать. Как эти-то подати платят, оставалось совершенно непонятным. Чуть разъяснил ситуацию ставший моим консультантом по экономике Битяговский:
– Окладывают платежом волость али стан, там уж становой прикащик развёрстывает по сёлам с прилегающими деревеньками. Уже внутри мира голова делит, кому чего платить по дворам. Занищает кто – ему сделают плату поменее, а на зажившегося добром – накинут.
Способ стал понятен, он старался не допустить полного разорения земледельца, но и скопить хоть сколько крупную сумму деньжат крестьянину при такой системе оказывалось затруднительно.
Уже к концу первого дня стало ясно, что никаких чудесных открытий экспедиция не принесёт, и я начал раздумывать – не повернуть ли обратно к городу. Как назло, при остановке на ночёвку зарядил противный, мелкий и холодный дождь. В отличие от спутников, спать при такой погоде без крыши над головой мне оказалось непривычно. Сначала я принял предложение Афанасия разместиться в находящемся неподалёку селении из восьми изб, но по ближайшем ознакомлении с ситуацией передумал. Во-первых, для моего спокойного ночлега предполагалось изгнать хозяев с маленькими детьми из единственной жилой комнаты, где вся семья спала на полу, в хлев. Во-вторых, в помещении наличествовало преизрядное количество мух, что лично для меня являлось серьёзной преградой для спокойного ночного отдыха.
Покачав головой на такую капризность княжича, Бакшеев стал организовывать крестьян на порубку ветвей ели и постройку шалаша для ночёвки. В этот момент я, заметив невысокое строение шагах в тридцати от ограды, поинтересовался:
– Там что за постройка?
– Мыленка наша, банька, – первым ответил расторопный хозяин подворья.
– Пустая?
– Вестимо, кто ж тама из людей заживётся, – недоумевал селянин.
– Ну, вот там и лягу спать, – ни минуты не сомневаясь, сообщил я окружению.
– Як же, зело сие опасно, жизни лишиться можно али разума, – забеспокоился Афанасий.
– Кто ж мне повредит, коль рядом вы охраняете, – весело ответил избалованный княжич, приняв поведение старого рязанского воина за шутку.
– Яз в сенях, первым у двери прилягу, можа, на меня кинется, ты, княже Дмитрий, спасёшься, – то ли продолжал шутить, то ли дурачился служилый рязанец.
– И яз в мыльне на ночлег расположусь, – внезапно вступил в беседу всегда молчащий черкес Гушчепсе, неизвестно когда разучивший русский язык. – Наш род от пращуров умеет с дэвами биться, да и мало власти будет у уруского злого духа надо мной, рождённым от корня Сатаней.
– Да что вы за игру начали? – полное непонимание происходящего заставляло меня нервничать. – Кого беречься-то собираетесь?
– Анчутку банного, мохнатого, – шёпотом прошипел Бакшеев, потом, поплевав вокруг себя, несколько раз перекрестился и продолжил уже спокойней: – Ты в его хоромах ночное поприще провесть собрался. Там токмо можно бабам родящим быть, да и то опаскою, караулить их надобно, не смыкая очей.
Направляясь к столь опасному месту ночёвки, рязанец решил узнать, на что способен потомственный воин с потусторонними силами Гушчепсе:
– Ты, друже, бился хоть раз со злыми чародеями?
– Самому не доводилось, отцу помогал два раза. Но те злые волхвыудды слабые оказались, из них быстро мы колдовскую силу выгнали, – честно признался в слабой профессиональной подготовке молодой черкес. – Жалко, оберегов нет, подмогли бы оне и укрепили.
– Вот мой оберег, – продемонстрировал язычнику нательный крест Афанасий и прибавил: – И тебе таковой завесть надобно, принять святое крещение.
– На родине многие этот знак носят, шоугенги требы под деревьями с таковой тамгой служат, – не возмутился предложением Гушчепсе. – Но у нас разрешено этот знак принимать тем, кто из отроков в мужи перешёл, а для того ратные подвиги совершить надобно. В церковь же у нас старцы ходят, токмо им дозволено с великим Богом – ТгаШхуо, единым в трёх лицах, говорить.
– Пращуры их были веры християнской греческого извода, – прокомментировал речь о черкесской религии командир малого отряда. – Потомки же веру дединскую подзабыли. Как татары в стародавние времена все степи переняли, так к ним священноучители и перестали ходить. Оттого именем они зовутся христиане, а обрядами – как есть прямые язычники, погаными именуемые, таки же, как черемисы да вогуличи. Но ништо, даст бог, вернутся к вере исконной, не искусятся на соблазны салтана турского, коий их в веру бесерменскую манит.
Ночь практически вся прошла спокойно. Приключений совсем бы не ожидалось, если б только, разбуженный от дёрганья ноги, я смог сохранить тишину. Наглая здоровая крыса пыталась отгрызть кусок моей дорогостоящей обувки – ичига из тонкого персидского сафьяна. Грызуны, особенно крупные, мне не нравились ни в этой жизни, ни в прошлой.
– Пошла прочь, – одновременно с этим криком я постарался посильней наподдать ногой по серому разносчику инфекций.
Крик и шум от метнувшегося зверька разбудили моих спутников.
– Изыди, – заорал Бакшеев, пытаясь в чуть просветлевших рассветных сумерках разглядеть врага.
Гушчепсе в этот же миг выхватил саблю и начал на звук пластать воздух саблей, одновременно произнося нараспев заклинания на неизвестном языке.
Только Божьим промыслом он умудрился никого не зарубить, размахивая клинком внутри тесного помещения баньки. Через пару минут всё, к счастью бескровно, закончилось. После такой крупной победы над нечистыми силами о сне не могло идти и речи, поэтому выехали мы пораньше, провожаемые уважительными взглядами деревенских.
Быстро уговорив всех возвращаться в Углич, обратно поехали объездной дорогой. Маршрут этот выбрали из-за того, что один из дворян обещался показать какую-то чудесную мельницу, построенную рядом с его поместьем. Пару мукомольных построек с запрудами я уже видел за вчерашний день. Впечатление их движимые течением водяные колёса и плотины, сложенные из навоза, производили грустное. То, что они давали годового оброка в сорок копеек каждая, стоило отнести на оборотистость мельников.
По дороге к местному техническому чуду, в двадцати шагах от околицы деревушки хуторка в один двор, наткнулись на рыдающую в голос женщину, удерживаемую хмурым мужиком.
– Какая напасть приключилась, с чего слёзы? – придав голосу солидность, степенно спросил юный Битяговский.
– Щедраная болесть у нас в избе, на детишек накинулась, – севшим голосом сообщил крестьянин. – Малые они, полтора леточка да три. Баба бьётся, хочет идти глянуть, как они там, со вчерашнего дня одни младенцы, да дверь припёрта. Но нельзя туда заходить ни мне, ни жёнке – мы ж сей болезнью не болели. Ежели сляжем аль помрём, всё одно детишкам не пережить, с глада сгинут.
– Я слышу, они плачут, мамку зовут. Голодно и страшно детишкам моим. Пустите, уж лучше с ними вместе помру, – причитала несчастная мать.
– Оспа тута, худо дело, – помрачнел Афанасий и с досадой обратился к хуторянам: – Чего ж вы, глупые, ни которого рябого с соседних деревень в подмогу не кликнули?
– Дочь старшую послал вчера в вечере, – оправдывался мужик. – Но нету никого, видать, или идти никто не хочет, иль, не дай бог, беда какая и с дочей случилась.
