Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»
– У отрока зрелым мужам вовсе невместно обучаться, да и мне в том поруха будет, что яз ученика несмышлёнее, – вздыхал учитель.
– Сделаем так: после обеда мы учимся вместе с тобой, Баженкой и Габсамитом, вечером ты с тремяпятью взрослыми. Следующим днём каждый взрослый, чему-то наученный вчера, объясняет это двум-трём другим, молочный брат с татарчонком обучают детей. На третий день опять занимаемся вместе, а вторая линия обученных может натаскивать на арифметику ещё кого. Опять же от повторения урок в памяти закрепится. Можно таким образом за зиму всех мужчин в кремле обучить, – внёс я предложение об организации школьного процесса. – Ежели будет кто отлынивать, то жалованье снизим, так что или выучим, или в деньгах сэкономим.
– На безрыбице и рак рыбка, – аллегорично согласился с такой волновой системой обучения Головин.
Наконец-то закончил обжигать свою новую глинобитную плавильню для изготовления стали кузнец Акинфов. Мне хотелось сразу строить капитальную кирпичную, но во всём городе готового кирпича оказалось лишь на фундамент и основание печи, да еще на трубу хватило.
Единственное замечание было к воздуходувным ручным мехам, их конструкция казалась мне дико примитивной. Объяснив Фёдору затею по устройству цилиндрического воздушного насоса по примеру детского велосипедного с приводом хотя бы с помощью лошади, сам отправился осматривать устраиваемую в гончарной слободе мастерскую по производству оснастки для металлургического предприятия. Уже замучившиеся воплощать в дереве бившие из их княжича идеи, плотники заканчивали мастерить необходимые нам приспособления. Глиномешалки из бочек выглядели не ахти, но свою задачу выполняли. Построить винтовой пресс не удалось по причине отсутствия как винта, так и человека, который мог бы его изготовить. Выручил нас старшина плотничьей артели Никодим, предложивший обойтись клиновым обжимом. Со дня на день ожидался приход лодки с графитом, купленным одним из ключников в Ярославле по довольно дорогой цене. На весь крупный город нашлось около тридцати пудов, за большим количеством следовало посылать в Архангельск, именуемый тут Новыми Холмогорами, или Астрахань. При такой проблеме с расходными материалами стоило озаботиться продлением срока службы тигля, и для него придумали внутреннюю облицовку из крепко обожженного бежевого и серого известняка.
Ближе к концу сентября все приготовления закончились, и состоялся первый пуск печи для изготовления стали. Поскольку точного рецепта науглероживания я не представлял, то в разных закрывающихся горшках были разные слои металла, угля и флюса, также их решили выдерживать в жаре топки различное время. Отлично показал себя новый насосный мех, мучившую меня проблему уплотнений Акинфов решил с помощью наполненных маслом толстых кожаных манжетов.
За неделю все образцы плавок поступили в кузницу и были раскованы на полосы и испытаны. Скептицизм у Фёдора полностью пропал, даже худший образец превосходил большинство виденных им укладов. Полосы из металла, находившегося в печи до её остывания, оказались наиболее качественными, причём на некоторых из них после ковки наблюдался мелкий серый узор. Проявлялись эти разводы бледно и нечётко, но искалеченный коваль всё равно пришёл в восторг, который он пытался передать и мне, мыча и показывая руками все известные ему жесты радости.
Глядя на рисунок на поковке, вспомнил друга, оставшегося в ином мире, Володю Шумова, тот имел страсть коллекционировать всё, что имело хоть какую-либо цену и редкость. Помимо прочего хранились у него узорчатые булатные ножи, и он даже как-то объяснял своему товарищу Валерке Скопину, в чём там секрет. Было там что-то про ковку, температуру и закалку, но деталей в памяти не осталось совершенно. Помимо всего прочего показывал тогда металлургический олигарх местного масштаба и свою коллекцию фарфоровых сахарниц, также поясняя нюансы производства. Но из этого рассказа не удавалось припомнить ничего конкретного. На ум приходило лишь то, что состоит этот ценный материал из белой глины – каолина, да ещё из парытройки самых простых и распространённых минералов.
– Выберите лучшее железо и тем способом, каким для него горшки снаряжали, заново сделайте. А томлёное железо ковать надо при разном жаре, от малого до великого, и потом испытать, каковой кусок будет попригожей, – отдал я новые распоряжения кузнецу и его молотобойцу.
Те согласно покивали, после первой удачи энтузиазм их переполнял.
Очередные заказы на работу получили гончары. Им требовалось при разном нагреве от малого до самого великого обжечь новые составы из нашей тигельной глины и прочих материалов, что им по вкусу, например песка, извести, разного толчёного камня. Глиняных дел мастера уже не удивлялись, что приказы раздаёт малолетний отрок, и только интересовались оплатой и её сроками. Выяснилось, что им и за прошлые работы не заплатили, и они жаловались на оскудение и неминуемое разорение, если серебра в ближайшее время не дадут.
Найденный у хлебных клетей Ждан от невыплат зарплаты совершенно не отрекался.
– Цены ломят несусветные, за что ломят – не уразуметь. Толку от их работ нет, а серебро им подавай. Будто оно в сундуках само родится. Пусть охолонят да плату меньшую спросят, тогда же и отдам.
– Дядька, это я гончарам плату сполна обещал, – попытка княжича разъяснить недоразумение не удалась.
– Хоть бы и так. Когда водились денюжки – обещался, не стало – надо обождать. Да и горшечники хороши, мальца округ пальца обвели, тати скаредные. Батогов им за этакое воровство надо отсыпать.
– В чём воровство-то? В том, что работу сделали и оплаты её хотят?
– Да какую работу? Я им – покажьте, чего искусно сотворили, а оне мне горшки каки-то пошлые, ни узора, ни иной лепоты, – рассердился Тучков. – За что такая плата высокая, вопрошаю? Мне ж рекут, мол, труд зело тяжкий – глину месили да плошки эти глупые давили. Ну и цену той работе объявляют – по алтыну в день работнику. Да за алтын я сам месить и давить кого хошь пойду!
– Мы хитрости те розмысловые сами починяли, дёгтем и салом мазали своим, трудились от солнечного всхода до захода, даже на молитву не отходили, – встрял приехавший со мной голова гончаров. – Но ежели в княжеской казне оскудение, то мы, за ради любви к царевичу Димитрию, и пяток денег московских на день готовы в плату получить, поступимся единой деньгой.
– Ждан, выдай мастерам по две с половиной копейки за рабочий день по полному расчёту, – подвёл я черту под этим торгом.
– Воля твоя, – буркнул дядька и удалился, бренча ключами.
Тут я заметил плотника Савву, тот мялся в стороне.
– У тебя какая нужда тут?
– Да тако ж к Ждану, Нежданову сыну, – пряча лицо, проговорил древоделя. – Паки и мне потребны деньги на устроение измысленных тобой, княже Дмитрий, пишуших палочек с пачкающим камнем.
Вместе мы дождались вернувшегося Тучкова, и после его расчета с головой артели гончаров экспериментатор на карандашах повторил свою просьбу.
– Сызнова руку в казну запустить восхотел! – всерьёз разъярился дядька. – Алчешь обманом добра княжеского? Ты брал уже на то дело пять рублей, и вдругорядь три, и всё мало?
– Клей дюже дорог, – оправдывался Савва. – Яз уж и рыбный, и из жил пробовал, всё едино – в песок крошится каменюка при письме. Хочу новый спытать, молвят, на зенчуге северном вельми хорош клеёк. Дай ещё десять рублёв – фунт зерна морского куплю.
В карандашах жемчуг не использовался, это я знал твёрдо, такие эксперименты требовалось немедленно прекращать.
– Если крошится, может, его спекать надо? – внесено было мной новое рационализаторское предложение.
– Во-во, иди в печи свои придумки потоми, – направил восвояси плотника Ждан. – Я тебе всё ж двадцать алтын дам, исполни царевича задумку, потешь его душу.
По уходе всех просителей Тучков стал уговаривать меня сократить размах натурных экспериментов.
– Челом бью, царевич Дмитрий, прекращай баловство заумное. Огромные деньжищи уже растратили, трёх месяцев с приезда с Москвы не прошло, а больше ста рублёв нет, почти полпуда серебра. Нам жалованье дворским платить, да на обиход, чтоб честь не уронить, купли дорогие делать нужно, эдак на двор до двух сотен рублёвиков и уходит. А ещё стрелецкий голова жалованье требует, да дьяку его мзду подавай, так никаких доходов не хватит. Паки же от дядьёв твоих верные люди просьбишку передали, да матери твоей старицы Марфы ключник жалобится, всем серебро нужно, молвят, корма скудные, поместья зело тощие, с глада иначе сгинут.
– Что ж ты раньше молчал? – поразился я тому, что мне лично никаких просьб не передавали.
– За малого летами тебя держат родичи, да и есть ты обликом сущее дитя, – объяснился Ждан. – Да и что попусту душу травить. Сам распоряжусь об отсылке кормов да поминок денежных.
