Аргентинец поневоле 2 (СИ) - Дорнбург Александр

Улыбка вождя выглядела рекламой дорогого стоматолога. Главарь акуасов сообщил, что со мной никогда не будут грубо обращаться на этой земле, но он не может позволить мне ходить без присмотра по владениям индейцев, не зная, какие мысли таятся в глубине моего сердца, поскольку я могу солгать, как всегда делают белые, и разведать тропинки в пампе, чтобы прийти с армией и напасть на краснокожих братьев.

Впрочем, истинные причины его такого поведения оставались неизвестны. Индейцы, с их природной скрытностью, способны обмануть даже профессиональных дипломатов, настолько она непроницаема вплоть до момента осуществления замысла.

Я поставил свою палатку рядом с мини-вигвамом вождя и на следующий день дал ему еще кувшин спирта, а в ответ получил самые горячие заверения в нашей дружбе до гроба, после чего вождь добросовестно напился. В одиночку. Должно быть, при этом его посещали веселые мысли, так как он время от времени выходил на свежий воздух, ударял себя по бедрам и повторял: «Гоп, гоп!»

Существует ошибочное мнение, будто американские краснокожие — хмурые, сумрачные люди. Может быть, это еще справедливо по отношению к старикам, да и то не всегда. Молодость же отличается веселостью. Обычно молодые индейцы резвятся, как европейские уличные мальчишки, и проводят дни напролет в играх. От европейцев они заимствовали игру в конное поло. Скачки на лошадях и стрельба из лука их любимые развлечения.

И все же жить белому у этих дикарей не сладко, особенно в отношении питания. Обычно мне, как почетному гостю, предлагали на деревянном блюде сырые легкие и почки, плавающие в еще теплой крови. Очень почетное блюдо состоит из требухи и рубца овцы или гуанако [вида ламы], всегда сырых. Нужно было иметь желудки туземцев, чтобы безопасно вкушать такие яства.

Индейцы большие демократы. Их главари ничего не могут решить без одобрения всех воинов.

Поэтому вождь акуасов, желая сообщить другим племенам индейцев о моем прибытии и проектах, собрал большой совет ахокнекенке (буквально «люди юга») на уединенной поляне около реки Лимая, вдали от женщин, которые никогда не вмешиваются в дела мужчин.

Рио-Негро образуется слиянием двух рек: текущего с севера Неукена и текущего с юга Лимая. Наша сходка происходило именно на берегах Лимая.

Так что вскоре мы двинулись туда по бескрайней голой степи. Пересекая необозримое пространство. Лошади наши с пеной у рта мчались как бешеные и разрумянившийся Куркумилла, словно пьяненький русский ямщик, все время залихватски посвистывал и покрикивал на своих «залетных». Хорошо и жутко было на душе.

Так через несколько дней, словно увлекаемые роком, мы прибыли на место встречи. Это был край, куда почти не ступала нога белого человека. Во всяком случае, никто из «цивилизованных» географов и путешественников сюда еще не добирался.

Вскоре я обнаружил по разнообразию нелепых нарядов индейцев, чьи тела были густо покрыты росписью татушек, что здесь собрались представители нескольких племен.

Меня привел в центр этого стойбища мой военный эскорт, вооруженный булавами, с трудом отодвигавший толпу народа, с любопытством наблюдающего за событием. Море туземцев расступалось при нашем приближении, освобождая дорогу, словно Красное море перед Моисеем. Я, своей непривычной внешностью и одеждой, здесь всем бросался в глаза, точно «яблочко» мишени.

Пятьсот свирепых индейцев, прибывших от всех окрестных племен, присутствовали на этом Большом совете. Все краснокожие воины все время демонстрировали боевые приемы, чтобы поразить меня, как иностранца, своей ловкостью и смелостью.

Во время этих прыжков, криков, исступленных гримас каждый воин, точно одержимый пляской святого Витта, неистово дергаясь, словно на раскаленной сковороде, конвульсивно растягивал мускулы лица, перекатывал с одной стороны на другую сверкающие, безмерно выпученные глаза и скрежетал зубами, как если бы он находился в пылу битвы. Такие танцы граничили с эпилептическим припадком.

Я запоминал отличившихся, делая пометки у себя в уме. Рассчитывая уговорить некоторых кандидатов, на непыльную работенку за умопомрачительные по местным меркам деньги…

Это был воинственный шабаш, длившийся около десяти часов. Совет старейшин, услышав о моей просьбе дать людей, отклонил ее, сказав, что не доверяет белому.

Один местный мерзавец, сто десятилетний вождь Чакуайяль, перебирая ленты из змеиных шкурок, высказал свое мнение, что христианин вполне может иметь вместо человеческого — сердце броненосца… Старый интриган.

Тьфу, слушать противно, мелет пургу, словно старая баба! У которой язык длиннее коровьего хвоста. Такому бы придурку только пить, есть, да лапти плесть!

Глядя на это древнее лицо, на эти полуприкрытые облезшими ресницами глаза, нельзя было решить, что думает этот человек, но в то же время он весь был как бы пропитан жестокостью, неумолимой и необузданной. Той знаменитой восточной, бесстрастной и холодной жестокостью, какой ознаменовали себя в истории азиатские владыки, устраивающие пирамиды из сотен тысяч голов своих пленников и наполнявшие мешки человеческими глазами.

Другой вождь, огромный громила с крупным крючковатым носом, похожим на клюв хищной птицы, по имени Кинчаола, который вел церемонию, пошел еще дальше. Заявив, что у меня целых четыре сердца, к тому же он подозревал какие-то плохие мысли под моей черепушкой. Поэтому предлагал меня пытать у столба пыток, чтобы проникнуть в мои черные замыслы. Типа, стоит лишь почтенным вождям краснокожих захотеть и тогда любой язык можно развязать!

Одежда из невыделанной шкуры пумы добавляла дикости его физиономии. Этот великан, бугрящийся чугунными ядрами мускулов, даже не был вооружен, казалось, что он не сомневался в том, что расправиться с любым врагом, не прибегая к помощи оружия.

— Чужак! — разорялся он, кипя от злобы. — Чужак в нашем доме! Все мы, краснокожие братья, теперь осквернены перед богами! Убить его и тем заслужить милость великого Кудуани! Убить как собаку! Он не гость, потому, что обманом переступил границу нашей земли, никем не приглашенный, и тем самым дал мне право не считать его гостем. Я могу зарезать его и не осквернить законов гостеприимства. Но лучше все же начать с пытки!

Надобно признать, что краснокожие по части пыток большие мастера, импровизаторы…

Вот дерьмо!

Эти скоты ничего не понимают, для них все аргентинцы одна статья — бледнолицая собака, да и баста!

Вы думаете, простая штука вести переговоры с коренными американцами? Как бы не так! На свете нет народа такого осторожного, подозрительного и лукавого как здешние патагонцы. Заберут себе в немытые башки, что их обманут хотят — волами их не сдвинешь.

Молчать в таких ситуация не следует. Молчит только скотина, а человеку язык дан, чтобы огрызнуться, когда нужно. Впрочем, слов тут будет недостаточно. Надо поговорить с краснокожим на языке, который он обязательно поймет.

Видя, что дело плохо, я прикинул, что чем больше шкаф, тем он громче падает. Молча встал, подошел к этому верзиле и стремительным ударом локтя правой руки, нанесенным на едином дыхании, отправил головореза-индейца в глубокий нокаут. Без колебаний, без пощады. Вырубив его на половине фразы.

Это весьма позабавило других краснокожих, среди которых у Кинчаолы оказалось много завистников. И претендентов на его должность верховного вождя всех ахокнекенке. Впрочем, я щедро влил в рот поверженному индейцу добрую кружку неразбавленного спирта, отчего тот, очнувшись пришел в весьма веселое настроение. И даже расквашенный нос не мешал его бурному веселью.

Мне удалось наглядно объяснить этому вождю, что мы братья и, хотя у меня белый цвет кожи, я родился на той же земле. Не надо, чтобы появился между нами обман, злоба, месть…