Аргентинец поневоле 2 (СИ) - Дорнбург Александр
Эти независимые дикари — лихие наездники. Они, как кентавры, носятся на своих резвых лошадях по равнинам Чако. Они не любят жить оседло, а перекочевывают от одной ароматной рощи к другой, словно пчелы, перепархивающие от цветка к цветку. Где им понравится, там и раскинут они свои шатры, там и расположатся табором.
Лошади дают индейцам исключительную мобильность, леса и рощи — материал для луков, а близость к жарким областям — ингредиенты для сильных ядов. Учитывая, что основной мушкет сейчас в английской армии, не говоря уже о менее продвинутых странах, — «Смуглянка Бесс».
Этот образец был разработан еще в далеком 1690 году. Наверняка кто-то предлагал еще Петру Первому вооружить стрелецкие полки этим огнестрельным оружием. И «смуглянку» британцы будут широко использовать даже в середине 19 века, во времена Крымской войны. Хороший лук превзойдет такой мушкет по скорострельности и мало уступит по убойной силе. А с учетом применения ядов и совсем не уступит.
Яд для своих стрел краснокожие добывают чаще всего из коры стрихнинового дерева или из одного из видов лиан, который называется «маракури». Ядовитые экстракты индейцы получают путем каких-то колдовских операций также и из таких вполне безобидных, в общем-то, растений, как перец и лук, но, конечно, гораздо чаще из растений-эндемиков Южной Америки.
Важнейшая составная часть многих из этих растительных ядов — алколоид курарин (чаще его называют просто «яд кураре»), он проникает в кровь животного и человека так же легко и быстро, как яд кобры, мгновенно парализует работу легких, кровь перестает циркулировать по венам, и наступает неизбежная смерть.
К примеру, ягуар после того, как в него попала отравленная стрела, живет всего лишь две минуты
Кроме этого, после разгрома империи инков много культурных и продвинутых индейцев укрылось в Гран-Чако. Местные индейцы стремительно постигали у беглецов приемы культурного земледелия и теперь выращивают завидные урожаи. На небольших полях вокруг деревень таких краснокожих растут кукуруза, просо, маниока, бобы, киноа, томаты, арахис, батат, дыни и тыквы.
Охота, так же как и набеги на врага или на европейские колонии, для них занятие второстепенное. Их нельзя назвать дикарями, гопотой помойной, в настоящем значении этого слова. Когда Писарро покорил детей солнца, как называли себя жители Перу, перуанцы бежали от жестокости испанцев в Чако, где поселились среди местных племен, и те заимствовали от них некоторые ремесла: научились прясть нитки, ткать и окрашивать ткани в разные цвета, шить и расшивать их разными узорами.
Девушки плетут корзины, другие — маты из пальмовых волокон и гамаки. Циновки, ткани с вышивкой, керамика, украшения — все здесь получается не хуже инкских образцов.
Земледелие позволяет северным индейцам иметь приличную численность, а ремесла — некоторую автономию от европейцев.
Совершенно другая картина на юге. Здесь довольно холодно для выращивания кукурузы и прочих традиционных индейских культур. К тому же, здешний индеец привык жить как дикий зверь. Все, что он видит, должно попасть ему в зубы, но, даже умирая от голода, он не станет трудиться для себя или своей семьи…
Так что на южной территории малочисленные индейцы живут широко и привольно. И главное здесь слишком холодно для изготовления традиционных ядов. В степи мало деревьев, так что луки становятся редкостью. Тот же Куркумилла собрал отряд лучников только потому, что сотрудничал с Рохасом и мог целеноправлено приобретать у него деревянные заготовки из дерева гиккори. То есть в военной сфере эти краснокожие гораздо слабей своих северных собратьев.
Глава 9
Китобои через неделю высадили нас в устье Рио-Негру. Именно в Кармен-де Патагонес во время Бразильской войны прятался небольшой аргентинский флот. Останки былого величия. Из шести кораблей, два, небольшого размера, остались здесь навечно. Пребывание в необорудованном порту, без наличия доков и возможности серьезного ремонта в течении 5–7 лет, неблагоприятно сказались на маленьком флоте Аргентины.
К тому же: «Здесь сильно штормит.» Иногда. И с одной стороны, до «ревущих южных широт, где свирепая буря, словно божья метла, океанскую пыль метет» далеко. А с другой — не очень.
Как бы то не было, сейчас это самое южное место на американском континенте, где живут цивилизованные люди. От Буэнос-Айреса до сюда где-то 480 км.
Когда появилось возможность вернуться, аргентинские моряки вынуждены были произвести капитальный ремонт, разбирая более пострадавшие корабли на стройматериалы. Остов одного судна виднелся на прибрежном песке, второе, спущенное на воду раздолбанное корыто, еще подлежало ремонту. Если когда-нибудь сюда подвезут доски.
Сама крепость была возведена еще во времена испанских конкистадоров. Строения словно вросли в землю. Необожженные саманные кирпичи от времени стали настолько рыхлыми, что казалось капни на такой блок водой и он растает, словно кусок сахара.
Фасад главного укрепления зачем-то украшали романтичные балкончики — в точности такие же, как где-нибудь в Севилье, и все же в целом здание производило мрачное впечатление — толстые стены, все окна забраны тяжелыми решетками. Сам этот стратегический укрепленный пункт был больше похож на какой-то подозрительный притон или, в лучшем случае, ночлежку для бродяг.
Захолустное, забытое Господом и начальством место. Отрезанное от всего мира. Маленький островок посреди безбрежного индейского моря. Расположенный слишком далеко от основного массива аргентинских земель. Здесь почему-то вспоминается основанный испанцами форт на входе в Магелланов пролив. Форт, быстро прозванный его обитателями Фортом Голода. Тогда все колонисты, королевская рвань, быстро погибли в тех проклятых землях.
Здесь же залив и дельту реки окружали уныло-однообразные плавни, по которым из конца в конец перекатывались волны колеблющегося ветром камыша. Далее, куда не бросишь взгляд, лежала голая, мертвенно-молчаливая степь. Ничего яркого, живого, там не слышно ни единого звука, точно все умерло и застыло в своем мертвенном покое…
Гарнизон в этих забытых богом местах, полных специфическими особенностями пограничной жизни, много лет прожил без всякого снабжения извне и пребывал не в лучшей своей форме. К счастью, в пампе сейчас, при обилии зверья и стад одичавшей скотины, трудно кому-нибудь остаться голодным.
В эту эпоху крупного рогатого скота было видимо-невидимо, одичавшие животные бродили огромными стадами, насчитывающими иногда по несколько тысяч голов. Когда они шли, ничто не могло остановить их: горы, долины, реки, они неукротимой лавиной проходили через все, не признавая никакой другой дороги, кроме прямой.
К тому же, солдаты сетями ловили рыбу в реке. А так как с учетом матросов их здесь во время блокады собралось более трех сотен мужчин, то никаких индейцев они такой толпой не боялись. Никто из туземцев в последние несколько лет не мог поить скот в низовьях Рио-Негро в паре часов пути от крепости. Солдаты и матросы, ради потехи, стреляли не только в мужчин, но даже в женщин и детей. Мало интересуясь «мирные» они или «не мирные».
Так, про одного бойкого сержанта, Панчо, рассказывали, что он, охотясь словно кот за мышами, оборудовал себе лежку, выпросив у офицера подзорную трубу, точно разметил различные расстояния на противоположном берегу «Черной реки», устраивал для своего развлечения стрельбу на появившимся на том берегу патагонцам. Положив английскую винтовку Бейкера на самодельный станок, он, ориентируясь на измеренные предметы, ставил правильный прицел и без промаха «подрезывал» намеченные им жертвы.
Впрочем, справедливость требует сказать, что по-видимому, такая беспричинная жестокость имела свое резонное основание. Разбросанные далеко друг от друга малочисленные аргентинские посты и пикеты жили под постоянной угрозой быть вырезанными дикарями и только беспощадным террором могли сдерживать кровожадность и фанатизм порубежных аборигенов.
