Прыжок "Лисицы" (СИ) - "Greko"

— Ну! — Папа щёлкнул пальцами. — А что я вам говорил во время последней нашей встречи? Из нас вышел бы великолепный дуэт! Мы, не поймите меня дурно, просто созданы друг для друга!

Я улыбнулся. Еще раз обнял одесского дона.

— Надеюсь, это объятие вы также не воспримите дурно! — сказал ему.

— Нет! Я восприму его как объятие друга, который рад меня видеть. И который по достоинству оценил мой юмор!

— Именно так!

— Присаживайтесь!

Папа указал на свободный стул. Чашка чая уже дожидалась меня. Поблагодарил, сел, сделал глоток.

Подумал, что, несмотря на прежний тон, юмор, легкость в общении, Папа всё-таки изменился. Видимо, борьба с Ванькой Чумаком далась ему нелегко. И не видимо, а наверняка. И дело не в том, что его порезали, он отлеживался, зализывал раны. К этому он всегда был готов. А вот возвращение такого лакомого кусочка, как Одесса под своё крыло, восстановление своего главенства и звания дона Корлеоне «всея жемчужины» явно добавили седых волос и убавили пару-тройку лет. Он закалился, стал жестче. Потерял при этом часть своей жовинальности и водевильной легкости. Я с улыбкой про себя отметил, что даже его знаменитые ямочки уже не «подыгрывали» ему и стали менее заметны.

— Да, да, да, Коста! — Папа усмехнулся, видимо, догадавшись, о чем я сейчас размышляю. — Tempora mutantur…

— … et nos mutamur in illis![1] — закончил я любимым присловием Фонтона.

— Вот, вот! И мы оба — яркое подтверждение мудрости древнего народа! — покачал головой Папа. — Но как же приятно поговорить с образованным человеком!

Тут он обратился к своим подельникам:

— Сколько раз вам говорил: ученье — свет! А вы?

Те заворчали. Видимо, Папа, действительно, часто упрекал их в невежестве. Я усмехнулся.

— Что? Припомнили что-то? — насторожился Папа.

— Да!

— Ну-ка! Поделитесь!

— Слышал про одного помещика из одной центральной губернии.

Я ничтоже сумняшеся решил изложить историю из «Формулы любви». А чего? Не проверишь и не подкопаешься!

— Так, так!

— Он возжелал, чтобы все его крепостные разговаривали на латыни! Хотел чувствовать себя патрицием в Древнем Риме.

— Так, так…– Папа еле сдерживал смех. — И?

— Ну и вдалбливал им все подобные крылатые фразы…

Папа уже клокотал.

— Ой, не могу! Дайте вздохнуть… Продолжайте.

— А что тут продолжать? Выговаривает он кузнецу, например, мол, что ж ты, шельма, так лошадь подковал…

— А кузнец? — Папа держался за бока.

— А кузнец смиренно молвит в ответ: Feci, quod potui, faciant meliora potentes![2]

— Сейчас умру! — Папа уже выгибался от смеха.

— Или…

— Коста, умоляю! Я точно умру!

— Последнее, — меня опять понесло, фантазия работала. — Видит беременную бабу. Интересуется, как она? Не тяжело ли с таким животом? А та в ответ: omnia mea mecum porto![3]

Пришлось ждать пару минут, пока Папа пришёл в норму.

— Коста! Вы сделали мне день! Я надеюсь, вы позволите мне использовать этот рассказ?

— Посчитаю за честь, Папа! Он — ваш!

— Благодарю! — Папа утер последние слёзы. — Но я вижу, вы в нетерпении. Какое-то срочное дело? Признаться, я жду от вас согласия на моё прошлогоднее предложение. Так ли это?

— Папа, я по-прежнему благодарен вам за то предложение…

— Ай, яй, яй. — вздохнул Допуло. — Значит, ошибся!

— Да, извините. Пока не могу.

— Долг?

— И долг тоже!

— Хм… Ну, кроме долга… — Папа задумался. — Настоящего мужчину может заставить пребывать в таком напряжении, как вы сейчас, только настоящая женщина…

— От вас ничего не утаишь. Поэтому вы по праву занимаете своё место!

Папа склонил голову, выразив благодарность за оценку.

— Рад за вас, Коста. По правде, я считаю женщину — лучшим творением Господа нашего. И Аллаха не нашего. Согласитесь, разве что- или кто-нибудь в этом несовершенном мире может сравниться с женщиной?

«Вот, чёрт! А, ведь, он прав!»

— А можно мне в ответ пользоваться этим вашим высказыванием, Папа?

— Вижу, оценили! — Папа был доволен. — Дарю!

Тут я склонил голову.

— Так, и что вас привело ко мне?

— Что может привести меня к вам⁈ — я улыбнулся.

— Судя по вашему виду, не думаю, что деловое предложение… Просьба?

— Да. И, прежде чем вы выслушайте, хочу сказать, что больше мне не к кому обратиться и никто мне не сможет помочь, кроме вас, Папа!

— Ох! А вы умеете вести переговоры! — Папа улыбнулся. — Так связали меня по рукам и ногам при моей команде. Я даже чуть взволновался.

— Но, с другой стороны, если вы мне поможете, я буду у вас в долгу, — я пожал плечами. — Согласитесь, не самый последний должник в этом мире.

Папа прищурился. Взглянул на своих соратников. Те дружно закивали.

— Да, умеете вести переговоры! Ну, что ж… Выкладывайте!

Я и выложил. Когда закончил, Папа и его, как он выразился, команда, не удержались: выдохнули, разулыбались.

— Правильно ли я понимаю, что вам эта задача по плечу? — спросил с надеждой.

— Вы правильно понимаете, Коста! — благосклонно кивнул Папа. — Мы сможем это провернуть.

— Как?

— Перехватим вас в море! — как само собой разумеющееся доложил Допуло.

— Я думал…

— Нет, нет, Коста. — Папа остановил меня. — Проскурин прав. Вы должны сесть на корабль. Во-первых, ни я, ни вы ни за что не подставим этого славного порядочного человека. Истинный алмаз в море таможенной грязи. Даже если устроим мелодраматичное, но фальшивое «похищение», можем его подвести. Во-вторых, в открытом море меньше чужих глаз. Не нужно, чтобы кто-либо еще знал об этом.

— Понял. Согласен. Вы пошлете за кораблем судно? Шаланду? Кочерму?

— Коста, дело не в том, какое судно я пошлю за вами. Хотя это будет шаланда. Могу и две. И три. Ну, например, одну для вас. Во второй вам накроют кофе. В третьей — барашка на вертеле. Если хотите, конечно. Женщину не предлагаю. Вижу, как вы влюблены!

— Достаточно одной. Для меня. А в чём дело?

— Это же очевидно, дорогой мой! Вы должны договориться с капитаном, чтобы в нужной точке, которую мы с вами обговорим, он остановил судно. Тогда вы сможете перебраться к моим ребятам. И — попутного ветра в Синоп!

«О-хохонюшки-хо-хо!»

— Ну, размышлять тут не стоит… — выдавил я из себя.

— Нет, не стоит, — улыбнулся Папа. — Просто потому, что другого выхода нет!

— Да! Нет! — я хлопнул по коленям, вставая. — Значит, решено!

— Вася! — Папа обратился к одному из своих подчинённых.

Вася гордо откашлялся. Потом несколько минут вдалбливал мне про время и место операции. Не преминул и потребовал, чтобы я всё повторил. Удовлетворенно хмыкнул, когда я, как ребёнок на табуретке, изложил вызубренный «стишок».

Начали прощаться. С подельниками обменялся рукопожатиями. С Папой обнялся. Похлопали друг друга по спинам.

— Спасибо, Папа!

— Всегда, пожалуйста! Не говорю «прощай, прощай»! Но говорю: «помни обо мне»! — рассмеялся. — Хотя вы не Гамлет, а я, уж тем более, не призрак его отца!

— Но — Папа! — я рассмеялся.

— Что есть, то есть!

Я пошёл к воротам. Обернулся.

— Вася!

Вася удивился, что я обратился к нему через голову Папы. Ответить не смог. Только вскочил, готовый выслушать.

— Прихватите длинную верёвку!

Вася кивнул, посмотрел в недоумении на Папу.

— Верёвки всегда есть! Не волнуйтесь. А для чего?– поинтересовался Допуло.

— Если не уговорю капитана, брошусь за борт! — пожал плечами.

— Ох! Значит, точно выхода нет?

— Точно, Папа! Мне что утонуть, что попасть в Константинополь! Те же яйца — только в профиль![4]

Несмотря на драматичность момента, вся команда Папы, опередив его, заржала! Папа не удержался, присоединился к ним.

— Браво, Коста! Так и нужно! Несмотря ни на что, не унывайте! И считайте, что мы в расчёте!

— Как⁈

— Я заберу… Мы заберём в качестве оплаты это ваше выражение про… профиль. Согласны, ребятки? — Папа обратился к подельникам.