Дарья Конoненко - Ответ большевику Дыбенко
– С чего ж ты такой жалостливый стал? Не проспался еще?
– Заткнись, – Шульга вытянул правую руку вдоль туловища, пальцы зависли над рукояткой нагана.
– Оба заткнулись! – командир вроде бы и в кого и не целился, но схлопотать пулю с четырех шагов не хотелось даже Левчуку. Юнкер захихикал.
– А расстрелять по–разному можна. Можна за руки подвесить да пулеметной очередью от тебя куски отстреливать.
– А можно и махновскую сволочь за шею повесить.
– Провоцируем? Надеемся на легкую смерть? Надейся–надейся. Может, Ляховскому подарим. Бантик привяжем на портупею и подарим.
– А бантик на хрена? – оживился Левчук.
– Так подарок должен быть с бантиком. И станет этот недоносок летающим. Высоко летающим, прямо как Нестеров.
– Не, Ригхтофен лучше. У него ероплан красивше, – фыркнул Глина.
– Ага, красненький такой.
– Ты подумай, недоносок, подумай. Действительно ведь полетаешь. А мог бы жить, портить девок, когда подрастешь.
– Да что с таким говорить? В черепе – одни идеи. Маменькин сынок. Трусится, як холодец.
– Где холодец? – облизнулся Шульга.
– Да что с ним панькаться! В штаб Духонина – и все дела.
– Вы еще сапоги нам лизать будете!
– Маленький тупой гаденыш. Думает умереть красиво, – эсер почесался об дверной косяк, – смерть красивой не бывает. Никакая. Тебя не интересует, что стало с поручиком Логиновым? Можешь не спрашивать, мы его похоронили. Руки–ноги связали и похоронили.
– Большевицкие скоты.
– Ошибаешься, недоносок. С большевиков мы кожу снимаем, на кисеты, – Левчук
улыбался во все свои зубы, кривые и острые.
– Пошли! – Глина поднялся, ткнул сопляка наганом в спину.
Юнкер затрясся, обламывая ногти, рванул с плеча синий погон. Эсер только хмык
нул.
Глина сел, оглядывая стол в поисках еще чего–нибудь съедобного. Луковица разве что? Маловато будет. Что ж тут люди такие жадные? Борщ – крупина за крупиной бегает с дубиной, вареники превратились в вареницы, тесто тоже вкусное, но начинка где? Приходил Деникин и всю повыковыривал? Еще и Палия черти принесли.
– Вылупок, а вылупок! Ты не икай, ты лучше скажи, чи Деникин со Шкуро живые? –
Палий цапнул бесхозный овощ и задумчиво обдирал шелуху.
– Живые, – горе–белогвардеец с ужасом взглянул на любопытного.
– Ну твою ж мать. Это ж мы им зря свечки ставили. За упокой.
Шульга заковыристо матюкнулся по поводу тупых схизматиков. Эсер расхохотался.
кто ж второй придурок? Вот бы сюда своего знакомого, который рассуждал о природной вере крестьян. То ли он никогда живого селюка не видел, то ли был тайным толстовцем. У самого эсера никаких иллюзий по поводу деревенских жителей уже давно не осталось. И городские были такими же. Один скормил жену свинье, второй нанял для нелюбимой убийцу за десять рублей. Вот и вся разница между студентом–математиком и крестьянином. И еще сопляк этот, достойная пара Зеленцовой. Ну никакого еще жизненного опыта, а лезут воевать.
Лось тихо ругнулся. Вот, оставил кто–то взмыленную лошадь, даже не привязал. Хорошо, что хоть никуда не ушла. Стоит, голову понурила. А водить ее кто будет? А расседлывать? А чистить? А напоить животное тоже надо. Незнакомое оно какое–то. Буланой мерин. Не помнил прогрессор такой масти, а коней отрядных каждый день видел. Серые – были, гнедые – были, у командира кобыла каурая. А это чье? И сбруя не наша, на армейскую похожа, и седло тоже новое. Из хаты выскочил какой–то подросток. Судя по новой форме и дырам на плечах, очередной дезертир. Даже дезертирчик.
– Руки убрал!
– Да пожалуйста, – прогрессор выпустил повод. Ходят тут всякие, сопли на кулак наматывают.
За дезертирчиком из той же хаты вывалился сгибающийся от смеха командир. Что–то в лесу сдохло, не иначе.
– Видел когда–нибудь живого сатаниста? Показываю. Бесплатно.
Прогрессор только плечами пожал. Тоже мне, чудо.
– Какая мерзость! Это же как надо мыслить, чтобы ставить живым людям свечи за упокой! – возмущался дезертирчик.
– Так сатанист завелся не один. Точно посмотреть не хочешь?
Бывший студент подкрался и заглянул в окно. Ну Палий чего–то жрет, ну и что тут такого? От него всякого можно ожидать. Кто вчера с Антоновым целый час спорил, голыми ведьмы на шабаш летают или одетыми? Вот и учи такого грамоте. Но вот кто еще такой тупой?
Черт, он заметил! Прогрессор шарахнулся в сторону. Поздно. Палий уже шел к нему навстречу.
– Шо такое? – Лось икнул. И одной рукой можно было получить по первое число. Это командира он не тронет.
– Ин–ттересуюсь.
– Аж заикаешься.
– А ты сам свечки ставил? – выпалил прогрессор межу приступами икоты.
– Я шо, пальцем деланный? Поп ставил.
Дезертирчик уронил седло и уставился на Палия большими круглыми глазами. Прогрессор, периодически икая, стал разбираться со сложной конструкцией из цепи, крючка и ворота. Крючок выглядел маленьким и несчастным. Может, не сломается? Ага, вот Трохим несется. Интересно, у него водительские права на кобылу есть? Стоп, стоп. Трохим со своими ездил в разведку. Дело пахнет керосином. Антонов застыл, прислушиваясь к рапорту, потом свистнул в два пальца так, что уши позакладывало.
Глава пятая
В бога–душу–мать через колдобины! А что тут еще можно сказать. Дезертирчик этот, чтоб ему смолу в глотку черти бочками лили, шифровку привез, а не приказ. Как же этот гаденыш смеялся. Когда его Александров ножом пырнул, он и тогда не перестал, кровью захлебывался – а смеялся. Если не удастся найти Ляховского – то все. Оверкиль, как Трохим говорит. Вернее, говорил.
Это ж еще повезло, что первый снаряд крест на церкви снес. Батальон на станцию идет, есаул Негода, донская курва, их ведет, как и было в приказе сказано. Не удержать село, мало народу. Порскнули махновцы во все стороны, как тараканы от света. Кто лег, а кто и уходит по степи, балками да ярами, по ручьям.
Шлепает Александров по ручейку, хоть ноги вымоет, если след скрыть не получится. И прогрессор за ним плетется. Верхом бы быстрее, так постреляли коней. Направление – а бис его знае, только б от белых подальше. И глухая ночь на дворе. Паша в четвертый раз наткнулся на товарища – ему–то хорошо, а у меня ноги не только мокрые, но и отваливаются уже.
– Шабаш! – бандит выбрался из ручья, сел на берегу, обшарил свои карманы. Так и есть. Нету спичек! А второй, гнида студенческая, тоже стоит как дурак и носом шморгает.
Паша чихнул два раза подряд. Обстановка не располагала к спокойному сну. Оружия было – два нагана, винтовка–трехлинейка, две гранаты–лимонки, полные карманы патронов. Коней нет, еды тоже нет. Вода перед носом, но пить ее как–то не хочется – Александров последний раз ноги мыл в Чистый Четверг, чуть ли не год назад. Один маленький, горелый, несчастный сухарик полноценного ужина не заменит. Да и товарищ попался…
Интересно, кого–нибудь еще не убили? Трохима порубили – невелика потеря, если честно, покойный был при жизни редкой скотиной. Антонов тоже в лучшем из миров. То ли граната у него была с дефектом, то ли он так специально сделал. По крайней мере, он подорвался не один. Этот, ушастый, Тимченко или как–то так. Терещук, вот такая у него фамилия была. Ушастый фанатик, пламенный агитатор. И хорошо еще, что он был на нашей стороне.
Из размышлений прогрессора выдернул голос Александрова.
– Чего?
– Я навоевался. Подамся в Крым, там есть богатенькие чиновники.
– И не стыдно? – фраза сорвалась раньше, чем Паша сообразил, что брякнул.
Александров устало сказал бывшему студенту, куда тот может пойти. И прихватить Махно, за компанию.
– Уголовное трусло.
Бандит не ответил. Просто зашагал куда–то в сторону. Прогрессор вытащил наган, прицелился на звук. Но выстрелить в спину, пусть даже это и дезертир? Он же не к Деникину перебежал, просто устал от войны. Пусть себе идет.
Тусклый лунный свет пропал. Закапал дождь. Прогрессор чихнул еще раз и поплелся дальше.
Кто–то еще должен уцелеть. Хоть даже этот псих болотный, Шульга. Иначе в жизни нет никакой справедливости. К дождю прибавилась замечательная белая молния, высветившая на несколько секунд вполне приличную нору под корнями дерева. Верба? Ива? Один хрен. Главное, что там сухо. Или хоть не так мокро.
Из норы послышался характерный щелчок. Вот когда курок взводят, так и щелкает. Паша на всякий случай поднял руки вверх. Над головой грохнуло, молния ударила где–то в направлении Таганрога.
– Та залазь, недоносок.
Мать моя женщина. Глина. Такое в любой передряге уцелеет. Прогрессор быстренько заполз в убежище матушки–природы. Тесно, темно, голодно, и компания человека, который слишком мало говорит и слишком часто убивает.
