Атаман (СИ) - Вязовский Алексей

— Зачем чистила? Тренировалась?

Девушка задорно рассмеялась:

— По живым мишеням!

Посмотрел на нее с прищуром: выходит, не почудилось мне тогда, на баньяновом дереве, ее голосок. И не сестрой милосердия она там выступала. Стреляла, зараза!

Почувствовав мой гнев, Марьяша рассердилась:

— Забыл, вашбродь, про наурские щи? Мы, червленички, ружа не пужаемся, оно у нас завсегда за плечом, когда в сады идем.

— Так то дома! А здесь?

Марьяна разволновалась.

— Что здесь, Петя? Здесь женщины армии в бой водят, не то что стреляют! Вон, твоя ненаглядная Багум — говорят, палила со спины своего слона. Что ты только в ней нашел, в носастой⁈

Я захохотал. Ревнует! Было бы к кому!

— Что ты смеешься? — насупилась девушка и брызнула на меня водой из чаши фонтана.

В воздухе засверкали бриллиантовые искорки. На мгновение родился и исчез кусок радуги.

— На рожон только не лезь, — смирился я с неизбежным.

— За меня волнуешься? — лукаво спросила красотка и снова брызнула в меня водой.

— Я за всех волнуюсь, Марьяна, — отрезал я и развернулся на пятках, чтобы прекратить вопиющее нарушение субординации. Нашла моду — на командира брызгать!

— Постой…

В ее голосе прорезалась трогательная нежность. Вся эта ситуация могла нас далеко завести. Я не знал, как мне элегантно смыться, но меня спас прибежавший Зачетов.

— Вашбродь, Азмуддин-ходжа приехал. Очень просит вас к нему выйти.

* * *

Базар Чандни Чоук — старейший в Дели и ближайший к Красному форту, самое оживленное и яркое место столицы — поражал кипением жизни, разнообразием лавок, кричащей пестротой нарядов делийцев, множеством личных украшений на них (2) и… признаками увядания. Название Чандни Чоук переводилось как «лунная площадь», по задумке его создателей ночью торжище должно было освещать отражение лунного света в большом бассейне. Бесспорно, сама идея несла в себе мощный заряд эстетизма, присущего Великим Моголам, но годы брали свое — индийский безалаберный дух уже пропитал эту улицу, как и весь город, растерявший былой блеск и имперское величие. Не восхищение, а разочарование — вот, пожалуй, то чувство, которое преследовало меня и напросившегося со мной Рерберга во время нашей поездки в лагерь салангов. Дели сдался под напором бедствий, обрушившихся на него за последние пол столетия.

— Меня не оставляет ощущение, Петр Василич, — поделился со мной подпоручик, — что мы, европейцы, создали себе некий образ великолепия империи Великих Моголов, весьма далекий от действительности. Это все… грустно?

— Размах, конечно, колоссальный, — согласился я с ним, — но с строителями-подрядчиками тут явно беда. Ремонт не помешал бы даже культовым сооружениям, не говоря уже о домах обывателей.

Пробравшись через грязные кварталы разной степени обветшалости и разрушения, мы добрались до «Четырех садов» возле грандиозной гробницы Хумаюна. Увы, нас ждало все то же чувство печали — некогда великолепные сады оказались заброшенными, а частично, еще и превращенными в огороды обывателей. На одном из пустырей, возникшим на месте бывшей аллеи, раскинулся бивуак людей Азмуддина-ходжи — столичный градоначальник-килладар очень просил пощадить чувства делийцев, не забывших зверства и террор рохиллов Гулам Кадира.

К моему удивлению, именно один из вождей этих афганцев попросил меня о встрече в лагере салангов, именно из-за него Азмуддин вытащил меня из Красного форта и привез в свой шатер.

Фейзулла-хан, мускулистый мужчина средних лет, с морщинисто-бороздчатым, как персиковая косточка, лицом с хищными заостренными чертами, оказался человеком дела. Он не стал разводить турусы на колесах, плести восточные кружева славословий — выражаясь короткими, односложными фразами, сразу попросился в мой отряд.

— Возьми к себе, юзбаши-Пьётр, не пожалеешь. Вы идете на инглиси, сахиб, да, на инглиси. У нас с ними свои счеты. И с подонками из Ауда, да. С этими особенно. Мимо них не пройдете, нет. Они, сахиб, вассалы Компани бахадур. Ее руку держат. В рот ей глядят, хотя что почтенного в шайке нарушителей договоров? Эти инглиси всегда так поступают, да, сахиб. Сперва обещают, потом предают. Нет ни совести, ни чести. Уж вы мне поверьте, сахиб. Вырезать их всех до единого!

Мне казалось, что афганцы-рохиллы сами не без греха, злодеи такие, что пробы ставить некуда. Но все оказалось сложнее. Их княжество в Рохилкханде четверть века назад было разгромлено сначала маратхами, а потом соседи-ауды его к рукам прибрали, причем, за спиной последних стояли британцы. Часть пуштунов ушла за Ганг, часть осела в княжестве Рампур, а часть перешла к партизанской войне.

Сколько же здесь, в Индостане, накопилось конфликтов! Просто змеиное кубло! Мусульмане против индуистов, и те, и другие — против сикхов, теперь еще проблема местных афганцев вылезла наружу. А сколько еще вскроется набухших язв на несчастном субконтиненте? Пока существовало не на бумаге, а на деле государство Великих Моголов, оно, как всякая уважающая себя империя, загоняло под плинтус межнациональную, межконфессиональную, межплеменную и еще не знаю какую вражду. Вот его не стало, сдулось — и пошло-поехало. Быть может, мы своим устремлением снести отсюда британцев к едрене-фене сделаем только хуже? А что если британская империя, идущая на смену могольской, не самый худший вариант?

Нет! Я тут же изгнал эту предательскую мысль ссаными тряпками: вспомни, Петр, о Бенгалии, о миллионах погибших там по вине Ост-Индской компании!

Так, стоп-стоп! Поддавшись мимолетному сомнению, что-то важное упустил из слов афганца. Он сказал, что часть рохиллов подалась в партизаны. Уже не эти ли герильяс ищут со мной союза? Оказалось — угадал! Фейзулла-хан представлял именно это крыло пуштунского сопротивления. По его словам, к моему отряду присоединится не менее двух тысяч испытанных бойцов, имеющих колоссальный опыт боевых действий в джунглях.

— Каждый воин, сахиб, имеет саблю, щит и ружье-джезайл. Конных среди нас мало — это, да. Зато все с опытом и инглиси ненавидят. Ни за что не предадут. Золото их не возьмут, как другие. Часто предлагали, да — больше не предлагают.

Я хмыкнул, предполагая, что не предлагают потому, что переговорщики закончились. Да уж, серьезные ребята.

— Что думаешь, Азмуддин-ходжа?

Саланг хмуро кивнул, будто ждал моего вопроса:

— В нашем отряде, юзбаши Пьётр, большинство с горами знакомы, а не с джунглями. Такие воины, как эти рохиллы, нам бы пригодились.

Тут он, что называется, в точку попал: гурхки — почитай, отличные альпийские стрелки, саланги — мастера горных засад или быстрых конных наскоков, казаки и сикхи предпочитают открытую местность, за исключением гребенцов Зачетова. А эти пуштуны-эмигранты здесь выросли, будущий театр военных действий знают как свои пять пальцев. Не Бенгалию, конечно, но до нее еще надо добраться. Хитрые англичане прикрылись поясом безопасности из вассальных княжеств — Ауда и царства Каши со столицей в Бенаресе-Варанаси, городе мертвых. Я уже изучил карту. Битва за Калькутту, до которой из Дели полторы тысячи верст, начнется, уверен, где-то там, неподалеку от Бенареса, то есть ровно посередине нашего маршрута.

— Опять же отряд вдвое увеличится и превратится в серьезную силу. Станешь ты, Пьётр, не юзбаши, а май бааламом, как принято у индусов называть командиров сипаев, или, по-нашему, отцом родным, или, по-вашему, атаманом, — на полном серьезе выдал ходжи.

— Прозвище «атаман» мне как-то ближе, — крякнул я, скрывая, что идея с привлечением новых сил мне по душе.

Соблазнительно, черт возьми! С таким отрядом за плечами с мной начнут считаться, а не приказания раздавать — пойди туда — не знаю куда, сделай то, не знаю что, да еще огреби за это люлей. Сильно меня Платов последнее время напрягал, еще с берегов Инда. Выполнил миссию — и что? Ни спасибо, ни награды… Оставили по умолчанию деташемент в подчинении — похоже, идея превратить Особую сотню в нехилый спецотряд Матвею Ивановичу понравилась. Что дальше-то?