Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ) - Хренов Алексей
Прицел? Да к какой прицел! Он как-то криво отрулил самолётом, загнав итальянца прямо перед капотом.
И стиснул гашетки.
Пулемёты ожили, загрохотали, тряся машину. Очереди вырвались из стволов, прочертили воздух рваной линией трассеров, и через мгновение врезалась в корпус итальянца.
Металлический ливень ударил в капот «Фиата», сорвал куски обшивки, разбил козырёк кабины. Затем рванулся дальше — по фюзеляжу, по хвосту. И буквально тут же кончился. Сухо клацнули затворы пулемётов, патронов больше не было, за какие то минуты воздушного боя Лёха отстрелял всё, до железки.
Лёха увидел, как двигатель итальянца выплюнул сноп искр. Что-то внутри вспыхнуло, загорелось, а через секунду его винт застыл, остановившись, как будто схваченный рукой невидимого великана.
Но пилот «Фиата» не бросил машину вверх, не рванул в сторону, не нырнул резко вниз. Он продолжал лететь прямо, словно и не было этой секундной атаки. Самолёт итальянца замедлился, опустил нос и стал медленно планировать вперёд, умирая в воздухе.
Лёха стиснул зубы, чувствуя, как его собственный И-15 продолжает неумолимо догонять повреждённую машину.
Его самолёт, как неуправляемый снаряд, несся прямо в хвост «Фиата»…
Наш герой со всей силой уже просто рвал ручку управления. И на себя, и вбок и от себя… Пытался давить на педали…
Расстояние стремительно сокращалось — двадцать метров, десять, пять…
«Трынцец…Долетался!» — проскользнула в сознании неприятненькая мысль.
В последнем отчаянном рывке он вложил в движение всю силу и… свернул ручку. В кабине что-то хрустнуло, видимо металлические тросы надорвались, а ручка повисла в его руках, словно сломанный кукольный механизм.
Машина полностью потеряла управление.
Раздался страшный скрежет, лопасти его винта пошли шинковать хвост «Фиата». Лёха почувствовал, как всю его маленькую машину затрясло, словно он попал в бешеную стиральную машину.
Перед ним, на расстоянии вытянутой руки, хвостовое оперение итальянца буквально разлетелось в щепки. Металл порвался, словно кто-то разрезал его бензопилой.
«Фиат» тут же клюнул носом и начал разваливаться прямо в воздухе.
Лёха увидел, как в замедленной съемке, что пилот «Фиата» медленно пытается вылезти из кабины, а потом время вернуло нормальный бег. Миг и темная фигурка вместе в самолётом исчезает внизу под его капотом.
Его самолёт сильно дёрнуло, мотануло вправо, потом влево, а затем он начал кувыркаться. Перегрузка швырнула Лёху к приборной панели.
Мир вокруг бешено завертелся, теряя вверх и низ.
Его истребитель больше не был самолётом. Теперь это был падающий кусок металла, бессильно кувыркающийся в воздухе…
Начало июня 1937 года. Центральный рынок Мадрида.
Кузьмич шёл впереди, нагруженный сумками с продуктами, покачиваясь под тяжестью котла, который болтался за спиной, стукаясь о его лопатки. Иногда он брал его в руки, иногда перекидывал через плечо, а то и вовсе, когда становилось скучно, надевал на голову, будто каску.
— Как я тебе? — весело кричал он Алибабаевичу, стуча по чугуну. — Самый настоящий рыцарь камбузной роты!
— Половник тебе давать надо! Для большого комплекту, — буркнул Алибабаевич, держа перед собой крышку, словно средневековый щит. — Эх совсем хорошо будет, половник по твой глупый башка треснуть! — уставший Алибабаевич не был настроен шутить.
— Да ладно, — весело фыркнул Кузьмич. — Главное, у меня есть броня!
Он важно шагнул вперёд и тут же поскользнулся на очистках, с грохотом рухнув на землю. Котёл, соскакивая с его головы, прокатился пару метров, оглушительно гремя.
— Самка ишака! Тупой башка! Казан! Сломал казан!— заорал Алибабаевич на высокой ноте, бросаясь догонять свою драгоценность.
Кузьмич поднялся, отряхнулся, помог Алибабаевичу поднять котёл и задумчиво почесал затылок.
— Ладно, пора уже о мясе думать.
— Ага! Пора барашка покупать идти! — кивнул Алибабаевич. — Пока ты своей дурной башка мой казан полный кирдык сделал!
Кузьмич и Алибабаевич с трудом нашли указанный им переулок, пропетляв по цлицам Мадрида с полчаса. Он был узкий, тёмный и насквозь пропахший смесью тухлятины, мочи и гнилой воды, застоявшейся в выщербленных булыжниках. Здесь давно не было света, и, похоже, нормальных людей тоже.
— Что за дыра… — буркнул Алибабаевич, щурясь в полутьме.
— Самая что ни на есть благородная трущобина, — ответил Кузьмич, снова одевая на голову свой котёл, как будто тот мог его защитить.
Пройдя вперёд почти на ощупь, они наткнулись на покосившуюся зелёную дверь в самом конце. Ощущение было такое, будто сам переулок пытался их сожрать — справа и слева громоздились слепые стены, с чьих подоконников, как горгульи, свисали оборванные тряпки. Ветер метался между ними, выдувая странные звуки, от которых хотелось обернуться и проверить, нет ли за спиной чего похуже бандита.
Темнота сгущалась, тени в переулке словно оживали.
Кузьмич постучал.
Дверь приоткрылась через минуту, из неё высунулась жирная морда дона Сантоса, с его привычной масляной улыбкой.
— Amigo… Как я рад видеть у себя в гостях таких благородных и храбрых донов!
— Мясо давай! — начал говорить Алибабаевич.
Но развить свою мысль и сказать что то больше он не успел.
Из темноты бесшумно выступила чёрная фигура — высокая, массивная, укутанная в длинный плащ, который казался продолжением окружающего мрака. Чёрное лицо, скрытое под капюшоном, не выражало ни эмоций, ни намерений.
И тут Кузьмич ощутил мощный удар по своей голове. Он аж присел от неожиданности.
Тяжёлый кулак, словно пушечное ядро, врезался ему прямо в голову. Раздался дикий хруст плоти перемешанный со звоном, словно кто-то со всей силы ударил по церковному колоколу. Великан замер, а затем, издав жуткий вой, рухнул на грязный пол, зажимая свою неестественно вывернутую руку.
— А-а-а-а!— он дико орал, корчась от боли.
Кузьмич, слегка пошатываясь, снял с головы котёл, не сразу сообразив, что именно спасло его череп.
— А ты ж сука! — пробасил он, оглядывая лежащего на земле мерзавца и со всей силы влепил ему многострадальным казаном.
Тем временем дон Сантос, поняв, что ситуация развивается совсем не по его сценарию, стремительно выхватил нож и метнулся вперёд, целясь в грудь Алибабаевичу.
Но судьба снова решила окончательно превратить несостоявшуюся трагедию в идиотский фарс.
Раздался визг металла по металлу, когда лезвие с жутким скрежетом, ломаясь скользнуло по крышке котла, которую Алибабаевич держал перед собой. Нож дернулся и вылетел из его руки, лезвие прошлось по запястью дона Сантоса, чиркнуло по пальцам.
— А-а-а-а! — заорал второй персонаж фарса, зажимая кровавую ладонь.
Алибабаевич, не теряя времени, перехватил крышку, шагнул вперёд и со всей своей силы вмазал ребром крышки прямо в лоб дона Сантоса.
Раздался глухой удар.
Сантос издал что-то среднее между «ах!» и «ёб!», покачнулся, а затем, словно подкошенный, осел на землю, раскрыв рот в немом удивлении, теряя сознание.
Алибабаевич, довольно крякнув, осмотрел крышку:
— Хороший вещь! Чугунний потомушта!
Кузьмич кивнул, оглядываясь, нервно пошутил:
— Ну чё, кого из них на мясо берём?
Перевязав раненых, связав и затащив обоих бандитов внутрь, Кузьмич и Алибабаевич огляделись. Большое помещение явно использовалось для разделки мяса и было заваленно всяким барахлом — тут и пустые бутылки, и грязные тряпки, и огромные ножи и какие то устрашающего вида приспособления. Запах стоял соответствующий.
— Ну и дыра… — поморщился Кузьмич, ставя казан на пол.
Алибабаевич же, не отвлекаясь на разговоры, полез осматривать содержимое. Через пару минут поисков, отчаявшись найти что то ценное в помещении, он обнаружил в углу люк в подвал.
Сломав замок одним из здоровенных ножей и откинув крышку, он нырнул в темноту, подсвечивая себе спичками. Через несколько минут из дыры показалась исключительно довольная физиономия Алибабаевича. Стрелок вытащил из люка чуть меньше, чем половину освежёванного барана. Он довольно крякнул и уже собирался закрывать, люк, но вдруг взгляд его зацепился за что-то внутри и он опять исчез в темноте.
