Татьяна Апраксина - Башня вавилонская
— Побереги себя, полковник, — невозможно было удержаться от хулиганства, невозможно же.
Анаит громко хлопнула дверью перед носом Морана, развернулась и на полном ходу влетела в темную спальню. Если хочется и хохотать, и выть одновременно — это истерика, она, она, непобедимая!..
Но невозможно же. Идиот, солдафон, кабан несчастный. Кажется, готов был волочь ее в спальню.
Аляповатая ваза с хвостатыми грифонами местной разновидности полетела в стену…
…и в темноте беззвучно исчезла.
— Кто здесь?! — не удержалась от сакраментального вопроса Анаит, но в полный голос кричать не стала. Услышит спутник, быть беде. А хотели бы убить, уже убили бы…
Вот была бы сцена — Моран во всей красе вносит на руках бесчувственный трофей, и тут… спасительное бэнг-бэнг.
— Добрый вечер, — сказал совершенно незнакомый голос. Щелкнул переключатель ночника. В кресле у кровати покачивается… вместе с креслом покачивается, и лелеет неразбитую вазу господин Шварц, хорошая франконская фамилия, редкая, спасибо, что не Мюллер. Декан факультета спецопераций. Пьеро здесь сегодня уже был, теперь Арлекин пожаловал.
— Я пришел сюда под покровом ночи, чтобы предложить вам рискнуть репутацией.
Лысину Шварц волосами не закрывал и не припудривал, а потому даже свет ночника заставлял ее отбрасывать блики.
— Прекрасный сэр, если вы продолжите, как начали, — заключила Анаит, — я в вас сейчас влюблюсь.
* * *Она ожидала вызова к руководству, хотя не знала, не могла точно просчитать, будет ли это признаком провала, или наоборот — благоволения. Она могла получить повышение после сегодняшней работы, но этим занимался бы начальник отдела, вероятность процентов 70. Могла услышать об этом от мистера Грина лично, значит, все хорошо, где-то за пределами аквариума, за пределами башен Совета все сошлось, срослось, связалось. Могла и вылететь вон из комитета, по какой-нибудь несущественной или по ядовитой несмываемой причине. Не угадаешь. Первое дело такого рода может оказаться и последним, но Анна уже поняла: вот эти часы полной неопределенности будут всегда, и в первый, и в сотый раз. В сотый страшнее, большим рискуешь.
Мистер Грин вызвал ее в половине восьмого, перед самым концом смены — а с шести, с его прихода ей показалось, что вокруг образовался полупроницаемый информационный «стакан». Поток сведений становится тише, напор слабее. Впрочем, все нужное для выполнения задания — сводки по ночным официальным выступлениям, — есть. Детская работа, в общем и целом. Но чтобы не заснуть прямо на месте, годится и такая.
И вот она сидит в кресле. В удобном кожаном кресле, из которого не встать рывком — слишком глубокое, слишком низкое, а мистер Грин пристроился на краешке стола, перекосившись в трех направлениях, а за окном начинается рассвет, сверху черным-черно, по горизонту алая полоса, Старый город перламутрово светится ночной подсветкой. Жемчужина на бархате, бархат в витрине, витрина в магазине «Route de la Soie», магазин на площади Менял.
— Аня, — говорит мистер Грин, — вы послушайте меня, пожалуйста, до конца. Я вам дам возможность сказать все, что хотите, и так долго, как хотите. Но сначала вы послушайте меня. Во-первых, с вами совершенно ничего не случится. Я хотел посмотреть, что вы сделаете, я не стал вам мешать и предупреждать вас, я отвечаю за эту утечку, по крайней мере, наравне с вами, а на самом деле больше — потому что я ваш начальник. Так что бояться вам нечего. Но есть еще и «во-вторых» и оно звучит так: это никуда не годится. Вы работали с данными расследования. Вы решили, что было бы неплохо осторожно познакомить с этими данными Ученый совет Новгородского филиала, чтобы они поняли: бомба взорвалась благодаря глупости Морана и реакции частных лиц, а Совет и Антикризисный комитет Совета никого не хотят сносить с лица земли и по-прежнему открыты для компромисса. То есть, я не думаю, что вы это так формулировали, скорее, это звучало как-нибудь так «ИванПетрович и Дядюшка должны это знать, чтобы они могли удержать остальных»… Идея хорошая, богатая. Аня, вы мне можете объяснить, почему вы не пришли с этой идеей ко мне? Вы взрослый человек, вы видели, что за карты вам сдали. Если вы доверяете мне — вам следовало попросить разрешения на утечку. Если не доверяете… то тем более должны были понимать, что вас по этому сценарию могли подставить и распять. И не только вас — но и все руководство филиала. Как бы они смогли доказать, что вы — не внедренный агент? Факт передачи информации налицо…
«Ой», думает Аня.
Ой — это значит:
— мысль первая: нас слушают, нас пишут; что-то очень сильно сорвалось и пошло не туда, но им сейчас невыгоден еще один скандал вокруг университета, поэтому сейчас все будут спускать на тормозах — мне нотацию, напоказ, для ушей, а потом меня куда-нибудь тихонько задвинут, но потом, не сейчас — все это ход;
— мысль вторая: а может быть, у мистера Грина что-то сорвалось таким образом, что ему надо сейчас сделать такой вот манифест о сотрудниках, показать на моем примере, что за кого-то где-то там он будет отвечать сам, как старший, а я здесь только в качестве затычки;
— мысль третья: а если все это действительно провокация, которая может быть использована против филиала? Только не в лоб, как звонок Морана, а более изящно и действенно?
— мысль четвертая: здесь может быть еще какой-то сценарий, но если мне дали подсказку, как отвечать и по какому плану действовать, то я ее в упор не вижу, и это очень плохо, потому что заминок быть не должно, а все время, отпущенное на естественную паузу «собраться с мыслями», кажется, почти утекло.
Мистер Грин поднимает руки.
— Подождите, Аня. Не нужно гадать. Вы слушайте. Я не даю вам установку и не предлагаю вычислить правильный ответ. Я с вами разговариваю. Люди разговаривают друг с другом. Если задача контакта — вынудить другого совершить нужное действие, значит человек там только один. А второй — инструмент или животное. Даже рабам, Аня, отдают приказы прямо. Ах да, я пропустил один пункт. Инструмент, животное или враг. А вы — человек и мой сотрудник.
Она хлопает глазами, поправляет манжету блузки, с ужасом обнаруживая посеревшую кромку, набирает воздуха в грудь… и ничего не говорит. Дура дурой. Ощущение, что все это какая-то довольно хитрая деталь некой большой операции, не исчезает. Торчит, как новая пломба в зубе, все время прикасаешься языком и не можешь про нее забыть.
От затылка по лицу, по шее ползут мурашки. Кофе, стимуляторы, стимуляторы, успокоительное, четыре таблетки анальгетика, еще кофе… два или три. Сутки очень интенсивной, очень ответственной работы. И за полчаса до конца — такая задачка.
«Тьфу!» — думает она.
Тьфу означает:
— безоговорочную капитуляцию перед иезуитским коварством;
— готовность смиренно принять любую судьбу, вплоть до пожизненного заключения;
— желание немедленно воссоединиться с кроватью и подушкой, а там хоть трава не расти;
— намерение наказать изверга его же оружием.
— Но вы же этого от меня и хотели, — говорит Анна.
— Если вам нужна правда, нет, я этого от вас не хотел. Я поставил вас на расследование, потому что знал, что вы справитесь. Задача вам по силам — и вы хорошо мотивированы. Еще я думал, что вам стоит посмотреть близко на то, что происходит — и успокоиться. Я не возражал и против утечки — успокоиться нужно было не только вам. Но я бы предпочел, чтобы вы со мной ее обсудили. Вот так. Но это — не главное. Главное совсем другое. Вы не должны были этого делать, даже если бы я этого хотел. Вы человек. И я человек. Люди разговаривают, принимают решения и делят ответственность.
Кажется, понятно. Это был личный тест мистера Грина. И нигде не грохнуло, ничего страшного не вышло, судя по текущей беседе, но… тест, видимо, провален. Первый раз перед рассветом, когда она аккуратным приложением к сообщению по личному мобильному переслала кое-какие материалы ИванПетровичу и еще одному человеку. Сами по себе они не были особо секретными. Половина — официальные материалы Совета, которые пойдут в ежемесячный сборник, вторая половина — внутренняя переписка. Тут дело, преимущественно, в порядках и последовательностях. Кто дал запрос, кто, как скоро, как ответил. И второй раз сейчас, на объяснениях.
Потом ее перестает волновать тест и собственное преступление. Вот оно, вот оно… какой там хвост, подумаешь, хвост — у каждого кота. Вот оно, Сообщество, и его там высокое положение, вот оно!..
До нее доходит весь масштаб инакости, чуждого менталитета, стоящего за претензиями мистера Грина. Накрывает лавиной. Выворачивает наизнанку. Этого… не может быть. Не может быть сложной скрытой структуры, построенной на вербализации намерений и прозрачности коммуникаций!
Но раз люди разговаривают… сами напросились.
— Наша работа — понимать, что нужно. И делать. Ваша работа — знать, что следует сделать. Вы ничего не говорили, я ничего не слышала, а все, что необходимо, случилось само собой. Вы ценнее меня. Сможете меня прикрыть — хорошо. Но вы в любом случае не пострадаете. Если я буду думать о себе и все будут думать так же, дело встанет.
