Шайтан Иван 7 (СИ) - Тен Эдуард

— Сто золотых лир, — отчеканил Фарух-ага сухо и четко, как отдавая приказ. — Фураж, провиант — за ваш счет.

— Двести! — Албанец ткнул грязным пальцем в стол. — И ни монетой меньше!

— Сто двадцать, — парировал Флетчер, даже бровью не повел. — И десятина с ваших трофеев — мне. — Он сделал паузу, его взгляд стал ледяным. — Не согласен? Найму чеченцев. У них цены разумнее.

Арди замер оценивая. Чеченцы были конкурентами. Хриплый смешок вырвался у него.

— Ладно, согласен. Но деньги — вперед. Поход требует подготовки.

— Пятьдесят — сейчас. Остальные — когда вернемся живыми, — Флетчер отрезал, не оставляя пространства для маневра.

Наемник задумался на мгновение, его взгляд скользнул по фигурам сикхов у входа. — Хорошо! — хлопнул он ладонью по колену.

— Кумар, — Флетчер перешел на английский, его голос звучал устало и повелительно. — Отсчитай господину Арди пятьдесят золотых.

За долгие годы в Турции Дэниэль Флетчер не просто приспособился — он пустил корни в местную почву, усвоив её, как свои собственные. Даже пестрая, дурманящая жизнь Стамбула, с её незыблемыми устоями и холодной реальностью узаконенного рабства, со временем стала ему по душе. Он научился ценить её колорит и извлекать выгоду из её правил.

Главным для него всегда оставался фундамент благополучия — надежные средства к существованию. Всё остальное — комфорт, влияние, удовольствия — было лишь производной от их количества. А средств у Флетчера было в избытке. Именно это изобилие и питало все чаще посещавшие его мысли о жизни праздной, размеренной, посвященной исключительно собственным удовольствиям.

Будучи трезвомыслящим прагматиком до мозга костей, Флетчер не знал мук патологической жадности. Он знал цену деньгам и умел ими распоряжаться. В свои тридцать семь, сохранивший холостяцкую независимость, он все чаще задумывался, что после отставки вернется на туманный Альбион. Мечта — тихая гавань: женитьба на подобающей леди и жизнь в собственном каменном доме посреди родового имения, в окружении приличного общества и английского порядка.

Денег на все эти «хотелки», при условии разумного, а не мотовского их расходования, у него скопилось вполне достаточно. А дураком, способным промотать состояние, подполковник Флетчер не был от роду.

— Всё, решено, — мысленно подвел черту Флетчер. — Последний выход в поле. И каков бы ни был его итог — прошу об отставке. Организуем тяжелую контузию с долговременными последствиями, обстоятельный рапорт, состряпанный по горячим следам. Триумфальных донесений не предвидится, но мелкие победы, умело поданные, обязательно отыщутся. Их хватит для достойного отбытия.

Четко расписав в уме ближайшие шаги к желанной свободе, подполковник Дэниэль Флетчер испытал непривычное спокойствие. Все честолюбивые порывы юности давно перегорели дотла. Достигнув звания подполковника, он ясно осознал: дальнейшее карабканье по служебной лестнице его больше не прельщает. Даже получение ордена Бани III степени, даровавшее рыцарское звание и право именоваться «сэром», лишь слегка щекотало тщеславие — словно легкий ветерок по угасшему костру.

Главное свершилось: социальный статус обеспечен, капитал накоплен. А героически сложить голову «во славу Короны» в его нынешние тридцать семь совершенно не лежало на сердце. Пора было жить для себя.

Глава 2

По прибытию в Пятигорск первым делом доложился атаману Колосову Николаю Леонидовичу. Атаман выглядел уставшим и постаревшим.

— Здравия желаю ваше превосходительство.

— О., Пётр Алексеевич, рад вас видеть, наконец то решили вернуться в родные пенаты. — улыбка мелькнула на губах атамана.

— Вижу, не просто вам досталась проверка тылов наших. — сочувственно проговорил я.

— Что и говорить, Пётр Алексеевич, что есть, то есть. Лет десять жизни пришлось заплатить, переживая подобное. Наложили кучу замечаний и даже несколько взысканий, но оставили при должности. Ладно обо мне, как ваше судебное разбирательство? Признаться я уж грешным делом подумал, что вы не вернётесь. А вам всё нипочём, даже Георгиевским оружием одарены государем.

— Дело закрыто за неимением доказательств, все обвинения признаны ложными. Награждён Георгиевским оружием.

— Всего лишь оружием за мирный договор с Хайбулой. Генерал Мазуров отмечен Владимиром четвёртой степени, мне пожалована Анна третьей степени, кто и чем в штабе линии не ведаю, но все награждены. Вас Георгиевским оружием отметили за бой с отрядом Султана. И это всё?

— Николай Леонидович, не мне судить о моих достоинствах и заслугах.

— Простите, Пётр Алексеевич, — до атамана дошло, что он вторгся в личное и полковнику возможно неприятна эта тема.

— Хочу выразить вам мою благодарность за ваше беспокойство обо мне. Я знаю какое участие вы приняли и поверьте я не забуду этого.

— Полно, Николай Леонидович, свои люди, сочтёмся. Что слышно о Хайбуле? Его жена со мной, хочу быстрей доставить её к мужу.

Атаман задумался. — По всем сводкам и докладам за всё время набегов на него не было. Он хорошо укрепился в Картахе. Веселов поддержал его, когда одно селение попросило помощи. Отбили и зачистили округу от мелких банд. Скот воровали, людей пробовали захватить. Он сам подробности доложит, когда к Хайбуле поедешь. Пока не спокойно там, но не сравнить с тем что было. Есаул твой, неделю тому назад, был у меня, доложился, что всё в порядке, служба идёт как положено.

Попрощавшись с начальством, решил ехать к Хайбуле, видя тщательно скрываемое нетерпение Мелис. Все дела в городе оставил на потом. По пути к базе Веселова проезжали Синявино. Укреплённое селение, в центре небольшое земляное укрепление, вокруг дворов пятьдесят, может немного больше. Проезжая небольшую площадь с колодцем решили напоить лошадей. Мы с Мелис вышли из кареты, чтобы размяться. Вижу странную картину. Три горских подростка, одетые в изрядно поношенную одежду, грязные, с кандалами на руках, под охраной солдата. Вязанки дров лежали у их ног. Тощие волчата со злобными глазами. Старшему от силы четырнадцать.

— Кто такие? — спросил я рассматривая подростков.

— Так это, аманат, ваше высокоблагородие. — Растерялся солдат глядя на меня и моих ухорезов.

— Что за аманат?

— Аманат и есть аманат, обычный — смотрел на меня солдат, как на бестолкового.

— Заложники это, командир. — тихо подсказал Савва.

— А почему они в цепях и на оборванцев похожи? — Спросил я.

— Так, злые они как волчата. А в цепи приказано заковать, потому как родичи их в злоумышлении уличены. Его благородие штабс-капитан Горемыкин приказали.

— И много их?

— Девять, десятый в прошлом годе помер. — вздохнул солдат.

— Давай, грузи дрова и дуй в крепость со своими гавриками.

Мы поехали к крепости. Да и крепость, одно название. Земляной вал не выше двух с половиной метров. Ворота, ногой выбить можно. Часовой, увидев подъехавшую карету, засуетился, послав второго солдата оповестить начальство.

Я вылез из кареты и в сопровождении своих бойцов решительно направился к воротам.

— Стой, далее вход воспрещён. — остановил меня ефрейтор. Одетый в изрядно поношенный мундир, он стоял потный и растерянный, пытаясь совместить устав караульной службы и прибытие непонятного начальства.

— Сейчас начальник караула прибудет, ваше высокоблагородие.

Из ворот, суетливо поправляя мундир, вышел молодой подпоручик. Увидев меня и мою свиту, он окончательно сник и, борясь с непослушными пуговицами, вытянулся в струнку.

— Подпоручик Лунёв, господин полковник. Чем обязан? — голос его дрогнул.

— Желаю видеть вашего начальника, — сухо отрезал я.

— Господин полковник, штабс-капитан Горемыкин… он не совсем здоров… лихорадка, — замялся офицер, избегая прямого взгляда.

— Я вполне могу представить природу его лихорадки. Ведите, подпоручик, у меня нет времени на церемонии, — мои слова прозвучали как приказ.

Лунёв обречённо вздохнул и повёл нас внутрь. Картина, открывшаяся взору, была удручающей, даже по меркам здешних мест. О готовности к обороне и говорить не приходилось — всё здесь с момента постройки медленно, но верно ветшало, представляя собой печальное зрелище запустения. Когда мы приблизились к двери штабного дома, оттуда донесся хриплый, прерывистый крик: