Граф (СИ) - Злотников Роман Валерьевич
Но Даниил относился к этому вполне себе спокойно. Он сам вот ни разу не собирался заниматься медициной. Да и даже если бы захотел — точно справился бы куда хуже Виллие. Потому что у того был и опыт, и авторитет, и связи, и, даже, достаточная близость к императору. Недаром же он числится у Николая в лейб-хирургах! А у бывшего майора кроме этой самой близости за душой ничего не было. Он это очень явственно осознал в тот момент, когда у него в доме появился тот посыльной из Зимнего…
— Господа!- Данька вздрогнул и развернулся. У высоких дверей, за которыми находился зал, в котором обычно проходили заседания Государственного совета, возник Кочубей. Виктор Павлович был уже в летах, но ещё крепок. — Прошу заходить. Государь скоро будет.
— М-м-м… князь, не подскажете,- обратился к нему стоящий рядом с дверью в небольшом кружке соратников главная звезда русской либеральной оппозиции… а так же председатель Департамента гражданских и духовных дел Государственного совета Российской империи Николай Семёнович Мордвинов,- появилась ли, наконец, повестка сегодняшнего заседания? Как-то необычно прибывать на заседание даже не зная, что требуется обсудить?
— Нет, повестки пока нет. Государь сказал, что обо всём объявит лично!
Мордвинов недовольно хмыкнул, но больше ничего не сказал.
А Данька слегка напрягся. Он как-то упустил из виду, что ему не прислали повестку. Впрочем, опыт участия в заседаниях Госсовета у него было небольшой. Потому что, не смотря на навязанный ему Николаем ещё сразу после Декабрьского бунта, окончившегося здесь с куда меньшими потерями с обеих сторон и куда большим «пшиком» со стороны восставших, статус члена Государственного совета — регулярным посещением подобных мероприятий Даниил себя не обременял. Потому как считал, что ему там нечего делать… Ну вот не государственный муж он ни разу и ломать голову по поводу вопросов административного устройства, законодательства, налоговой политики или, там, взаимоотношений с другим странами — ему в дугу не упёрлось. Бывшему майору и так было чем заняться, да ещё и Николай нагружал его, помимо того, чем он сам хотел заниматься или, хотя бы, в чём разбирался хоть немного лучше, чем кто-либо в этом времени, дополнительно всяким разным так, что, временами, дышать некогда было! А если и случится какой промежуток — так лучше его дома, с женой провести. И детьми.
Ну да — в августе прошло года, как раз, когда русские войска начали штурм Варшавы, у него родился сын. Наследник! Маленькое солнышко с крайне умным и серьёзным личиком и яркими, как у мамы глазками… Аврора вся светилась, когда брала его на руки. И, хотя кормила сына, по нынешнему обычаю аристократических семей, кормилица — молодая финка гренадёрских статей которая родила свою дочь всего лишь за три дня до того, как разрешилась от бремени графиня Николаева-Уэлсли, но Аврора проводила с малышом куда больше времени, чем это было в обычае у её подруг и знакомых. Она, даже, отодвинула все дела своего Модного дома и на некоторое время попросту закрыла свой салон, уже давно ставший в Петербурге весьма популярным местом — лишь бы проводить с долгожданным сыном побольше времени. Жена, даже, велела поставить в их спальню вторую колыбельку и, время от времени, брала парня к ним на всю ночь, вставая к ней как когда-то это делала Марьяна… что приводило всё высшее общество Петербурга в некоторый шок. Ну не принято было подобное здесь и сейчас ни разу! Высокопоставленные матери, родив, сразу же передавали новорождённую дитятю на попечение кормилиц, мамок, нянек, уделяя им дай бог несколько минут в течение дня. Типа зайти, проведать и проконтролировать прислугу. Причём, с течением времени ситуация не сильно менялась, и хоть какой-то интерес для родителей детки начинали представлять только когда наступало время искать им «партию». Ибо удачная партия для отпрыска могла повысить статус и значимость самих родителей… Конечно, таковых было не прям уж сто процентов — встречались и любящие семьи, уделявшие детям куда большего своего драгоценного времени, но даже на их фоне семья Даниила и Авроры всё равно сильно выделялась. Так что в высшем свете было составлено категоричное мнение, что чета Николаевых-Уэлсли — «сумасшедшие родители». Особенно, учитывая, что с дочей они вели себя совершенно таким же образом.
Короче, если была хоть малейшая возможность увернуться от заседания Государственного совета — Даниил её, как правило, не упускал. Но, увы, на тот раз ничего не сработало. Потому что вчера, на совместном ужине с Государем, только два дня как возвратившемся из Польши, Николай прямо приказал Даньке непременно присутствовать на сегодняшнем заседании. И осторожные расспросы бывшего майора о том, чем вызвана подобная категоричность, ни к чему не привели… Император вообще вернулся из Варшавы в каком-то задумчивом состоянии. И чем он там занимался ещё почти полгода после того, как последние очаги сопротивления были окончательно раздавлены — было загадкой. Ну, как минимум, для Даниила.
— М-м-м… я думаю, господа, скорее всего речь пойдёт о польских делах,- произнёс сенатор Кушников. Даниил был знаком с Сергеем Сергеевичем через его дядю — историка Карамзина. Они с ныне покойным Николаем Михайловичем были включены императором в комитет, занимавшийся разработкой программы для начальных школ, большую часть из которых составляли церковно-приходские. Бывший майор совершенно не помнил, как оно там было в той, другой истории, но здесь в программу церковно-приходских школ кроме письма и чтения, в качестве учебника для которого использовались Евангелие, Псалтырь и Жития святых, а также арифметики, оказывается входила и история [16]. Что его прямо поразило… потому что для него ЦПШ с юных лет были олицетворением всего самого отсталого в образовании. Над слабо образованными так и смялись: «Ты чего такой тупой — ЦПШ окончил что ли?» Впрочем, если подумать — это были насмешки из тех времён, когда всеобщее образование стало обыденностью. А для сегодняшнего времени практически поголовной крестьянской неграмотности церковно-приходские школы вполне могли считаться большим шагом вперёд. Так что Даниил тогда засунул всю свою воспитанную временами всеобщей грамотности неприязнь к ЦПШ куда подальше и впрягся в процесс по своей привычке — с полной отдачей, постаравшись внести в разрабатываемые программы весь свой опыт советского школьника и студента. Ну и любителя истории. Другого-то у него было… Ну а что получилось — не ему судить.
— Может и о польских,- согласно кивнул генерал граф Толстой — начальник департамента военных дел, усаживаясь на своё место за круглым столом. Даниил познакомился с ним, когда Николай очередной раз насел на него насчёт всякого военного. И бывший майор, уставший уже от подобных наездов, не придумал ничего лучшего как разразиться общевойсковыми уставами. Да-да — Дисциплинарным, Строевым, а также Внутренней и Гарнизонной и караульной службы. Потому что других он и не знал. Он же ни дня не служил в боевых частях… а в его собственной службе правоустанавливающими документами являлись не уставы, а всякие Положения и соответствующие приказы Службы тыла. Вот он и выдал всё, что помнил… Хотя помнил он не так уж и много. И, если бы ему не приходилось регулярно принимать зачёты у подчинённых офицеров и прапорщиков по этим самым уставам — наверное он вообще не вспомнил бы ничего. Однако — вспомнил. Пусть и дай бог треть от того, что было в них написано… Но даже то, что вспомнил — привело генерал от инфантерии Толстого в настоящий восторг. Он прямо-таки смаковал чеканные формулировки:
Неприкосновенность часового заключается в:
особой охране законом его прав и личного достоинства,подчинении его строго определённым лицам — начальнику караула, его помощнику и своему разводящему,в обязанности всех лиц беспрекословно выполнять все требования часового, определяемые его службой,в предоставлении ему права применять оружие в случаях, указанных в Уставе Гарнизонной и караульной службы…
