Патриот. Смута. Том 6 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Злость накатывала на него волнами, как и приступы мигрени.

Кто не с нами, тот против нас… Кто не с нами, тот против нас — повторял он про себя фразу, которую напоследок, уходя за сыном хана, проговорил ему, улыбнувшись этот татарский князек. Урусов. Собака! Пес шелудивый! Лис хитрый! Волчара. Но! Каков. Все предусмотрел, все просчитал.

Татары действительно готовили заговор. Они пришли в Калугу, в стан Лжедмитрия, чтобы покончить с ним. Но там это было сделать сложно. Убить, выбраться из города живыми. И тут Димка… Черт, чем дальше, тем меньше было желание у Тубецкого называть воровского царя хоть как-то уважительно.

Так вот…

Дмитрий сам вырыл себе могилу этим походом.

Жигмонд, волчара, подговорил татар, золота дал. Ему не нужен был этот воренок. И даже сына своего он не хотел ставить на престол. Сам сел бы. Такой план был у короля польского и литовского.

Стать королем еще и Руси!

И тогда… О, у этого человека открывались невероятные возможности. Он бы силами русских сабель подавил бы недовольство среди своих старых противников. Сменил бы политику. Перевернул бы все кардинально.

И самодержцем бы стал. Вероятно.

Так мыслил Трубецкой о Сигезмунде Ваза.

Но Урусов мыслил проще. Он, усмехаясь, обозначил Дмитрию Тимофеевичу аспекты того, что вариантов-то особо нет. Нет на Руси царя. Один вор и все вот это вот вокруг, второй лжец, предатель, убийца.

Кому служить? Зачем?

Дмитрий Тимофеевич из пространных рассказов Урусова услышал, что Жигмонт предложил касимовцам многое. Золото — это мелочи, эдакий приятный бонус. А вот близость к трону и всяческий почет — это уже гораздо больше. Ведь сила трех стран могла бы задавить Крым, и кто бы тогда властвовал в степи?

Да и в словах этого князька слышались прописные истины.

Основная — со Смутой надо заканчивать. От нее всем плохо.

Трубецкой сам думал обо всем этом. Он безмерно устал от общества этого марионеточного царика, возомнившего себя сейчас чем-то большим. Настоящим, а не выдуманным. От того, кто вертелся вокруг все эти годы. От избытка людей далеких от православной веры. От жизни этой неспокойной.

И чем дальше, тем же хуже.

В Тушине надежда была. А сейчас, где она?

Смысла продолжать не было никакого. Димка своим этим походом подписал себе приговор. Шуйского, по тому, что писал Ляпунов, должны скинуть. Значит, лях на троне! Черт. Плохо. Но, кажется, уже можно и самого дьявола посадить туда, лишь бы закончить все это. А Ваза — человек сильный, своевольный, но порядок-то он наведет. Кто еще? Да некому больше. Этот мальчишка, как его там… Игорь? Да кто он? Никто. Пыль на сапогах.

Боль ударила в виски. Скривил губы князь, сплюнул.

Услышал вопли близ татарского стана, обернулся. Вышел из мыслей своих и раздумий.

Петр Урусов вскорости притащил на плечах Мухаммед-Мурада, сына хана. Передал людям, смотря на бесчувственное тело с презрением. Поднял взгляд на воеводу.

— Шайтан опоил его своей брагой. — Покачал головой.

Лукавил татарин. Брагу-то они всю завезли, специально. Маркитантов в воске держали тоже за свою монету и по своему указанию, как оказалось. А казаки, раз дело такое, с каждым днем, стоя лагерем, все сильнее и сильнее заливали в себя это пойло.

Так что — брага в войске имела конкретные корни и принадлежность. Действовали татары хитро.

Дмитрий Тимофеевич вздохнул хорошо, уставился на Урусова. На лице застыл немой вопрос. «Когда?»

— Пора. — Улыбнулся тот в ответ. — Идем.

Они двинулись вперед. Шесть татар и шесть русских, что решили рассудить все это по-своему.

Закончить, поставить точку.

Лагерь спал. Перепившиеся казаки валялись в своих палатках или у костров, дрыхли, не понимая, что многие из них не увидят рассвета. Предвиделась большая резня. Но только тогда, когда их отряд сделает дело.

Звук горна должен стать сигналом к началу погрома.

Несколько верных Трубецкому отрядов служилых людей, что у моста стояли. Еще здравые, сплоченные и крепкие ватаги казаков, которым обобщенно намекнули, что может случиться беда. И что в таком случае делать. Межаков Филат человек толковый, он поймет. На пиру вечернем в шатре его не было. У обозов его курень разместился. В самой западной части лагеря.

Ну и татары — это их основная сила.

Получалось, что северная часть лагеря. Почти вся в курсе заговора. Так или иначе, поддержит его.

Остальных — в расход. Кто утечет и черт с ним. Главное — запорожцев побить. Они последнее время все близ Царика ошивались. Приблизил он их к себе, чувствуя, что дворяне северские, да и прочие больше за князя — воеводу стоят. Донские и… да какие-то неясные, полуразбойничьи казаки всегда сами по себе были. Да и положиться на них даже такой человек как царик Дмитрий, не решился. Голь, пьянь, рвань — побегут, только свистни. А запорожская ватага — самое то.

Атаман их сегодня пировал в шатре и сидел близко к Дмитрию. Вторым по левую руку за касимовским сыном ханским прямо. Это много значило.

Боль вновь пробила голову Трубецкого.

Двенадцать человек брело по лагерю. До цели оставалось все меньше расстояния. Туман, темнота, хоть глаз коли. Но, у центрального шатра горел костер, там была охрана.

— Тихо не подойдем. — Прошептал Трубецкой Петру.

— Да и не надо. Всех в расход. — Он криво улыбнулся. — Царика посечь и трубим. Ну и начнется.

Сплюнул под ноги зло, добавил.

— Главное, к своим пробиться через хаос.

Воевода кивнул.

Опасное дело затевалось. Помирать князю совершенно не хотелось. Но тот груз, который давил его все тяжелее с каждым днем после бегства из Тушина вот-вот должен был пасть, и это давало дополнительных сил. Желание просто бросить все, уйти куда-то в Поле казалось ощутимо хуже, чем рискнуть и отвалится к Жигмонту.

Он не любил Ляхов, не любил татар. Но сейчас — это было более чем рациональным решением. Шансов, перспектив, идей по поводу того, что они будут делать у Тулы — у него не имелось никаких.

Смерть! Только смерть этому упырю!

Все они медленно, стараясь не шуметь, вытащили сабли, стали продвигаться уже между шатрами запорожского куреня. Саженей тридцать, рывок и…

Охрана внезапно всполошилась, вскочила.

Бабах! Костер полыхнул так, что ослепил их всех. Что это? Дурни порох подорвали? Нет. От шатра юркнула тень! Кто? Что происходит? Их опередили! Как такое возможно!

Весь отряд заговорщиков замер. Переглядывались, не понимали, что делать. Еще один взрыв и тут началось.

От леса, что был за дорогой на юге раздались крики. Вспыхнули факела. От реки донесся стук копыт сотен коней. Там полыхнуло зарево. Что происходит? Враг, ночью, откуда?

Второй взрыв. Полыхнул уже сам царский шатер.

Дмитрий Тимофеевич Трубецкой замер. Сердце в его груди на какой-то миг остановилось, а потом забилось с невероятной скоростью.

— Господь всемогущий. — Прошептал он.

Перекрестился бы, но сабля была зажата в правой руке. Опускать ее в такое время — смерти подобно.

Человек — рядом, за палатками.

Тащит на горбу… Черт! Он же уносит Дмитрия. Царька, этого проклятого ублюдка. Вопли, крики вокруг. Стоны раненых. Бабье из обоза заверещало, словно их режут. А может там тоже враг и их окружили?

Давят со всех сторон!

Но, князь смотрел на того, кто замер в тенях и уставился на них.

Молодой, крепкий, статный. Взвалил на плечи свою ношу, тоже замер на миг. И… Оно само сорвалось с уст.

— Царь! — Трубецкой не знал, откуда пришло к нему это слово, не понимал. Оно словно само родилось, появилось, снизошло. Пробилось через боль в голове, дикую мигрень.