Парагвайский вариант. Часть 2 (СИ) - Воля Олег

Поликарпо даже не смотрел на происходящее. Он такое наблюдал уже десятки раз.

— Сеньоры и сеньориты. Ваша жизнь и честь в моих руках. Надеюсь, вы понимаете это? Кивните, если не можете говорить, — улыбаясь, произнёс он, обращаясь к дамам, в тот момент, когда за его спиной дёргался в петле глава семейства, пытаясь протолкнуть в лёгкие глоток воздуха.

Дамы закивали, а пожилая матрона бросилась перед ним на колени, вопя о пощаде. Бонго увидел знак и опустил верёвку. Старик рухнул на землю и стал судорожно оттягивать узел петли, шумно вдыхая воздух.

— Ведите себя вежливо и покорно, — продолжил Патиньо. — Вы не можете ничего требовать и не можете мне ничем угрожать. Ваша жизнь сейчас не стоит и пригоршни зерна. Ваш управляющий для меня гораздо более ценный человек, чем вы.

Патиньо указал на избитого и вывалянного в грязи господина, угрюмо стоящего с другими обитателями поместья.

Казнить налево и направо Патиньо не торопился. Хотя руки иногда и чесались. Его от этого удерживала мысль Солано об институте заложников. Нет воина страшнее, чем тот, у кого враг отнял семью. У такого воина не остаётся никакого другого смысла жизни, кроме мести. А зачем молодой республике плодить себе таких бескомпромиссных врагов? Ведь тот же полковник Алехандро Карваведо, получивший новость, что его родня жива, но спрятана где-то в бесконечных горах, станет намного сговорчивее.

Не признать логики Солано Патиньо не мог. И потому сдерживался сам и сдерживал своих людей, поверивших в себя после захвата Сан-Висенте-де-Каньете.

Картина приведения города к покорности почти не отличалась от Писко. Точно так же сутки свозили в застенки всех «лучших людей» города, из тех, кто не сообразил убежать. А оставшейся без авторитетных вожаков городской толпе предложили избрать совет.

Оставив в городе гарнизон из китайцев, Патиньо разослал отряды по всей долине в отдельные асьенды и деревни, дабы утвердить свою власть на земле. Сам же он направился именно сюда, в асьенду Ла-Карабедьо. Самое большое поместье с самым большим числом чернокожих рабов.

Всего их, с женщинами и детьми, было почти восемь сотен. Большая часть была рождена рабами, но полсотни чернокожих оказались из недавних жителей Африки.

Вставал вопрос: а что с ними делать? Сахарная плантация — это не поле маиса. Её бессмысленно дробить на индивидуальные участки. Она должна оставаться большой и обрабатываться большим числом рук. Но формально теперь эти руки свободны. Как их оставить на земле?

— Асьенда Ла-Карабедьо переходит в собственность государства. Вы все отныне свободные люди, — вещал Патиньо, стоя перед чернокожей толпой. Его слова переводили сейчас на три разных африканских языка, поэтому он старался говорить простыми словами.

— У вас такие же права в народном государстве Перу, как и у прочих жителей, вне зависимости от цвета кожи и веры. Вы можете свободно заводить семьи и менять место жительства. Но я понимаю, что идти вам особо некуда. Поэтому предлагаю остаться на асьенде в качестве наёмных работников. Ваша оплата будет такой же, как и у подённых рабочих на прочих фермах. Но помимо этого вам будет отведено место для строительства собственного дома и выделен земельный участок для своего хозяйства. Ваши дети будут бесплатно обучаться в школе, которая разместится в бывшем господском доме.

В разговорах с Солано эта тема возникала из раза в раз. Ничего важнее правильного воспитания и образования детей господин не видел. И этим с ним был совершенно солидарен покойный Супремо. Его программа поголовного образования маленьких парагвайцев несла ту же идею. Спорить с такими авторитетами Патиньо не мог и на создание школ для бедняков изначально закладывал ресурсы и внимание, хотя и других проблем было множество.

— Асьендой будет по-прежнему управлять дон Мендоса, — Патиньо указал на управляющего, уже приведшего себя в порядок после первоначального эксцесса и жёсткого разговора с вождём бунтовщиков. Выбор между службой государству на прежней должности или каторгой на рытье каналов он сделал, не колеблясь.

— Надсмотрщиков над вами больше не будет, но ваша заработная плата будет теперь оцениваться по труду. Так что следите за собой сами. Для охраны порядка и соблюдения закона будет сформирована полиция.

Говорить, что она будет состоять из бывших надзирателей, Патиньо не стал. Зачем? Но по большому счёту для африканцев мало что изменилось. Тот же управляющий. Те же надзиратели. Вместо бесплатной кормёжки та же еда, но уже за свои деньги. Зато свобода!

— Желающих приглашаю в ряды моей армии. Кормёжка, форма и оружие за счёт государства. Но вместе с этим подчинение начальству и дисциплина. Нарушители дисциплины наказываются жестоко. Мне проще повесить дурака, чем ждать от него глупости в мирное время или трусости в бою.

* * *

— Сеньоры, я собрал вас здесь, чтобы сообщить основополагающие принципы нашей дальнейшей совместной жизни.

Патиньо стоял за церковной кафедрой храма в Писко, который на время превратился в конференц-зал для всех управляющих имений в регионе. Далеко не все горели желанием сюда ехать, но суровые парни с революционной доходчивостью объяснили, что явка обязательна, и теперь на скамейках сидело чуть больше пятидесяти человек, олицетворявших собой всю трудовую активность долины Каньете и Ики.

— Со многими из вас я говорил лично, но сто́ит повторить для всех. Вы теперь государственные служащие. И только до тех пор, пока вы служите государству, вы живы и на свободе. Ибо в противном случае вы — лакеи угнетателей и кровососов и не заслуживаете пощады.

Патиньо любил перед началом разговора нагнать жути на собеседника. Так тратилось меньше времени на достижение нужного результата.

— Для начала мне нужен отчёт по всем вашим хозяйствам. Размер. Продукция. Доходность. Потребности в людях. Проблемы. Перспективы увеличения. Это первое. Второе. Ваши отчёты будут проверяться. Так что не советую врать. Третье. В течение ближайшего времени хозяйства будут укрупнены. Такие мелкие асьенды, как «Каса Бланка» и «Пепитан», будут присоединены к асьенде «Ла Риконада». Сеньор Маурисио, принимайте там дела. К сожалению, их хозяева не смогут вам в этом оказать помощи. То же самое касается «Кастильо Унануэ», — Поликарпо указал рукой на одного из мужчин в зале. — Берёте под контроль ваших соседей с севера и востока. Позже обдумаем и другие укрупнения, ибо некоторые из вас, мне кажется, недостаточно нагружены. А у нас много дополнительной работы.

— Сеньор Патиньо, какой дополнительной работы? Мы и так не знаем, как теперь быть с хозяйствами. Рабы буйствуют и работать отказываются. Даже выдача им аванса ничего не решает. Они просто пропили деньги и празднуют бесконечно.

Патиньо нахмурился. Он такое непонимание от нижестоящих не любил.

— Везде так?

Ответом ему был согласный гул.

— Ничего. Приведём в порядок, — сказал он спокойно. — Я хотел поговорить о работах всеобщей пользы. Говорят, долина нуждается в новых каналах. Это верно?

— Совершенно верно, — встал управляющий Маурисио. — Уже был план: отвести воду к северу от «Ла Риконада», орошать пустоши, которые раньше принадлежали… прежним владельцам. Но канал должен был пройти через церковные земли, а договориться не получилось. Очень уж жадными оказались церковные власти в Лиме.

— Отлично. Значит, начинаем работы по этому каналу. Мне нечем занять три сотни уважаемых сеньоров, которые уже две недели сидят по подвалам и напрасно жрут народный хлеб. Кто знает толк в ирригации?

Вопрос повис в пустоте. Дураков тут не было, и все понимали, что на исполнителя проекта повесят и каторжан, а это означало смертельную ссору с людьми, ещё недавно олицетворявшими власть и деньги.

— Понятно. Считаете, не справитесь? — Патиньо усмехнулся. — Тогда назначу сам. Мистер Джонсон, ваше хозяйство налажено, помощник справится. Вы займётесь каналом.

Рыжеватый шотландец, наладивший маслодельню на «Эль Оливо», тяжело вздохнул.