Воин-Врач IV (СИ) - Дмитриев Олег
Тем, кому довелось увидеть взрыв, и тем, кому потом не посчастливилось собирать по льду Днепра его последствия, объяснения не помогли бы точно. В этом времени не было ничего и никого для того, чтоб объяснить произошедшее. Камни, секиры, стрелы-срезни, затёсанные брёвна-снаряды баллист — ничего и близко не давало подобного эффекта, чтоб от одного, пусть и упавшего с неба, небольшого бочоночка, десятки недавно живых людей превратились в разрозненные обугленные куски и лохмотья, да ещё и на таком расстоянии друг от друга.
Тем из Алесевых и Звоновых, кому довелось работать в «трофейных командах», рассказы о свойствах веществ и их удивительных метаморфозах не помогли бы ни обосновать, ни забыть увиденного. Полтора десятка из них после этой битвы покинули дружину и отправились прямиком к отцу Антонию в Лавру, послушниками. Вероятно, решив, что в их услугах Чародей с такими возможностями нуждается вряд ли. И совершенно точно пережив невероятное психофизическое потрясение.
Удивили викинги. Пережив ровно то же самое, они и думать не думали о том, чтоб терзаться или рефлексировать. А вот о том, что с таким князем не пропадёшь — думали наверняка, потому и проели плешь Хагену Рыжебородому, чтоб тот непременно сговорился со Всеславом о вассалитете. Или они все до одного, глубоко уважая и ценя прежнего атамана-предводителя, «перепишутся» к Чародею. Чтобы уж точно в случае чего не оказаться в числе тех, кого «трофейным командам» придётся лопатами собирать по берегу или баграми да якорями-кошками выуживать из-подо льда. Но Рыжий спорить с ними и не собирался. Он прекрасно помнил, как прилетело на снег метрах в пяти от него чье-то оплечье. С куском плеча внутри.
В Переяславле у Глеба, прибавившего к уже имевшейся невозмутимой и не поддававшейся расшифровке мимике ещё и молчаливость, гостили два полных дня. Всеслав после молебна, который отстоял на площади под ложившимся с небес крупным снегом весь город, объявил отдых. Указав, что за всё выпитое и съеденное его воинами, заплатит дружинная казна. Ценники на брагу и еду, надо полагать, это тут же вскинуло минимум втрое, как всегда случается, когда планируется оплата из бюджетных средств, но князю было наплевать. Алесь доложил промежуточно, сколько должно было остаться добра после того, как рассчитались с возницами саночек. На эти деньги можно было поить пять дружин недели три, так что жадничать не было резона. А ещё очень хотелось подарить парням хоть такой, но отдых. Они, вполглаза спавшие месяц, заслужили его, как никто другой.
По этой же самой причине сам великий князь с сотниками и воеводой заперся в горнице безвылазно. Чтобы и у железного внешне Гната была возможность хоть немного выдохнуть, зная, что за дверями и во дворе стоят Лютовы ребята. Которых произошедшее, кажется, не волновало вовсе. Ну, рать. Ну, латинян. Ну, разлетелась на версту. Бывает. Не́хрена было вообще к нам соваться. Батюшка-князь жив-здоров? Вот и ладно, а остальное — вовсе не наша печаль.
Запомнились расспросы Хагена, митрополита и самого́ Глеба, теперь Переяславского. Рыжий вопросы задавал с такой прямодушной хитростью, что на него даже Гнат смотрел с отеческим умилением, как если б у него сынок пятилетний просил меч, чтоб выйти на улицу и тамошнему Ваське или Петьке уши отрубить, чтоб не дразнился.
Вопросы отца Василия были предсказуемо сложнее, но касались в основном того, не было ли в деяниях Всеславовых чародейства-волховства бесовского. Лаконичные объяснения о том, что всё случившееся имело сугубо научное объяснение, и нечистый там и близко не пробегал, его, вроде бы, удовлетворили полностью. Хотя, по крайне задумчивому лицу его, лежавшему потом на столе, видно было, что митрополит напряжённо и с великим трудом изыскивал приемлемые слова для того, чтоб услышанное, но ни разу не понятое, донести до паствы, чтобы не допустить разброда с шатаниями.
Вопросы Глеба были самыми сложными. И хуже всего было то, что мысли они навевали безрадостные. Ладно бы, спрашивай он для себя или для отца, Святослава Черниговского. Но создавалось у Всеслава очень нехорошее впечатление, подозрение даже, что за такими округлыми, не предметными, вроде бы, вопросами его виднелись кресты византийских монастырей. И дай-то Бог, чтобы не римских. Гнат, пару раз пытавшийся вывести Глеба если не на чистую воду, то хотя бы на пьяную откровенность, в обоих случаях напарывался на какие-то невнятные объяснения того. И на слишком цепкий и холодный взгляд в ответ, для этой поры застолья не характерный совершенно. У самого Рыси, как и у Вара с Немым, были точно такие же. Словом, вопросов двоюродный брат оставил сильно больше, чем дал ответов.
Через два дня, рассчитавшись и получив тёплые напутственные слова и заверения в верности и бесконечной дружбе, княжья дружина во главе со Всеславом направилась домой. Алесь и Звон говорили, что остальные наши, в Переяславле не появлявшиеся ни до битвы, ни после, частью уже добрались, а частью были на подходе. Это радовало. Ве́сти Дарёне улетели в тот же вечер, но от знакомых живых людей получать их всегда гораздо приятнее и как-то вернее, чем с ленты «телеграммы».
Обратный путь занял на сутки дольше. Гулкий треск, от которого нервно ржали и припадали на задние ноги кони, давал понять, что лёд на Днепре доживал последние дни, и возвращаться пришлось не всегда по руслу, по фарватеру. Кое-где приходилось выбираться на более пологий правый, восточный берег, и торить дорогу там. Но добрались, пусть и чуть дольше по времени, без потерь и без нападений. На вопрос и о них Звон Иван, чей коренастый, но, по словам Алеся, на диво выносливый франкский конь шагал рядом с Бураном, ответил лаконично:
— Не, дурных нема́. Мои твоих зареклись трогать, а пришлых всех мы знаем и следим, в этих краях нет их. Дальше Переяславля южные и не забредали. А северные либо мои, либо древлянские, либо шведы да датчане-шалуны. Спокойно дойдём, княже. Через переход вокруг Днепра уже Шиловы ребята будут стоять до самого дома. Да и ваши, поди.
Про наших, как и прежде, никто не стал ни соглашаться, ни опровергать. По лицу Рыси понять что-либо на этот счёт было абсолютно невозможно, а Ян, Ждан и Алесь при подобных вопросах всегда тут же надевали лица людей, прослуживших всю жизнь, тех, которые фраз, произнесённых не в соответствии с Уставом, понять не могли в принципе, как если бы звучали на неизвестном языке, рыбьем, например. Но о том, где именно ждать Шиловых, Гнат потом уточнил более предметно. Чтобы не уменьшить нечаянно бандитское поголовье из-за слабой координации. Но он, конечно, объяснил не так. У него получилось лаконичнее. «Ибо потому что» у него получилось, фраза, которая с лёгкой руки князя-батюшки уже становилась потихоньку тайным паролем нетопырей.
Поэтому все насквозь тайные кордоны жуликов присоединялись к обозу и дружине со сконфуженными лицами. А как иначе, когда ты сидишь в засаде вторые сутки, огня не разводишь, чтоб дымным духом ме́ста тайного не выдать, не шевелишься почти что — а ну, как снег скрипнет, или с ветки дерева, на которой сидишь, упадёт? И тут вдруг голос за спиной:
— Бог в помощь караульщикам. Рать на подходе, хорош сопли да задницы морозить, подтягивайтесь к вашим, что с нами уже идут. Там и горячего похлебаете, и всеславовки глоток каждого дожидается.
Нет, горячего — это очень кстати, конечно, а уж об огненном княжьем напитке и разговора никакого нет. Но чтоб вот так, в полной тишине весеннего леса подойти и только что не по плечу похлопать? Звери, как есть звери! И атаман их Рысь — тоже. Про князя так думать на всякий случай не рисковали. Он, говорили, мысли слышит, не обиделся бы ненароком. Обижать и сердить Чародея в Звоновой дружине желающих не было ни одного, особенно после того, как атаман, и Шило вслед за ним, сказали, что тому, кто со Всеславовыми дружинными закусится, или надумает зло учинить — лучше удавиться самому, заранее. Всем легче будет.
