Воин-Врач IV (СИ) - Дмитриев Олег

— Ян, первую! — скомандовал Чародей. И через полмига в голубое небо взвилась, оставляя серый след, будто за самолётом из далёкого будущего, стрела.

На высоте метров сорока над задравшимися вверх головами латинян полыхнуло и раздался гром, неожиданный и очень напугавший их коней. А на месте вспышки повисло густое серое облако. Формой вполне похожее на череп. И князь снова поблагодарил Богов. Ясно, что сделать такое обычной сигнальной стрелой нарочно было невозможно. И что похожесть эта была вызвана скорее богатой фантазией. Но крики со стороны врага усилились, а от задних рядов начали отделяться первые «передумавшие». Но поздно было и для них.

— Помогай, батька-Днепр! Помогай, Дед Речной! Мара-Марьяна, помогай и ты! — выкрикнул отрывисто князь, вскочив обеими ногами на седло, выпрямившись над ледяным полем во весь рост. И хлопнул ладонями первый раз.

Северяне озирались, не понимая, что происходит. И больше странного поведения вождя русов их пугало то, что все его воины разинули рты так, будто орали что-то изо всех сил. Но звука не было.

— Помогайте, Боги! Не дайте силе вражьей гулять по земле нашей! Не дайте уйти от наказания тварям иноземным! — второй хлопо́к заставил первые ряды крестоносцев перейти на бег. Конные начинали отрываться от пехоты, грозя длинными остриями копий.

— Пропадите пропадом, паскуды! — с третьим хлопко́м разинул пасть и сам Чародей-оборотень, точно собираясь и впрямь превратиться в огромного волка и рвануться навстречу врагу.

Повезло. Снова просто повезло. Два основных заряда из трёх сработали так, как и было задумано. Лёд в руслах ручьёв и в середине Днепра позади вражьей толпы взлетел в небо вместе со столбами воды. Громовика мы не пожалели. И почти вся латинская кодла, в богатых доспехах, в шлемах, со щитами, начала тонуть. Треск льдин, что рушились и расползались под ногами и копытами, был слышен отчётливо. Всем, кроме викингов, что таращились на творившийся перед ними ужас, орали, но не слышали даже сами себя. Хотя, вой умиравших тысяч почти перекрывал звук ломавшегося льда.

А вот ниже по течению что-то пошло не так. Отсечь взрывом и утопить те восемь сотен не удалось. То ли отсырело что-то, то ли контакты где-то отошли — уже было неважно. Единственным важным для князя сейчас было то, что эти восемьсот душегубов сейчас разворачивались и собирались набрать скорость. В обратную от нас сторону.

— Янко, третью! — заорал Всеслав. И снова раздался знакомый щелчок.

На этот раз дым был белым, густым. И рванул сигнальный заряд, указывавший цель, гораздо ниже. Но тот, кому этот знак был предназначен, его не пропустил. И начал разбег с Княжьей Горы, самой высокой точки правого берега.

Крики ужаса, плач, вой и молитвы раздавались между льдин. И доносились от убегавшего к заросшему острову отряда. И усилились значительно, когда на небе, по-прежнему ослепительно голубом, блеснули крылья ангела. Не знаю, был ли среди латинян кто-то, видевший или слышавший историю Люблина. Но им и так хватило.

Огромные белые крыла́, пролетев на высоте, куда, наверное, не всякая птица поднималась, заложили вираж над островком и начали снижение. Рассчитанное, правильное, никак не похожее на падение. И я от души порадовался за Лешко, что так ловко навострился управляться с доисторическим дельтапланом.

Скачущие и бегущие с криками крестоносцы разворачивались. Всадники рвали поводья и губы коням, которые падали и визжали от боли, не понимая, что происходит. Как и их хозяева. А белоснежные крылья ангела смерти приближались.

Я видел, как отделился от силуэта фигуры первый бочонок и полетел вниз. Нос дельтаплана резко поднялся, и наш Икай явно приложил много сил для того, чтобы удержать «машину» на правильном курсе. Но справился.

Заряд, меньше того, что развалил костёл в Люблине, оказался достаточным. Он угодил в «хвост» сбившейся, смешавшейся толпы орущих от ужаса людей и животных. И рванул.

«Ох, мать моя…», — ужаснулся Всеслав. Даже он, пусть примерно, но знавший чего стоило ожидать.

На месте почти всей бежавшей и скакавшей кучи народу, как только развеялся дым, была видна огромная полынья. С красной водой. И краями, заляпанными красным. А вокруг валялись и продолжали падать с неба вражьи воины. Кусками.

— Янко, вторую! — уже гораздо спокойнее скомандовал Всеслав. Хоть по севшему голосу было понятно, что произошедшее вполне впечатлило и его, бесстрашного Чародея и оборотня. До того, как взмыла стрела, чтобы вскоре полыхнуть ярко и оставить в небе скорбное чёрное облако, прошло аж три удара сердца. Проняло, видать, и невозмутимого старшину стрелков.

На чёрную кляксу в небе отреагировали так, как и было задумано. Рухнули плетёные щиты, такие же, как тогда, под Вышгородом, только, пожалуй, побольше. Где-то быстрее, где-то медленнее. За трое суток, что провели в вырытых подземных убежищах ратники, снегу навалило, как и сказал Гнат, прилично, поэтому некоторые «ставни» с намороженным поверх веток льдом пришлось толкать дольше. Но открылись все «норы», под обоими берегами, и из них повалили Ждановы пополам со Звоновыми. Для того, чтобы не дать остаткам бесчисленной рати латинян ни единого шанса. Для этого же на срезах правого и левого берегов появлялись фигуры Яновых стрелков, которые начали «подметать» бежавших и скакавших в разные стороны обезумевших от ужаса крестоносцев и наёмников. И это тоже было страшно. Но, конечно, не так страшно, как картина, что осталась после первой в Средневековье бомбардировки по живой силе противника. Ставшей мёртвой так, как никто и никогда ещё не видел и даже представить себе не мог.

— Янко, третью туда! — указал Всеслав на участок, где сбивалась в кучу большая группа оставшихся в живых. Ими явно командовал кто-то, умудрившийся не растерять остатки ума и хладнокровия даже в этой невероятной ситуации. Стратег или тактик — теперь уже не важно. Он выбрал не ту сторону.

Раздался щелчок, и белый дым указал нашей «легчайшей авиации» нужное направление. Он наверняка и сам видел сверху, что противник собирался в одном месте, но, как и было условлено и не один раз повторено, инициативы не проявлял. После той истории в корчме, после того, как я отчитал его, вправляя выбитые пальцы, Икай зарёкся делать что-то против княжьей воли. И если был получен твёрдый приказ — выполнял его в точности. Как сейчас.

Второй и последний бочонок отделился от рамы и полетел вниз, а взмывший уже без поправки курса вверх «полегчавший» бомбардировщик ушёл дальше прямо по руслу. Вытоптанная нами полоса была отлично видна ему сверху, а ширина и плотность её позволяли надеяться, что и на этот раз он и сам не убьётся, и «птичку» посадит целиком.

Вторая бомба сработала ровно так же, как и первая. Но расстояние до неё было значительно меньше, поэтому и эффект удалось разглядеть во всех неприятных подробностях. А куски льда и врагов почти долетели до викингов. Которые, кажется на ногах стояли редким чудом и на одном непробиваемом северном упрямстве. Того, что творилось вокруг, невозможно было и в самом страшном сне представить.

Ударный кулак, гордость и великая, неодолимая сила Святого Престола, направленная на Русь волей папы римского, перестала существовать.

Дружинные, Звоновы и примкнувшие викинги зачистили периметр ещё до темноты. На привычные всем битвы, когда одна толпа с железками бежит на другую, когда развеваются стяги над головами, свистят в небе тучи стрел, это не было похоже совершенно. Это было грязно, кроваво и рутинно. Но это была важная и нужная работа, сделать которую кроме нас было некому. Защита родной земли, своего народа и своей Правды не всегда бывает похожа на романтические истории и фильмы моего времени или те легенды, что были древними даже здесь, в которых выходили перед строем двух противоборствующих сторон два богатыря-поединщика, и их честным боем один на один решался исход всей войны. В старых сказках много того, что отличается от настоящей жизни. Война же всегда была и оставалась войной, и красивого, романтичного и возвышенного в ней не было ровным счётом ничего. Я знал это совершенно точно, побывав не на одной из них, будучи врачом в прошлой, и воином в этой жизни. Менялись способы и устройства для убийств себе подобных, для уничтожения живой силы противника, но смысл и суть оставались неизменными. Убей ты — или убьют тебя.