Кубинец. Том II (СИ) - Вязовский Алексей

— А если родится девчонка?

— Будем пить на всех крестинах, пока не получится сын, — засмеялся Барба Роха.

К сожалению, с материальной помощью у Пиньейро ничего не вышло: «казна пуста» — сказал он устало, даже не пытаясь шутить.

Я вернулся домой и вскрыл оба своих тайника — жалкие остатки денег Альвареса. На новый дом не хватит, конечно, но если тратить осторожно, Люсия проживёт год спокойно. У меня же оставалось только выданное на дорогу.

— Это для нашего малыша, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал твёрдо. — Ты ни в чём не должна нуждаться. И знай, что этот дом — ваш. Не только твой, но и нашего ребёнка. Никакого толку с того, что сейчас ты непонятно зачем продемонстрируешь гордость, а потом не будешь знать, как кормить семью. Вот, еще часы, — я снял с руки и положил их на стол. — Продашь, если будет нужда. И не стесняйся обращаться к Пиньейро.

Глаза Люсии снова наполнились слезами, и она лишь крепче прижалась ко мне.

Вылетали мы из аэропорта Ранчо Бойерос ранним утром. Солнце ещё только поднималось над Гаваной, но уже начинало припекать. Я не стал будить Люсию. Осторожно поцеловал, положил на подушку записку, в которой обещал вернуться. Долгое прощание — лишние слезы.

У входа битком набитого аэропорта явстретился с Карлосом — мы с ним летим через Майами. Остальные добираются другими путями, чтобы не обращать на себя внимания, и в случае осложнений аргентинские власти не смогут связать членов группы друг с другом.

— Ну, что, паспорт не забыл? — вполне серьезно спросил спец по наружке.

— Всё с собой, — похлопал я по карману.

— Ну пойдем тогда. Не отставай, — Карлос открыл дверь и мы вошли в здание аэропорта.

Воздух казался густым от человеческого дыхания, запаха пота, табачного дыма и какой-то тревожной суеты. Толпа кишела, словно муравейник, люди с чемоданами, узлами, клетками с попугаями, толпились у стоек регистрации, пытаясь прорваться к заветным дверям. Рейсы ПанАм из Гаваны летали нерегулярно, пассажирам переносили билеты на более поздний вылет, а там своих уже хватало. Как итог — хаос и неразбериха.

— Нам туда? — я с сомнением посмотрел на толпу. Мне показалось, или там мелькнула Сьюзи?

— Не отставай! — прикрикнул мой спутник, и мы пошли подальше от толчеи и очередей, войдя в неприметную дверь с надписью «Вход для персонала». Проследовали по коридору, повернули направо, налево, и вошли к старшему специалисту ветеринарного контроля, если верить табличке. За столом в маленьком кабинете сидел толстяк лет сорока с пятнами пота на грязноватой гуаябере. Полуприкрыв глаза, он пытался не оторваться далеко от гудящего на столе вентилятора.

— Ола, — поздоровался он, не вставая с места. — Давайте паспорта.

Получив искомое, он с сожалением выбрался из-за стола и куда-то ушел, оставив нас в кабинете.

— Садись, — кивнул Карлос на стул и развернул вентилятор к нам.

Минут через пять толстяк вернулся, отдал нам паспорта, и сказал:

— Готово, пойдем.

Я схватил свой чемоданчик и мы пошли дальше по лабиринту коридоров, и спустя пять или шесть поворотов остановились перед неприметной дверью. Ветеринарный контролер достал из кармана ключ, отпер замок и пустил нас вперед. Мы оказались в зале вылета. А толстяк, судя по торопливым шагам за стеной, поспешил вернуться к своему вентилятору.

— А регистрация, пограничный контроль? — удивился я.

— Всё готово, — ответил Карлос. — Наши места А и Б в двадцать пятом ряду. Вон, свободные кресла, давай сядем. Кто знает, сколько ждать объявления на посадку?

Рейс Пан Ам в Майами, как и ожидалось, был переполнен. Я протиснулся за своим спутником по узкому проходу, заваленному ручной кладью — коробками, свёртками, саквояжами. И клетками с попугаями, конечно. Такое впечатление, что каждый четвертый счёл нужным потащить домой крикливую и вредную птицу. Вокруг меня сидели самые разные люди: американцы, спешившие покинуть остров до того, как его поглотят революционные перемены; кубинцы, чьи лица выражали смесь надежды и глубокой печали; дипломаты, тихо обсуждавшие что-то.

В салоне стояла духота. Кондиционеры, если они вообще работали, справлялись плохо. Многие курили, и к запаху пота примешивалось амбре сигаретного дыма. Стюардессы в сине-белой форме, несмотря на все эти неудобства, сохраняли на лицах неизменные дежурные улыбки. Они сновали по проходу, разнося напитки в маленьких пластиковых стаканчиках, предлагая журналы «Лайф» с яркими, глянцевыми обложками и корпоративный журнал авиакомпании, посвящённый путешествиям по экзотическим уголкам мира. Мне не хотелось ничего. Я просто откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от окружающего шума.

Час с небольшим полёта показался мне вечностью. Каждая минута тянулась, словно бесконечная лента. Хотелось поскорее выбраться из этой «роскошной могилы», как я про себя окрестил самолёт. Мои мысли постоянно возвращались к Люсии, к её словам, к нашему неродившемуся ребёнку. Что я здесь делаю? Зачем? Имею ли я право рисковать своей жизнью, когда у меня теперь есть такое ценное сокровище?

Я открыл глаза. Карлос, сидевший рядом со мной, не спал, а смотрел в иллюминатор, сосредоточенным, почти мрачным взглядом. Он тоже переживал, но старался не показывать этого.

В Майами нас встретил оглушительный шум большого аэропорта. Здесь всё было другим — ярким, суетливым, доведенным до совершенства. Сотни людей, хаотично движущихся, голос диктора, объявляющего рейсы исключительно на английском, огромные рекламные плакаты, призывающие купить то или иное чудо техники.

Мы с Карлосом направились к стойке регистрации на пересадку до Буэнос-Айреса. Девушка с безупречной причёской и губами, накрашенными яркой помадой, притягивающей взгляд, сообщила нам, что посадка на наш рейс начнётся через четыре часа. Я тяжело вздохнул. Дополнительное время для размышлений, от которых так хотелось сбежать.

Пока Карлос решал какие-то вопросы с билетами, я пошел прогуляться по залу ожидания. Здесь царила атмосфера расточительного, по моим меркам, изобилия. В воздухе витал запах пригоревшего кофе, свежей выпечки и парфюма. Яркие витрины магазинов манили драгоценностями, одеждой, сувенирами. Множество богатых американцев, одетых в безупречную одежду, неспешно прогуливались, беседовали, пили коктейли. Мой костюм, который я до этого считал если и не шикарным, то довольно сносным, здесь казался совсем бедным. Впрочем, я быстро перестал обращать на это внимание. Мне удобно и не очень жарко, а остальное — ерунда.

Я взял в буфете Пан Ам кофе и сэндвич. Так себе, даже для бесплатного угощения. Но я съел всё, пытаясь заглушить нарастающее чувство тревоги. Я сидел за столиком, наблюдая за проходящими мимо людьми, их беззаботными лицами. Как же далёк этот мир от того, из которого я только что прилетел.

Вдруг ко мне подошла пожилая дама с крошечной собачкой на поводке. Она была одета в элегантное синее платье, на шее поблёскивало жемчужное ожерелье. Судя по жиденьким прядям, выбивавшимся из-под шляпки, времени на расчесывание она тратила не очень много. Её лицо, покрытое морщинами, выражало смесь любопытства и высокомерия.

— Молодой человек, — произнесла она по-английски резко и надменно. Остальное я не понял, потому что язык гринго всё ещё оставался для меня неизведанной тайной. Но судя по тому, что она тыкала мне в лицо собачку и говорила как с прислугой, от меня требовался присмотр за ее животным. Одна радость в жизни осталась: следить за пёсиком богатой американки. Ищи рабов в другом месте, старая калоша!

Я улыбнулся, показывая свою вежливость, и ответил ей на испанском, медленно, чтобы она поняла:

— Извините, сеньора, но я не понимаю по-английски.

Её лицо мгновенно исказилось. Глаза прищурились, губы сжались в тонкую полоску.

— Damn Latino! — прошипела она, а затем, бросив на меня презрительный взгляд, развернулась и поспешно удалилась, потянув за собой собачку.