На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

[1] Искаж. татарск. сихерче — колдун

[2] Князь Витовт был трижды крещён: первый раз в 1382 году по католическому обряду под именем Виганд, второй раз в 1384 году по православному обряду под именем Александр и третий раз в 1386 году по католическому обряду также под именем Александр

[3]«Баторовка» — общее название сабель, на клинке которых — гравированные или травлёные изображения Стефана Батория, связанные с ним надписи. В данном случае польско-венгерская сабля. Длина клинка составляла 77—88 см, вес сабли — около 0,9 кг, с ножнами — 1,6 кг

Глава 5

Завтрак в логове Лиса

Проснулся я удивительно отдохнувшим. Правда, подойдя к окну был немного удивлён, потому что солнце едва-едва осветило внутренний двор Гольшанского замка, куда это самое окно выходило. Как будто я и не спал вовсе. Но сонная одурь прошла быстро, и я понял как долго проспал.

Я тут же кликнул слуг, чтобы несли воду умыться и одежду. Есть хотелось зверски и я послал людей на поварню замка с наказом тащить что дадут, пускай даже холодное, если кухонные печи с утра ещё не растоплены. Отправленные Зенбулатовым люди вернулись с водой и чистой одеждой, а вместо еды принесли приглашение на завтрак от хозяина замка. Точнее явился чопорный слуга Сапеги, первым дело заявивший, что он хоть и в услужении, но шляхтич.

— Пан великий канцлер литовский, — сообщил шляхтич-слуга, — приглашает пана князя к себе малую гостиную на завтрак через четверть часа.

— Передай пану канцлеру мою благодарность, — кивнул в ответ я. — Я буду вовремя.

Шляхтич-слуга ушёл, я же без особой спешки умылся и оделся, прицепив к поясу всё тот же палаш. Я знал, что мои люди очистили его клинок от крови и отдали местному кузнецу, чтобы поправил его после схватки. Как бы ни была хороша сталь, но после такой рубки на лезвии остаются серьёзные следы, от которых не избавиться с помощью одного лишь точильного камня. А оставлять царёв подарок в небрежении уж точно нельзя.

Вот так при параде, как и положено князю, да ещё и из Рюриковичей, заявился я к Сапеге. Да и сам канцлер выглядел ничуть не хуже. Он встретил меня в относительно небольшом комнате, которую тут именовали на заграничный манер гостиной. Посреди неё стоял накрытый к завтраку стол, рядом с ним пара стульев с тонкими гнутыми ножками, какие казалось не то что меня, а и Сапегу-то не выдержат. Великий канцлер литовский хотя габаритами до моих не дотягивал, однако человек был достаточно корпулентный.

— Располагайтесь, Михаил Васильич, — радушно пригласил он меня за стол, — позавтракаем чем Господь послал. Да и развлечёмся беседой, как должно уважаемым и уважающим друг друга господам.

Я первым не без опаски опустился на стул. Конечно, Сапега не шестиклассник, чтобы устраивать подначку с подпиленными ножками, однако мебель в гостиной всё равно казалась мне слишком хрупкой для моих габаритов.

— Отдадим же должное моим кухарям, — предложил Сапега, — потому что они сотворили настоящее чудо. Обычно я завтракаю позже.

— Надеюсь, я не наделал шума и не поднял вас с постели, Лев Иваныч? — поинтересовался я, приступая к еде. Аппетит у меня, надо сказать, был просто волчий.

— Я немолод, — пожал плечами Сапега, тоже принимаясь за еду, — и во сне нуждаюсь меньше вас, молодых. Обыкновенно я читаю в это время, пока не растопят печь на поварне и можно будет отведать горячего. Зимой, как вы сами понимаете, это особенно актуально.

Мы отдали должное труду кухарей Гольшанского замка, которые и в самом деле сотворили чудо. Еда была не такой изысканной как на пиру, однако если всё это они сумели приготовить на открытом огне, не растапливая печи, да ещё и так быстро, то кухари сапегины и в самом деле кудесники.

Когда же остатки трапезы унесли, поставив перед нами тарелки с лёгкими закусками и пару бокалов, куда Сапега лично разлил вино, я понял, что пришло время для разговора. Я ждал и опасался его, готовился почти как к Смоленской битве, понимая, что от исхода этого разговора будет зависеть столь же много, как и от самой жестокой битвы. Да и сеча, пускай и словесная, предстоит весьма тяжёлая. Поблажек мне Сапега не даст, продолжив попытки схарчить меня с костями без соли, как верно высказался не так давно Станислав Потоцкий.

— Вы позволите мне дать вам пару советов относительно того, как вести себя в Вильно? — поинтересовался у меня Сапега, как только слуги покинули гостиную и мы с ним пригубили вино из бокалов.

— Добрым советом от старшего пренебрегать грешно, Лев Иваныч, — ответил я. — Тем более хоть мы и воевали по разные стороны, однако о мудрости вашей я наслышан, да и плоды её испробовать мне пришлось, уверен, не единожды.

— Полноте, Михаил Васильевич, — развёл руками Сапега, — так-таки и мудрости. К чему же льстить мне. Да и действия мои к успеху не привели.

— Но в том вашей вины нет, — усмехнулся я. — Победу мы одержали на поле боя, а вы сделали всё, чтобы провести королевскую армию от Смоленска до Коломенского. И всё же вернёмся к вашим советам.

— Не только советам, — заметил Сапега. — но и предупреждениям. К примеру, если у вас с собой письма для меня от вашего царя, не вручайте их покуда вы у меня в гостях. Лучше всего сделать это, когда вы представитесь литовской магнатерии и шляхте в Вильно. Допрежь того, мы можем обращаться лишь как лица сугубо приватные.

— От чего вы ещё хотели бы предостеречь меня? — поинтересовался я, беря бокал и делая маленький глоток вина.

Никогда особо не любил его, однако сейчас надо было не просто сидеть и глядеть на собеседника. Есть мне уже не хотелось, вот и мочил губы в вине, делая вид, что пью.

— От воеводы виленского, Николая Христофора Радзивилла, прозванного Сироткой, — ответил Сапега. — Он хотя и долго противился решениям Люблинского сейма, однако после королю удалось купить его должностями и теперь он скорее поляк нежели литовец.

У меня были письма и к нему, ведь виленский воевода был своего рода наместником короля в Великом княжестве Литовском наравне с гетманом, которому принадлежала военная власть. К тому же, как поведал мне Потоцкий, в отличие от великого гетмана и даже канцлера виленский воевода был сенатором, то есть представлял Литву на сейме, что делало его политический вес весьма и весьма серьёзным.

— У меня есть письма к нему, — не стал отпираться я, — в том числе и те, что должно передать королю польскому. Да и вообще мне не избежать общения с ним, ведь кто кроме воеводы поможет мне и моим людям расположиться в городе.

— О, на этот счёт не беспокойтесь, — махнул рукой Сапега. — Он найдёт вам отличный дом со своим двором, где вы разместите всех своих людей. От прислуги не отказывайтесь, всё равно, кого бы вы ни наняли, все будут наушничать магнатам. Даже если не сразу, так до них доберутся через несколько дней и прикормят.

— И вы в том числе? — поинтересовался я, хитро глянув на Сапегу.

— Конечно, — рассмеялся канцлер, — я же должен быть в курсе того, что происходит у вас на подворье. И если не о чём, так хотя бы с кем вы беседы ведёте.

— И вы так открыто говорите об этом? — удивился я, надо сказать, почти искренне.

— В ином случае вы сочли бы меня либо старым дураком, — спокойно ответил Сапега, — либо циничным лицемером. Прослыть ни тем ни другим я не хочу, потому и откровенен с вами.

— А раз уж вы столь искренни со мной, Лев Иваныч, — продолжил я, — так скажите, для чего пригласили к себе в гости? Это ведь немалый риск для вас. Виленский воевода узнал о моём визите в Гольшанский замок ещё намедни. — Уверен Потоцкий постарается и добьётся встречи с ополячившимся, если верить Сапеге, князем Радзивиллом. — Понятное дело, вам лично, как и мне это ничем серьёзным не грозит, однако на вас станут иметь мнение. В снегопад, который так удачно замёл дорогу к Вильно, никто не поверит ни в самом Вильно, ни тем более в Варшаве.

— До Варшавы эта новость дойдёт, когда переговоры в Вильно уже будут в разгаре, — отмахнулся Сапега. — Ну а что до Радзивилла-Сиротки, от него шила в мешке не утаишь.