На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Где становиться будем? — спросил я у Яна Шуйского.

— А хоть бы и здесь, — топнул он ногой. — Мне всё равно, где убивать тебя.

Я встал напротив него. Ян Шуйский снял пояс саблей и передал кому-то из подбежавших слуг, принялся разматывать широкий кушак, чтобы скинуть с себя мешающий движению кунтуш. Ко мне подскочил Зенбулатов, сидевший на пиру на почётном месте правда за дальним столом, и принялся снимать с меня пояс с палашом, а после помог избавиться от кушака и опашня. В одной рубахе было холодно, сейчас по моим прикидкам пятый час утра, самый холодный в сутках. Ну да ничего, скоро согреюсь.

Я принял у Зенбулатова ножны с палашом — дядюшкиным подарком. Что ж, вот при каких обстоятельствах доведётся мне впервые его в дело пустить. Прежде я вынимал его из ножен лишь из чистого любопытства, но осмотрел внимательно. Несмотря на богатое украшение оружием палаш был отнюдь не парадным. И сбалансирован отлично, делался явно под мой рост и мою руку, да и клинок отличный персидской работы, такой не поведёт. Конечно, я бы предпочёл саблю — она легче и фехтовать ею удобнее, или же более привычный мне кавалерийский палаш, взятый как трофей ещё при Клушине, однако посылать за оружием кого-то из дворян поздно. Раз уж нацепил царёв подарок, так надо драться им.

— Ещё раз, — встал между нами Сапега, — ради милосердия Богородицы, Девы Марии, призываю вас примириться и не лить крови в моём доме.

— Я приму извинения пана Яна Шуйского, — повторил я, — и забудем об этом.

— Невозможно, — ответил тот, швыряя на спину ножны поданной ему слугой сабли. — Отойдите же, пан Сапега, дайте место рыцарям. В позицию, пан, в позицию, ежели не трусите!

— Извольте, — кивнул я.

Как только Сапега отошёл на безопасное расстояние, Ян Шуйский ринулся в атаку.

Он полностью воспользовался преимуществом своей лёгкой сабли. Рубил стремительно, наотмашь, целил точно, старался прикончить меня как можно скорее. И как можно эффектней. Чего у поляков не отнять, так это страсти к позёрству, вечной игре на публику. Особенно, когда она столь благодарная, как в этот раз. За каждым движением нашим следили десятки глаз возбуждённых вином и скорой кровью шляхтичей. Дам на пиру у Сапеги не было — только представители воинского сословия разной степени богатства и знатности. И они вполне могли оценить наш поединок.

Дальний родич мой атаковал и атаковал, здраво рассуждая, что долго махать тяжеленным палашом не сможет даже такой силач как я. Вот только не знал он, что я-то учился не только конной рубке, но и пешему фехтованию у Делагарди и Кристера Сомме, стараясь уделять этому делу хотя бы немного времени на походе, а после беря уроки у командира наёмных рейтар Пьера Делавиля, который с отменной ловкостью обращался с тяжёлым кавалерийским палашом, обучив меня многим премудростям фехтования этим с виду неудобным оружием. И вот они мне пригодились.

Ян пытался обойти меня, наскакивал с разных сторон, рубил то быстрее, то наоборот, как можно шире, почти наотмашь. Но всякий раз встречал клинок моего палаша, о который вдребезги разбивались все его атаки. Я почти не отвечал ему, лишь иногда вскидывал клинок, не давая подобраться слишком близко или делал быстрый укол, почти не двигая корпусом и ногами, как учил Делавиль. Всякий раз это заставало Яна Шуйского врасплох и только отменная реакция опытного фехтовальщика помогала не насадиться на мой клинок.

Противник быстро понял, что с наскока меня не взять. Начал фехтовать академичней, вспоминая приёмы и уловки, которым учили его самого. На пару мгновений, что растянулись для меня на минуты, мы замерли на месте. Работали только наши руки. Мы бешено рубились, пластая клинками перед собой. Сталь звенела о сталь, во все стороны летели снопы искр, хорошо видимые в тусклых лучах рассветного солнца. Но тут я одолел Шуйского, заставил его отступить, разорвать дистанцию. Раз, другой, третий проскрежетали клинки палаша и сабли друг по другу. Ян вынужден был отскочить, чтобы быстрый угол не пропорол ему грудь. Ринулся в атаку, снова отступил, едва не нарвавшись на вскинутый для защиты палаш. Бросился в сторону, тут же вновь атаковал, и вновь был отбит.

— Что за шавка у тебя на дворе пляшет вокруг меня, пан Сапега? — спросил я хозяина замка. — Кто пустил сюда шелудивого кобеля? Наплясывает вокруг меня как на собачьей свадьбе.

Я намеренно оскорблял Яна Шуйского, и не только потому, что как внук предателя и перебежчика был он мне до глубины души противен. Такому родичу не место на Божьем свете, а потому мой долг избавить мир от него. Была и сугубо практическая причина. Ещё немного и он начнёт одолевать меня. Всё же царёв подарок — это не довольно лёгкая «баторовка»,[3] долго им и в самом деле не намашешься. Значит, надо вывести противника из себя, заставить его атаковать и совершить ошибку. И уж ошибку ту я не упущу — воспользуюсь по полной.

Спровоцированный моей хулой Ян Шуйский снова ринулся в безумную атаку. Сабля в его руках прямо заплясала, стремительно и зло сверкая в первых лучах тусклого зимнего рассвета. И я не стал парировать или уходить его атаки. Вместо этого ударил навстречу столь же стремительно и зло. Думал отбить клинок вражьей сабли как можно дальше в сторону, а после достать обратным движением. Но вместо этого тяжёлый клинок моего палаша попросту перерубил вражеский, и в руке у Яна Шуйского осталась едва ли треть. Клинок моего палаша продолжил движение, я рефлекторно подался следом за ним, переводя встречный замах в полноценный выпад. Клинок буквально вскрыл грудную клетку Яна Шуйского. Мой противник замер с обломком сабли в руке. Я же снова рефлекторным движением выдернул палаш. На мокрую от пота рубаху и шальвары Яна Шуйского хлынула кровь. В открывшейся ране отвратительно белели перерубленные рёбра.

Всё же царственный дядюшка мой расщедрился на добрый клинок. И тот сослужил мне славную службу.

— Унесите его, — тут же распорядился без лишней суеты Сапега, — и за ксендзом пошлите. Врач ему уже не нужен.

Слуги подхватили упавшего на снег Яна Шуйского, внука предателя и перебежчика Ивана Губки, расплатившегося сполна за грех своего предка. Подскочивший Зенбулатов набросил мне на плечи опашень, как раз вовремя, адреналин схлынул и я начинал мёрзнуть. Свалиться с воспалением лёгких мне совершенно не хотелось. Я отдал верному татарину окровавленный палаш, тот передал его дальше и кто-то из дворян принялся чистить клинок снегом, чтобы стереть кровь, прежде чем прятать в ножны. Потом всё равно придётся очищать сталь от ржавчины, но всё равно кровь убрать лучше как можно скорее.

— Идёмте в тепло, Михал Васильич, — подошёл ко мне Сапега. — Вы ещё разгорячены схваткой, так и до инфлюэнцы недалеко.

— Подхватить её я бы не хотел, — кивнул я и последовал за хозяином замка.

— Сперва вам лучше вернуться в ваши покои, — говорил на ходу Сапега, — а как отдохнёте, я бы хотел поговорить с вами, Михаил Васильич, in confidentia.

Поразительно быстро успокоившийся Сапега снова правильно произносил моё имя, не теряя «и» на польский манер.

— Обязательно, Лев Иваныч, — кивнул я, стараясь сохранить ясность ума, несмотря на навалившуюся на плечи многопудовым камнем усталость. — Я должен вручить вам письма моего государя, а сделать это лучше без лишних свидетелей.

Сапега обернулся ко мне, окинул уже откровенно оценивающим взглядом. Выходит, не ведал великий канцлер литовский, что я немецким свободно владею благодаря Делагарди. А этот язык в семнадцатом веке не так уж далеко от латыни ушёл. Сложную сентенцию, быть может, и не пойму, но и простенькой фразочкой меня не удивить.

— Конечно, — закивал Сапега, — но прежде всех дел и писем отдых, Михаил Васильич, я настаиваю.

Я и не думал сопротивляться.

Проспал я в общей сложности, наверное, почти сутки. Сказалась усталость от долгой дороги, обильное возлияние, завершившееся дуэлью. Почти не помню как добрался до своих комнат, кажется, раздевали меня уже слуги, сам я справиться с собственным опашнем и прочей одеждой оказался не в состоянии. Схлынувший адреналин как будто стал катализатором для алкоголя в крови, и меня натуральным образом развезло. Почти как после царского пира по случаю освобождения Москвы от угрозы короля Сигизмунда и всего того, что на том пиру случилось.