На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Пока я вёл себя как обычно, не напивался, ел много, но вынужденно, ведь с каждой перемены надо что-то попробовать, хотя бы немного, чтобы не оскорбить хозяина. Беседу поддерживал на все темы, не пускался в крамольные разговоры и не пытался хаять царя, если от меня этого ждали. Быть может, считали кем-то вроде Курбского. Пару раз Сапега назвал Грозного царя тираном, и лишь на второй раз я осадил его.

— Лев Иваныч, — уверенно произнёс я, глядя ему прямо в глаза. Взгляд у Сапеги был вроде и соловый, как будто сейчас уснёт, но глаза под тяжёлыми веками блестели, выдавая интерес к каждому сказанному мной слову, — Иоанн Васильевич — царь русский, — я сделал упор на слове русский, давая понять кем считаю себя и наших правителей, — и был ли он тираном или безумцев, это наше, русское, дело. И лишь нам судить о нём по делам его. Пускай каждый народ судит своего правителя сам.

— Это будет отличный тост, — сразу же подхватил Сапега, поднимаясь, и я не отстал от него.

В тот раз он выпил до дна.

Если это и было проверкой, то как мне показалось я её прошёл.

В остальном же пир затянулся почти на всю ночь, и лишь когда за окнами начало светлеть, а в дальнем конце зала самые неродовитые и небогатые шляхтичи упились и спали, кто на столе, кто под столом, Сапега поднялся в последний раз.

— Пора и честь знать, — сообщил он, и первым направился к выходу, за ним пошёл и я.

Те из шляхтичей, то ещё могли стоять на ногах, тоже потянулись к выходам. Упившихся же так и оставили лежать. В зале жарко пылали несколько каминов и замёрзнуть никто не должен.

И вот тут-то, прямо на выходе из зала, ждала настоящая проверка, которую решил мне устроить Сапега. Ни за что не поверю, что шляхтич со странно знакомым лицом, хотя прежде я его вроде не встречал или просто не помню, когда и где, случайно оказался в дверях одновременно со мной. Он с силой протиснулся следом за Сапегой, ударив меня плечом. Ну прямо как подросток, утверждающий свой авторитет на районе, как говорили в моей постсоветской юности.

Спускать такое оскорбление я не мог, и прямо в дверях схватил его за плечо и повернул к себе лицом.

— Ты, пан, ослеп? — спросил я у него. — Или на ногах из-за водки не держишься?

— А чего ты, пан, вперёд меня лезешь? — нагло дыша мне в лицо алкогольными парами поинтересовался он. — Ежели ты считаешь, что у нас варварство, как у вас в Московии, так это не так. У нас же, в Речи Посполитой, все шляхтичи братья друг другу и равны промеж собой, даже потомки Рюрика или Гедимина.

— Коли хотел пройти вперёд меня, пан, — с нажимом произнёс я, — так сказал бы о том, нечего толкаться, как хам на базаре.

— Слышали⁈ — тут же закричал на весь зал шляхтич со знакомым лицом. — Все слышали, панове⁈

От крика его даже кое-кто из спавших на столе и под столом подняли головы, так что нечего сомневаться, слышали его если не все, то большинство.

— Московитский князь оскорбил меня! — продолжал драть глотку шляхтич. — Прилюдно назвал меня хамом! Такое оскорбление можно смыть только кровью!

— Если ты, пан, — ледяным тоном проговорил я, — на двор меня зовёшь прогуляться, так у меня меч при себе. И ты как вижу при сабле. Так отчего бы двум благородным, — я едва не выдал донам, но вовремя спохватился, — панам не прогуляться на двор и решить вопрос чести?

— Что ж, извольте, — уже тише, но с вызовом ответил шляхтич.

— Стойте! — едва не бегом подскочил к нам Сапега. — Стойте же! Михал Васильевич, Ян, остановитесь! — Он так спешил, что глотал гласные из-за чего имя моё произнёс на польский манер, хотя прежде старался говорить по-русски правильно. — Не нужно крови!

Вот только что-то уж больно поздно вмешался хозяин. Когда слова произнесены и пути назад нет ни для меня ни для шляхтича. Отказаться от дуэли без урона чести ни один из нас уже не мог.

— Лишь кровью можно смыть оскорбление, — с прежним надрывом, но уже не так громко, выпалил шляхтич, — лишь единой кровью. Никак иначе, пан великий канцлер.

— Михал Васильич, — обернулся ко мне Сапега. Сейчас он больше всего напоминал разочарованного деда, увидевшего, что внуки его так выросли, что за сабли берутся во время ссоры, а не кулаки в дело пускают, — да как же вы так-то? Зачем же было оскорблять честь пана Яна Шуйского, он же родич ваш, пускай и весьма дальний.

Вот тут у меня как будто глаза открылись, причём дважды, если так можно выразиться. Сперва память князя Скопина подбросила мне имя Иван Дмитриевич Губка, бежавший вслед за Курбским в Литву, опасаясь гнева Грозного царя. Вот с его-то судя по возрасту внуком я и столкнулся в дверях. Причём столкновение это было у нас не первым. Я узнал это искажённое злобой лицо, хотя в прошлый раз его скрывал гусарский шлем и широким наносником. Это был никто иной, как мой противник на травле перед Клушинской битвой.

Теперь понятна его ненависть ко мне. Ведь не сбеги его дед в Литву, был бы таким же царёвым родичем, а так заделался простым шляхтичем и княжеский титул тут ничего не значит. Может, и не проверка это, а он, Ян Шуйский, решил поквитаться со мной.

— Я его на травле в обоз отправил, — заявил я Сапеге прямо в лицо, — а нынче его, хлопа и скотину, в землю уложу.

Мой как выяснилось дальний-предальний родич прямо тут же саблю из ножен потянул, но я даже не дёрнулся. Пускай попробует напасть, его свои на в капусту порубят за то, что поднял сталь на безоружного, а если же Сапега пожелает наказать как следует, то и повесить может. Всё же пан Лев меня к себе пригласил, значит, за мою безопасность он отвечает и если кто-то в его доме так нагло попирает законы гостеприимства, ответственность за всё несёт именно хозяин. А значит смерть Яна Шуйского не будет лёгкой и почётной, но жестокой и позорной, вроде верёвки или кола.

— Пройдём, пан, на двор, — вбросив саблю в ножны, постарался как можно спокойней произнести Ян. Получилось, правда, так себе.

— Пройдём, — кивнул я и первым направился к выходу, едва не толкнув его плечом.

Я шагал быстро, однако Сапега вполне поспевал за мной, подстроившись под мой широкий шаг.

— Всё же прошу вас, Михал Васильич, давайте обойдёмся без крови, — говорил он на ходу, ничуть не запыхавшись, хотя был старше меня и вряд ли привычен к быстрым маршам. — Для чего эта ссора на пустом месте?

— Сперва меня толкают плечом, — ответил я, — а после бросают вызов. Господь свидетель, я не хотел крови, но пан Ян жаждет её, так пусть же она прольётся.

Я остановился, Сапега, как будто почувствовал, что я собираюсь сделать это и тоже замер. А вот шагавший следом раздражённый Ян Шуйский едва не налетел на меня снова.

— Однако я приму его извинения, — заявил я так громко, чтобы услышали все, — и тогда разойдёмся миром. Крови я не хочу, и призываю Господа Исуса Христа и Деву-Богородицу в свидетели правдивости моих слов.

— При всём моём уважении к вам, пан Сапега, — кивнул хозяину Ян Шуйский, — я не могу снести оскорблений, нанесённых мне и уж тем более не намерен извиняться. Ведь видит Господь, за мной вины нет. И обиду, нанесённую мне, лишь кровь смоет!

Сапега обернулся ко мне как будто всем видом своим показывая, что сделал всё, что мог, чтобы не дать пролиться крови.

Вот тут-то я понял — это настоящая проверка. Вся эта история с моим дальним родичем подстроена Сапегой. Ведь Ян Шуйский ехал с нами до самой Рудни, а то и до Витебска, и лишь где-то там покинул отряд. Если он так ненавидит меня, ничто не мешало ему устроить ссору раньше. Как он оказался в Гольшанском замке, бог весть, однако великий канцлер литовский явно знал, как использовать людей по назначению, и затеял всю эту игру с поединком. Это даже не проверка, Сапега пытается схарчить меня без соли, как предсказывал Потоцкий. Значит, надо делом доказать свою несъедобность.

Мы вышли в просторный внутренний двор замка. Несмотря на снег, который и правда пошёл во второй половине дня, здесь всё было расчищено, как будто специально подготовлено к поединку. Только скамеек для зрителей не хватало.