Патриот. Смута. Том 6 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Да чего здесь уже, кого обманывать-то?

Есть те, кто с первым Дмитрием еще ходили. А тот, что в шатре сидел, ясное дело, иной. Это Трубецкой точно знал. Никакой не царь, даже близко не тот, что из Углича чудом спасся.

Если даже и спасся первый.

Этот человек к нему никакого отношения не имел. Так, рожей вышел.

Трубецкой вздохнул. Дотронулся до рукояти тяжелой своей, красивой, дорогой баторовки. Оружие всегда придавало ему уверенности. В тяжелой ситуации только на него же понадеется можно.

Откуда черт, взялся этот, как его, Игорь, а?

Откуда!

Сидели бы мы в Калуге. Ждали бы. Ляпунов в письмах своих редких, которые доходили через одного, а то и двух вестовых, писал — недолго Шуйскому сидеть. Отравление, убийство Скопина дорого ему стоило в плане авторитета и уважения. Даже близкие к нему люди задумались крепко. Да, воинство большое собрал Василий. Да наемников много. Но казна-то пустеет, платить надо.

Пошлет он людей на Смоленск.

Все бояре об этом ему во все уши жужжат. Говорят, что не выстоит Шеин. И так давно стоит. Может месяц, может, два еще. Сколько можно то? Люди с голоду перемрут и просто некем сражаться будет и за город стоять.

Князь сокрушенно покачал головой.

Нужно сидеть было в Калуге и ждать, силы копить.

Тут же как. Шуйский бы на Смоленск войска отправил и что? То ли они ляхов, то ли ляхи их. Как пойдет? И при любом раскладе — мы-то в Калуге в выигрыше. Ляхи верх бы взяли, Шуйского бы точно свергли. Слишком многим он не мил. Единственная сила — войско. Москва бы не стерпела поражения. Скопина заморили, а сами что? Войско все потеряли!

А если бы Шуйские верх взяли, тоже хорошо. Почему?

Первое — потери. С ляхами биться, это не разбойников по лесам гонять. Второе — войско далеко. У Москвы прикрытие слабое. Пока вернется, повернется. Третье — все, кто выжил после разгрома из ляхов и примкнувших к ним, куда денутся? От Вазы-то от Жигмонта утекут. Куда? Правильно — к нам.

И тогда уже можно реванш устраивать.

А пока — тише воды, ниже травы сидели бы. Силы копили. Работали бы с окраиной.

Но, черт… Понесла нелегкая царика к Туле. И от этого князь был безмерно зол. Этот хрен с бугра, именующий себя — Царь! Величество чертово, запойное! Решил, что он действительно Царь. Разбежались все, кто ему по морде дать мог, кто высмеивал и кого он до дрожи в коленях, если не до мокрых штанов боялся. Все ушли.

И понеслось.

Ветер, как говорят, сменился.

И на что? Ляхов в тюрьмы совать. Законы какие-то принимать. Реформы планировать. Черт! Даже наследника этот пес заделать не смог. С такой-то женщиной. Трубецкой свечку, конечно, не держал, но судя по результату — если движения какие-то в направлении наследника и предпринимались, то очень и очень вялые.

Нестройные и бестолковые движения.

Злость накатывала на князя все сильнее. Он стоял, смотрел на то, как казаки протащили телегу через мост обратно. Люди из посошной рати приметили какие-то бедовые места, полезли латать. Эх… Мужик русский — на своих плечах все выдержит. И в огонь он и в воду. Кто же только ему таких правителей шлет. За какие такие прегрешения нам такой упырь? Дмитрий этот. Да и Василий, лучше что ли?

Господь? За что?

Покачал головой. Выругался смачно, вздохнул.

Повернулся, пошел посты проверять. Видано ли, сам князь, сам воевода ходит окрест, казаков смотрит. Не пьян ли, не заснул. С горем пополам за четыре дня, что они тут стояли, ему удалось наладить постовую службу. Да и то, только после того, как часть самых здравомыслящих атаманов и сотников на его сторону встали.

Только тогда остальные, что считали, будто окрест на полсотни верст никого — смирились. Ворчали, но выставляли около своих палаток дозорных. За пределы лагеря князь сам людей отправлял. Только доверенных, которые воздерживались от возлияний и прочей разгульной жизни. Дворян, людей служилых земли Северской и прочих, что верны были, чуть ли не с самого начала.

Брел воевода и думал.

И мысли, чем дальше, тем чернее становились.

Прикидывал он недоброе. Не сделать ли дело самому. Убить этого величественного хрена. Или с Касимовским ханом напрямую поговорить. Прийти, сказать — у тебя три сотни. У меня, где-то семь наберется, прямо верных.

Давай!

Его же люди, уверен князь был в этом полностью — только момент подбирают. Прибить. И под руку этого, как его там, Игоря… эээ… Игоря, в общем, батьковича какого-то пойти.

Он, по слухам, лихой, войско, считай, из ничего собрал. Татар разбил.

Задумался Трубецкой, брел через лагерь не смотря по сторонам. Ведь до окраины и дозоров еще далеко было.

— Здравствуй, дорогой, здравствуй. — Это был самый приближенный к хану человек. Пожалуй, даже более близкий, чем сам его сын. Петр Урусов. Князь.

Ярость вновь вспыхнул в душе.

Нет, с татарами дело иметь князь не желал.

Черт бы побрал этих служилых степняков из Касимова. Сотник и целый князь! Как вот так вообще, возможно, а? У них десятник — это бей, и чуть ли не в каждого пальцем ткни, то богатур, то какая еще привилегированная человечина!

Злость, вроде бы отступившая, вновь накатила на Трубецкого. Не любил он татар. Что-то в душе прямо на грани инстинкта пробуждало ненависть к этому племени.

— Что бродишь, князь, присядь, к костру, погрейся. — Татарин указал на обустроенное место.

Что угодно можно было говорить про касимовцев, но в плане дисциплины и организации лагеря толковые они люди были.

— Дозоры проверить надо. — Покачал головой Трубецкой. Но, идти ему расхотелось.

Тепло, идущее от огня, после прогулки по промозглому воздуху, манило.

— Князь и дозоры. Великий ты человек, Димитрий Тимофеевич. — Он улыбнулся. — Присядь, гостем нашим будешь.

Он толкнул одного из своих подчиненных, требуя, чтобы тот уступил место. Татарин беспрекословно повиновался, отполз в сторону, переместился. А ведь тоже, наверное, какой-то бей, князь или богатур.

Черт… А пропади оно все пропадом.

— Спасибо. — Трубецкой бросил поспешный взгляд на край их лагеря, куда он брел. — Ладно.

Махнул рукой, присоединился.

— Что там наш царь, емпиратор говорит? Гуляет? — Улыбнувшись хитро проговорил татарин.

Все остальные у костра как-то резко расползлись куда-то. Остались они вдвоем. Русский воевода и Петр Урусов, татарский князь.

Заговорили о делах важных и интересных.

Тем временем ночь все плотнее окутывала округу. Мир вокруг замирал. Только от царского шатра изредка разносился гомон, хохот и крики. Остальные же, даже те, кто умудрился раздобыть зеленое вино, проваливались в сон.

Мой малый отряд к темноте вернулся к лагерю. Здесь уже соорудили, связали несколько плотов. План был ударить с нескольких сторон. Самой выгодной был, конечно, иной берег. Мост не внушал мне доверия. Сколько-то людей, конечно, к нему можно подвести. Но лучше Сделать там отвлекающий маневр.

По этому поводу тоже созрел у меня интересный план.

Поделились примерно поровну. Тридцать человек оставалось во время вылазки здесь, готовило переправу, коней. Это были те, кто должен был обеспечить наш быстрый отход.

Примерно две с половиной сотни переправились на плотах за несколько ходок на другой берег. Оставшиеся здесь, примерно столько же, готовились вести лошадей. С ними был Яков, которого я подробно проинструктировал, что и как они должны сделать.

Он покачал головой, ответил:

— Выдумщик ты, господарь, кха… — Кашлянул, но подавил хрипы. — Ох и голова.

Я усмехнулся в ответ.

Переправился на другой берег последним. И мы двинулись вперед, чтобы выйти на рубеж. Разместились, можно было несколько часов отдохнуть. Дело нас ждало за полночь. В самый темный час перед рассветом.