Патриот. Смута. Том 6 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Частокола и каких-то укреплений я, как ни старался, не приметил. Может, что-то в виде рва и было, но отсюда не увидишь, слишком далеко. Земляные работы все же не так заметны — как возведенная бревенчатая изгородь. Особенно если маскировать.

В целом — воинство вело себя достаточно самонадеянно. Не скрывалось и прикрывалось слабо.

Начал спускаться. Спрыгнул на землю, улыбнулся своим телохранителям, что ждали у корней, так, по-волчьи.

— Работаем. — Проговорил холодно.

План, созревший у меня в голове, обрастал подробностями.

Вечер. Берег реки Упа. Лагерь войск Лжедмитрия.

Дмитрий Тимофеевич Трубецкой сидел в шатре у Царя.

Большая, широкая палатка, которая хорошо защищала от непогоды. Пару дней дождь то начинался, грозя влить надолго и всерьез, то прекращался как-то внезапно. Тучи ходили окрест. Иногда вливал ужасно, словно стеной, пару раз заходила гроза.

Спаси господи, града не было. Он бы совсем все планы порушил.

Чертова погода. Чертов поход! Будь он неладен.

Голова у князя раскалывалась. Он массировал виски, но это уже давно не помогало. Было душно, вокруг за походным столом сидело десятка три атаманов, воевод на сколоченных наспех лавках. Стоял громкий гвалт. Шли бурные переговоры, рассказы, больше сказки о былом. Вино лилось рекой. Заедалось это все мясом, соленьями и хлебом.

Казаки орали и гуляли подле царских очей.

Дмитрий Тимофеевич сидел по правую руку.

Боже, как же он устал от всего этого!

В Тушине было еще ничего, хот тоже не мед. Но хоть перспективы выглядели отчетливо. Вот-вот и победа. Но… Сукин сын Скопин! Удалой полководец сломал все.

Князь улыбнулся кривой улыбкой.

Помер и славно. Говорят, сам Шуйский, родич его со свету сжил. Да и, если так подумать, за дело. Нельзя же так побеждать. Это же сущее колдовство. Ни одного поражения за стремительную карьеру воеводы.

Отравлен, неважно кем. Главное, теперь и на Василия косо смотрят.

Князь вздохнул, поднял тяжелый взгляд, посмотрел на собравшихся.

Здесь все отличалось от тушинского лагеря. Разительно и в худшую сторону. Да и даже от Калуги тоже, туда же. Общение с этими никчемными, строящими из себя великих стратегов людьми. Черти бы их всех побрали! Да, кое-кто из них умел и делал что-то. Но, так вышло, что после того, как Скопин разбил их основные силы зимой, все покатилось. Лагерь развалился, люди побежали.

Теперь все собиралось вновь.

Но как?

Самые ненужные, самые нерадивые пришли первыми. А вот по-настоящему достойные полководцы ушли к Смоленску, к Вазе.

Чертов Жигмонт!

К нему перебрались те, кто несмотря на свой гонор все же могли в поле показать очень и очень многое. Поляки! Их гусария — шляхта, паны.

Он сокрушенно, размышляя, покачал головой.

От этого стало только хуже. Черт!

Что здесь? Что удалось собрать? Даст бог, половина войска могла что-то из себя представлять. Да, было три коша казачьих, крепких. Два запорожских, один донской. Межаков Филат, толковый казак, и людей при нем много. Да, был еще хан…

Вон, напротив сидит его сынок. Заливает. Уже поплыл весь.

Трубецкой, сам того не ведая, скривился лицом.

Чертов касимовский хан, хитрец, та еще упырина. Чтоб его черти разобрали! Ураз-Мухамед, хитрый лис. То к ляхам ушел, а тут вернулся, незадолго до похода. И… Поддержал! Эту безумную авантюру. Зачем? Как бы ни со смыслом он сюда пришел. Заговор строит, но пока опасается. Все же мало их, татар пока что.

Окружение давило все сильнее.

Мысли текли медленнее. Нужно на воздух.

Черт. Чего взбеленился царик? поход этот чертов организовал. Даже у боярина Дмитрия Тимофеевича не поворачивался больше язык называть этого человека Царем. Какой он государь? Какое величество? Вон сидит — рожа синяя, говорит что-то в массы. Только неведомо что.

Поднял он взгляд на этого человека.

Вздохнул, испытав очередной приступ мигрени.

Сальные волосы, шапка сбита набекрень. Сопит, небо коптит. Станом-то, конечно — человек выдающийся, да и лицом привлекателен. Поэтому и здесь, из-за лица. Похож! Но… Видно в нем все отчетливее любителя закинуть за воротник.

Какой из этого человека Царь?

Бесы…

Обезумел он, царик этот, как прознал про то, что правнук Василия Великого, третьего на Москву идет. Да еще и Земский Собор решил собирать. Не сам на престол садиться хочет, а хитро. Говорит, что вся Земля Русская должна решить, кому править. Не тот, кто выдает себя за какого-то родича по царской линии, хотя молва-то идет. А прямо спаситель какой-то. Заступник и вообще, судя по рассказам святой и герой.

Чуть ли не Георгий Победоносец и Евпатий Коловрат в одном лице.

Черт побрал бы эту молву.

— Выпьем! — Заорал хмельным голосом, человек, сидящий на возвышении, некоем импровизированном троне.

Сволочь ты, холоп подзаборный, а не царь! Но зубы скрепил князь, бокал поднял.

Пара десятков голосов подхватили его крик.

— Слава! Ура! Гойда! Царь! Цааарь!

Пить не стал, так только показал, что вроде бы приложился к кубку. Везде глаза. Каждый заложить может. Слово дурное сказать. Паршивый казак, пусть и атаман про него, про князя! Уже не раз же было. И потом говорить приходилось, внушать этому царику. Что мол, и как и почему так.

Разъяснять.

Черт. С кем приходится быть.

— Выйду я, государь. Разомнусь. Тошно на душе. — Поднялся, поклонился.

Кому? Вору какому-то кланялся боярин, князь из рода знатного. Сколько же можно? Дьявол!

Трубецкой в расстроенных чувствах и с головной болью откинул полог шатра. В лицо ударил прохладный, сырой воздух. Дождя вроде не предвиделось. Хоть что-то хорошо.

Голове стало полегче. Он помассировал виски и двинулся по лагерю к мосту.

Смотрел по сторонам.

Большинство, кто видел его, кланялись, но некоторые были уже невменяемы из-за возлияний. Они что-то мычали у костров, и вообще не обращали никакого внимания, что воевода всего воинства, правая рука царика, идет мимо. Уверен, явись здесь сам господь с ангелами, они и его бы не приметили.

Шел, похрамывал, ковылял, чувствуя подступающую тошноту. В душе, где-то в груди, прямо по центру формировался клубок эмоций и чувств — гнев, уныние и, что пугало больше всего, какое-то бессилие, апатия. Хотелось лечь и не проснуться.

Но, нельзя.

Боже! Как же он устал.

И что самое страшное — не мог он вернуться. Пока жив Василий, не простит он ему дела сотворенные. Влез он по самые ноздри в это болото с цариком. И чем дальше, тем больше погружался. Не продохнуть уже. Родня-то в Москве. Но вроде как открестилась от него, хотя, понятное дело, переписка-то через подставных лиц и гонцов идет. Хоть и с переменным успехом.

И все складывалось пока так, что у Шуйского все шансы на победу. А у нас их почти нет.

А у князя что? Куда ему потом деваться?

Дмитрий Тимофеевич подошел к реке, уставился на темнеющее на востоке небо. Солнце за его спиной уже почти закатилось за лес. Перед ним посошная рать и отряд казаков восстанавливали мост. Закончили, судя по всему. Вроде как груженая телега, которую они сейчас толкали по настилу, шла хорошо, и даже подпоры почти не качались.

Должен устоять.

Вздохнул князь.

Этот мост, как и все это воинство. Побит был, пожжен, сломан, разобран. Но какими-то невероятными усилиями удалось из пепла Тушинского разгрома и панического бегства собрать хоть что-то. Да, в основном казаки. Да, мало стреляных, опытных бойцов, прошедших через годы Смуты. Но есть немного дворян из Калуги. Есть те, кто еще с первым…