За речкой (СИ) - Март Артём

— Заткни пасть, Зия, — в голосе Наливкина зазвучали угрожающие нотки.

Бойцы, что сидели рядом с пакистанцем, напряглись. Встали с земли.

— Я… — начал снова Зия.

— Заткни пасть… — перебил его Наливкин.

— Нет, товарищ майор, — сказал я спокойным тоном, — если хочет, пусть говорит.

Командир «Каскада» удивленно уставился на меня. Даже вскинул свои светловатые брови.

— Хочешь слушать? — разулыбался Зия. — Ну слушай, маленький шурави. ГРУ завербовали меня уже давно. Я знал кое-что про вашу операцию. А еще наблюдал за вами. Наблюдал внимательно. Так же внимательно слушал. Я слышал твой мятеж по радио, шурави. И когда твои спецслужбы будут меня допрашивать, я с радостью расскажу им все, что знаю. Расскажу так, чтобы тебя уж точно засунули поглубже в клетку. А лучше — пустили тебе пулю.

Зия закончил и широко улыбнулся. Его зубы были грязными от собственной крови. Наливкин сверлил пакистанца злым взглядом. Остальные «каскадовцы» мялись, не зная, как им себя вести. Даже Карим, сидевший немного поодаль от остальных, побледнел от злых слов Зии.

— О чем ты договорился с нашей разведкой, Зия? — спросил я с ухмылкой.

Зия помрачнел.

— Это тебя не касается, шурави.

— О деньгах? Нет. Это вряд ли. Тогда бы ты не стал своевольничать, а сидел ниже травы, тише воды. Ты хочешь сбежать от своих же. Правильно? Хочешь сбежать сам и оградить свою семью от пакистанского режима.

Зия помрачнел.

— Поэтому ты вернулся за своим «родственником», так? — продолжал я. — Родственником, который тоже служил в разведке, как и ты.

Пакистанец посмотрел на меня так, как смотрит на охотника суровый снежный барс, загнанный в угол.

— Этот «родственник» был твоим козырем в переговорах. Еще один ИСишник, которого ты мог притащить ГРУ и преподнести на блюдечке с голубой каемочкой. Продемонстрировать этим свою преданность и чистоту намерений.

Поняв, к чему я клоню, Зия злобно засопел. От этого крупные ноздри его большого, орлиного носа раздулись еще сильнее.

— Но теперь твоего козыря нет. А знаешь, что есть? — продолжил я. — Есть самоволка, которую ты допустил.

Я глянул на Наливкина. Продолжил:

— Я не слышал, чтобы товарищ майор докладывал о тебе на заставу. А значит — он еще не решил, что с тобой делать. Но как только ГРУ узнает, что ты нарушил их приказ, что ушел из группы своевольно, по своим личным мотивам, то они расценят это как военное преступление. А тебя — как ненадежного человека. А еще очень опасного. Поймут — контролировать тебя не получится. Понимаешь, чем это тебе грозит?

— Пулей, — ухмыльнулся Наливкин, тоже нащупав ход моих мыслей, — тебе грозит это пулей. И разрывом твоего договора.

— Ах ты… хитрый щенок… — оскалился Зия.

— И я с большой радостью, раз уж на то пошло, — продолжил я, — дам показания о том, как ты самовольно отправился в Кундак. И я думаю, товарищ майор меня поддержит.

— Обязательно, — совершенно беззлобно разулыбался Наливкин.

— Так что, — продолжил я, — я даю тебе право решать самому — отправить нас обоих под пули или же заткнуть пасть. Тогда я тоже буду молчать.

Зия не сказал ничего в ответ. Лишь продолжал бессильно сверлить меня взглядом.

Наливкин обернулся ко мне.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Саша.

Потом он обвел всех остальных бойцов взглядом и сказал:

— Ну все, братцы! Выдвигаемся!

До границы мы добрались примерно в полдень.

Когда до Пянджа оставалось метров пятьсот, Наливкин связался с заставой, доложил о своем приближении.

На границе нас уже ждали.

Река в этом месте была спокойной и неглубокой. Сквозь прозрачные ее воды можно было разглядеть каменистое дно.

На том берегу стояли пограничники. Спокойно рокоча двигателем, застыли «шишига» и УАЗик.

Бойцов, принимающих нас, я не знал. Видимо, наряд резервной заставы прибыл из отряда. А с ними были особисты Шарипов и Рюмшин.

Наряд пограничников выдвинулся вперед. Один из них держал наготове автомат. Когда они остановились вблизи берега, один из пограничников поднял руку.

Наливкин при этом сообщил пограничнику, преградившему ему выход из воды, пароль.

— Переходим, — сказал Наливкин напряженно.

Мы вошли в воду. Аккуратно, по цепочке перешли Пяндж в брод.

Когда на советскую сторону перешел и я, ко мне тут же приблизились особисты.

Рюмшин едва заметно улыбался. Шарипов был мрачен, словно туча.

— Сплоховал ты, Селихов, — проговорил Рюмшин с едва заметной издевкой. — Ой как сплоховал.

Я ничего не сказал ему. Только пристально посмотрел особисту в глаза. Так мы и застыли, сверля друг друга взглядами.

— Куда-то ты не туда свернул, Саша, — с горечью в голосе сказал мне Рюмшин. — Ой не туда.

— Вы знаете, что произошло на Шамабаде? — спросил я у него. — Знаете про операцию «Ловец Теней»?

— В общих чертах, — помолчав немного, сказал Шарипов. — Ты захватил цель. Его привели живым. Но стоило ли то, что ты устроил на заставе, всего этого?

— Этот вопрос вам нужно задавать не мне, товарищ капитан, — покачал я головой.

Шарипов больше ничего не сказал. Они с Рюмшиным переглянулись. И Шарипов вздохнул. Тогда начал Рюмшин:

— Сержант Смурнов, — скомандовал он, — арестовать старшего сержанта Селихова. Доставить его на заставу до дальнейшего выяснения обстоятельств.

Глава 8

В душной камере было темновато.

В крохотное зарешеченное окошко под потолком пробивался вечерний сумеречный свет.

После ареста меня почти сразу доставили в отряд, на гауптвахту.

С момента моего прибытия сюда прошло четыре дня. Четыре дня, наполненных допросами.

Странно, но местный караул относился ко мне несколько лучше, чем к остальным немногочисленным солдатам, отбывавшим свое наказание.

Лишней, бесполезной работой, какая бывает на гауптвахтах, меня не нагружали. Словно бы был я каким-то «особым гостем».

Правда, эта «особость» не уберегла меня от частой муштры и зубрежки устава. Но самое главное — предполагала содержание в одиночной камере.

Помещение это было столь мало, что его можно было прошагать вдоль за три шага. Поперек — за полтора.

Из мебели — прикрученные к стене железные нары. Нары складывались к стене и фиксировались навесным замком. Только с отбоем караульный отмыкал этот замок, чтобы на нарах можно было спать.

Никакой параши, к слову, тоже не было. «Залетчиков» выводили из камеры по нужде один-два раза в сутки.

Правда, и кормили негусто. Так что это обстоятельство компенсировало отсутствие санитарных условий.

Обшарпанные стены, выкрашенные тусклой зеленой краской, и серый бетонный пол могли бы давить, но не давили. Все потому, что я просто не замечал этой тесноты. Этих условий, в которые попал.

Я думал. Размышлял. А еще ждал. И сегодня я понял, что дождался.

Когда замок тяжелой железной двери щелкнул и она со скрипом отворилась, я увидел в проеме двоих человек.

Это был Наливкин. Он тихо разговаривал о чем-то с караульным.

Наливкин выглядел уставшим. А еще раздражительным.

— Да знаю. Знаю я, что время у меня ограничено, — отмахнулся он, — пропускай уже давай, сержант.

Сержант-караульный вытянулся по струнке. Отдал майору честь. Но последний, казалось, даже и не заметил этого. Он вошел в камеру. Дверь за ним немедленно затворили.

Наливкин уставился на меня.

— Привет, Саша, — сказал он тихо.

— Здравия желаю, товарищ майор.

Наливкин осмотрелся.

— Да, так себе конуру тебе подсунули. Тут не разгуляешься, а?

— Не жалуюсь.

Наливкин вздохнул.

— М-да. Жаловаться не приходится.

Он прошел ко мне. Сел рядом, на узкую лавку. Лавка была сделана так, что даже сидеть на ней было страшно неудобно. Наливкин сразу это почувствовал. Поерзал, стараясь устроиться получше. А я к такому неудобству уже привык за эти дни.

— Я смотрю, ты не слишком удивлен моему приходу.