Парагвайский вариант. Часть 2 (СИ) - Воля Олег

— Следующий по политическому весу, — продолжал Хантер, отхлебнув вина, — Генри Клей. Лидер вигов в Сенате. Идеолог «американской системы» и вождь крупного капитала и банкиров. Противник Тайлера по вопросу протекционистских тарифов, хотя сам — табачный плантатор. Правда, не слишком богатый: пятьсот акров в Кентукки, шестьдесят рабов. Как и Уэбстер, он занимается юридической практикой. В 1837-м тоже серьёзно прогорел на спекуляциях землёй в Миссури и Огайо. Сейчас — по уши в долгах. Так что возможность купить его благосклонность — имеется.

Посол сделал паузу, словно взвешивая, стоит ли говорить дальше.

— Клей любит скачки. В своём имении держит конюшню, разводит призовых лошадей. Любит карты, щедро спонсирует Лексингтонский университет. Человек с амбициями, но с пустыми карманами. Это — слабое место.

Солано молча кивнул. Он уже понял: потраченные деньги окупались сторицей. Посол не просто болтал — он отрабатывал каждый песо.

— Формально оппонент Клея — Льюис Касс, глава демократической партии. Но фактически партия до сих пор управляется экс-президентом Мартином Ван Бюреном. Он её архитектор. Именно он превратил демократов из клуба джентльменов в настоящую политическую машину. Сам он северянин, но по вопросам тарифов выступает противником южанина Клея. Парадокс, не правда ли?

Хантер рассмеялся, налил себе ещё вина.

— Вы в курсе, что такое «система добычи» в американском политикуме?

Солано обратился к памяти, и та выдала нужные ассоциации и справки.

— Это практика массовой замены государственных служащих после победы на выборах?

— Хм… — посол поднял бокал в знак одобрения. — Молодой человек, вы прекрасно подготовлены. Поздравляю. Именно так. Как сказал сенатор Марси: «Победителю на выборах достаётся вся добыча». И Ван Бюрен этой системой пользовался с размахом. Он лично контролировал две трети назначений. После победы Эндрю Джексона на президентских выборах двадцать девятого года Ван Бюрен инициировал смену десяти тысяч чиновников — от послов до сельских почтальонов. Ничего подобного в истории Америки ещё не было! Каждый, кто вложил хотя бы пятьдесят долларов в избирательную кампанию, мог рассчитывать на место в новой администрации.

Солано изумился такой вакханалии в функционировании госаппарата.

— Но разве это не парализует государство? Каждые четыре года — полная смена кадров? Да и новым чиновникам нужно полгода, чтобы вникнуть в дела! Как вообще что-то работает?

— Это если повезёт — раз в четыре года, — рассмеялся Хантер. — Бывает и раз в два, если на президентских и сенатских выборах побеждают разные партии. Согласен — хаос царит чудовищный. Проигравшие чиновники порой сжигают архивы, новые вступают в должность на пепелище. А что творится на денежных постах — особенно в таможне — лучше и не спрашивать.

Он понизил голос.

— Но зато партийная дисциплина — железная. Хочешь сохранить должность? Тогда гони на выборы всех, кого сможешь, и яростно борись за победу своей партии. То же самое у вигов. И если двадцать лет назад на выборы ходило лишь четверть избирателей, то теперь — не меньше восьмидесяти процентов. Ставки высоки. Очень высоки.

Память Солано подсказала ему, когда этот перманентный бардак прекратился в его истории. Систему начали демонтировать после убийства президента Гарфилда в 1881 году недовольным соискателем должности. После этого ввели конкурсные экзамены для должностей, и чехарда перестановок сошла на нет. Впрочем, наследие этой системы сохранилось до двадцать первого века в виде «кадрового резерва». Примерно 4 тыс. должностей уровня советников и послов регулярно меняются вместе со сменой хозяина Белого Дома.

— В общем, — подытожил Хантер, — если сумеете договориться с Уэбстером, Клеем и Ван Бюреном, признание Парагвая станет делом вполне осуществимым. Остальные политические фигуры, включая нынешнего президента, особого значения не имеют.

Он сделал паузу, посмотрел на Солано серьёзно.

— Но хочу сразу предупредить: даже при поддержке всех тяжеловесов процесс может сильно затянуться. Признание Парагвая будет воспринято как недружественный жест в отношении Аргентины и могут пострадать торговые интересы граждан США в этой стране. А торговые интересы — это священная корова. Ни один президент не рискнёт её задеть без веской причины.

Хантер рассмеялся, довольно потянулся и пододвинул к себе блюдо с ягодами.

— Если торговые интересы — это священная корова, — уточнил Солано, обдумывая сказанное, — то заключение нового торгового договора — это, выходит, святое дело?

— Несомненно! — воскликнул посол, с явным удовольствием. — И для вашей миссии политическое признание не главное. Гораздо важнее будет торговый договор. Его наличие закрепляет в сознании конгрессменов страну как нечто реально существующее. Это куда весомее, чем посольство или бумаги с печатями. Договор — это признание де-факто. А всё остальное — лишь оформление.

— Огромное спасибо, — сказал Солано. — Ваши слова мне предстоит обдумать. Но позвольте задать ещё один вопрос. Миссия привезёт с собой значительную сумму в песо. Возникнут ли трудности при их использовании?

— О, разумеется, возникнут! — хохотнул Хантер. — Прямого запрета на расчёты песо в США нет, но вы столкнётесь с серьёзным дисконтом. В Филадельфии, насколько я помню, за южноамериканские песо дают на двадцать процентов меньше, чем за эквивалент в американских серебряных долларах. И чем дальше от портов — вглубь страны — тем хуже. В Нью-Йорке уже года два как платежи в иностранной монете требуют нотариального согласия контрагента.

— Вот ведь незадача, — искренне огорчился Солано. — А как же быть?

— Конвертируйте в слитки, — посоветовал посол с уверенностью. — Рекомендую Городской банк Нью-Йорка. Насколько я знаю, у них — небольшая комиссия за переплавку и сертификацию. Да и банк — солидный. Их билеты принимаются повсюду — наравне с серебром.

— А в Рио у них есть филиал?

— Увы, нет, — развёл руками посол. — Американские банкиры пока еще не настолько могущественны, как британские или французские.

— И ещё один вопрос, мистер Хантер.

Посол едва заметно улыбнулся, поднимая бокал.

— Надеюсь, последний?

— Разумеется, — кивнул Солано. — Я хотел бы зарегистрировать некоторые полезные изобретения в США. Но я не являюсь гражданином. Более того — приеду из республики, юридически не признанной Соединёнными Штатами. Я боюсь, что мои права могут быть ущемлены. Что вы мне посоветуете?

— Хм… — Хантер покачал головой. — По вопросу патентования я, молодой человек, вам ничего не могу сказать. Этим никогда не интересовался. Но ваши опасения — не беспочвенны.

— Как же быть?

— Вы можете обратиться в иммиграционный отдел и подать заявку на получение гражданства. При выполнении всех условий — проживание, клятва верности, налоги — вы станете гражданином через пять лет. Но уже статус соискателя даёт определённые права и юридическую защиту со стороны закона.

— А если я не стремлюсь к американскому гражданству? — спросил Солано, слегка удивлённый той уверенностью, с какой посол предполагал, что каждый мечтает стать американцем.

— Тогда вам следует стать гражданином государства, с которым у США установлены добрые деловые отношения. Например Бразилии.

— И как это осуществить? — заинтересовался Солано.

Посол мелко захихикал и сделал жест пальцами.

— За деньги, Юджин. Конечно же — за деньги. Ещё одна благодарность сеньора Лопеса, неделя ожидания — и вы бразилец. Интересует?

— Да, мистер Хантер, — кивнул Солано. — Несомненно.

— Тогда жду первую часть благодарности завтра. Вторую — передадите при получении документов.

Он улыбнулся, налил себе вина и поднял бокал, как бы скрепляя сделку без слов.

Глава пятая

Солано покупает кофе и погружается в бездны внутренней политики США