Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара
Клифф выпрямился.
— Так я работать пошел, хозяин, — сказал он решительно и вышел из стойла. Я подождал, чтобы он не услышал выстрела, который означал конец Барсука, конец лошадей в Харленд-Грейндже, конец основы основ жизни Клиффа Тайрмана.
Покидая ферму, я снова увидел старика. Он устраивался поудобнее на железном сиденье рычащего трактора, и я закричал, стараясь перекрыть шум мотора:
— Мистер Гиллинг сказал, что решил завести овец и поручить их вам. Думаю, вам понравится за ними приглядывать!
Лицо Клиффа осветила негасимая улыбка, и он крикнул в ответ:
— Угу! Новое дело, да чтобы мне не понравилось? Нам, молодым, это всегда по вкусу!
Сенокос
Перед началом сенокоса в июне косарь проверял свою косу. Длина легкой ивовой рукоятки, расположение двух ручек на ней и угол, под каким на нее было насажено острое изогнутое лезвие, — все влияло на быстроту и аккуратность работы. Он мог выкосить в день полгектара, а то и больше, оставляя после каждого широкого взмаха ровный ряд скошенной травы, который постепенно достигал конца луга. Закончив ряд, он возвращался через луг и вел следующий ряд параллельно предыдущему таким образом, чтобы расстояния между рядами были одинаковыми и скошенная трава лежала в одном направлении.
Брюкворезка
Овце и даже корове нелегко откусить первый кусок от твердого круглого корнеплода. В этой брюкворезке нажатие на рычаг прижимает брюкву к расположенным снизу ножам, которые рассекают ее на ломти.
Латунные бляхи для сбруи
Наиболее старинные из таких блях относятся к концу XVIII века. В середине прошлого века они были в большой моде и выделывались в подражание серебряным украшениям на сбруе лошадей, запряженных в кареты аристократов; на них поэтому нередко фигурировали геральдические знаки, а также традиционные эмблемы, приносящие удачу. Наиболее часто встречаются солнце, полумесяцы, кресты, снопы, колокольцы и подковы.
Зубные долота
Если лошади трудно пережевывать корм, она быстро теряет форму. Прежде считалось, что жеванию, в частности, препятствуют «волчьи зубы» — небольшие лишние зубы перед первыми премолярами. Их выбивали с помощью долота, длиной около полуметра. В рот лошади вставлялся зевник, долото прикладывали к выросту и по нему ударяли молотком. Концы некоторых долот делались в виде лопаточек, у других — зазубривались, чтобы долото при ударе не соскочило вбок.
Уход за лошадью
Лошадей на ферме обычно чистили ежедневно и кормили четыре раза в день — утром корм им задавали в половине шестого, а работали они пять-шесть часов. Если лошади предстояло отправиться за пределы фермы, например в город, ее чистили с особым тщанием, хвост заплетали или подвязывали, гриву заплетали, причем каждую косичку в ней завязывали у конца волоском. Когда же лошадь готовили к выставке, надевали плетеную из веревки уздечку.
Стандартный фордзон
На английские фермы тракторы проникали медленно, потому что дешевой рабочей силы было более чем достаточно, а экономические депрессии 20-х и 30-х годов превратили трактор в излишнюю роскошь. К 1939 году их было в стране около 55 тысяч, но к концу второй мировой войны нехватка рабочих рук и отсутствие импорта продуктов питания привели к увеличению этого числа до 200 тысяч с лишним. Самым обычным был стандартный фордзон, или, как его еще называли, «фордзон модель Эн». Плод массового производства, введенного Генри Фордом, он выпускался в Дейгенхеме в Эссексе с 1933 года. Все большее их число снабжалось колесами с резиновыми шинами, что увеличивало скорость и позволяло ездить по шоссе.
7. Я хватаю жизнь, как крапиву
Большая гостиная Скелдейл-Хауса кишела людьми. Эта комната с изящными нишами, высоким лепным потолком и выходящими в сад стеклянными дверями была для меня средоточием нашей жизни в Дарроуби. Здесь Зигфрид, Тристан и я собирались после дневных трудов, поджаривали подошвы у камина, увенчанного стеклянным шкафчиком, и обсуждали события дня. Она была нашим уютным холостяцким приютом, где мы раскидывались в креслах в сладкой истоме, читали, слушали радио, а Тристан молниеносно решал очередной кроссворд в «Дейли телеграф».
Здесь Зигфрид принимал своих знакомых, поток которых не иссякал, — молодых и старых, принадлежащих как к сильному полу, так и к слабому. Но нынче вечером молодые люди с рюмками в руках находились тут по приглашению Тристана, которое, конечно, приняли с энтузиазмом — хотя младший брат во многих отношениях был прямой противоположностью старшему, обаятельностью он ему не уступал и пользовался большой популярностью.
Отсюда нам предстояло отправиться на «Нарциссовый бал» в «Гуртовщиках», и все мы были при параде. Ведь ожидали нас не обычные танцы, на которых деревенские парни отплясывали в рабочих сапогах под скрипочку и пианино, а настоящий бал с прославленным местным оркестром (Ленни Баттерфилд и его «Бравые ребята»). Давался он ежегодно в честь прихода весны.
Я наблюдал, как Тристан наполняет рюмки. Бутылки с виски, джином и хересом, которые Зигфрид хранил в стеклянном шкафчике, заметно опустели, но сам Тристан пренебрегал крепкими напитками и лишь изредка пригубливал из бокала со светлым пивом. Если уж пить, считал он, так портер и эль гагатовыми кружками, а прочее лишь суета сует и всяческая гиль. Изящные рюмки вызывали у него брезгливость, и даже теперь, когда мы встречаемся с ним на официальных обедах, Тристан каким-то чудом умудряется обеспечить себя пинтовой кружкой.
— Приятная компания, Джим, — заметил он, возникая рядом со мной. — Мальчиков, правда, чуть побольше, чем девочек, но беда не велика.
Я смерил его холодным взглядом, ибо прекрасно уловил подоплеку: преобладание мужского элемента избавляло Тристана от необходимости танцевать до упаду. Предпочитая не транжирить энергию попусту, он танцами не увлекался. Конечно, почему бы и не покружиться с девушкой по залу раз-другой, но куда приятнее остальное время проводить в буфете.
Впрочем, того же мнения придерживались и многие другие обитатели Дарроуби: когда мы вошли под гостеприимный кров «Гуртовщиков», буфет был набит битком, а в зале лишь несколько наиболее смелых пар напоминали о том, что явились мы на бал. Однако время шло, к ним присоединялись все новые, и к десяти часам в зале уже яблоку упасть было негде. Я же вскоре понял, что проведу время отлично. Компания Тристана оказалась очень приятной — симпатичные мальчики, привлекательные девочки. Жизнерадостная их беззаботность была неотразимой.
Общему веселью немало содействовал прославленный оркестр Баттерфилда в коротких красных куртках. Самому Ленни на вид было лет пятьдесят пять, да и все четверо его бравых ребят уже давно распростились с молодостью, но свою седину они искупали неугасимым задором. Впрочем, волосы Ленни седыми не были — краска помогала ему оставаться жгучим брюнетом, — и он колотил по клавишам рояля с сокрушающей энергией, озаряя общество солнечными взглядами сквозь очки в роговой оправе, а иногда выкрикивал припев в микрофон у себя под боком, объявлял танцы и отпускал шуточки зычным голосом. Нет, полученные деньги он отрабатывал честно.
Наша компания на парочки не разбивалась, и я танцевал со всеми девушками по очереди. В разгар бала я проталкивался по залу с Дафной, чья фигура была словно нарочно создана для такой тесноты. Поклонником тощих женщин я никогда не был, но, пожалуй, природа, создавая Дафну, несколько увлеклась в противоположном направлении. Нет, толстой ее никак нельзя было назвать, просто она отличалась некоторой пышностью сложения.
Сталкиваясь в давке с соседними парами, столь же увлеченно работающими локтями, восхитительно отлетая от упругих форм моей дамы, вместе со всеми подпевая бравым ребятам, которые в бешеном ритме колошматили по своим инструментам, я чувствовал себя на седьмом небе. И тут я увидел Хелен.
Танцевала она, разумеется, с Ричардом Эдмундсоном, и шапка его золотых кудрей плыла над окружающими головами, как символ Рока. С магической быстротой мое радужное настроение угасло, оставив в душе холодную тягостную пустоту.
Когда музыка смолкла, я отвел Дафну к ее друзьям, а сам отправился на поиски Тристана. Небольшой уютный буфет отнюдь не опустел, и там вполне можно было бы изжариться. В густом табачном дыму я с трудом различил Тристана — он восседал на высоком табурете в окружении обильно потеющих участников веселья, но сам, казалось, ничуть от жары не страдал и, как всегда, излучал глубочайшее удовлетворение. Он допил кружку, причмокнул, будто лучше пива в жизни не пробовал, перегнулся через стойку, дружески кивая, чтобы ему налили еще, и тут заметил, что к нему протискиваюсь я. Едва я оказался в пределах досягаемости, он ласково положил руку мне на плечо.
