Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара
Я стоял, ошалело оглядываясь, и тут от дверей донесся бодрый голос:
— А, мистер Хэрриот! Да что же это он натворил? — Клифф Тайрман, старый конюх, поглядел на меня с досадливой усмешкой.
— Чуть не отправил меня в больницу, Клифф, — ответил я с дрожью. — Промахнулся самую малость. Меня как ветром обдало.
— А что вы делали-то?
— Попробовал было зашить рану. Но больше и пытаться не стану, а съезжу сейчас за намордником и хлороформом.
— Да на что вам хлороформ? — возмутился Клифф. — Я сам его подержу, и можете ни о чем не беспокоиться.
— Извините, Клифф! — Я покосился на его щуплую фигуру и начал убирать шовный материал, ножницы и йодоформ. — У вас легкая рука, я знаю, но он уже разок попробовал до меня добраться, и больше я ему такого удовольствия предоставлять не намерен. Мне что-то не хочется остаться хромым до конца моих дней.
Невысокий жилистый конюх словно весь подобрался. Он выставил вперед голову и смерил меня воинственным взглядом.
— Да что вы городите! — Он яростно обернулся к дюжему работнику, который все еще крепко держал уздечку, хотя его мертвенная бледность успела приобрести слегка зеленоватый оттенок. — Иди-ка ты отсюда, Боб! Так перетрусил, что и лошадь напугал. Иди-иди, его я подержу.
Боб с облегчением выпустил уздечку и с виноватой ухмылкой бочком пробрался мимо мерина. Он был выше Клиффа по меньшей мере на голову.
Происшедшее, казалось, возмутило Клиффа до глубины души. Он взял уздечку и посмотрел на мерина укоризненным взглядом, как учитель на расшалившегося ученика. А тот в явном возбуждении прижал уши и запрыгал, грозно стуча копытами по каменным плитам пола. Но стоило щуплому конюху ударить его кулачком по ребрам снизу, и он сразу встал как вкопанный.
— У, олух царя небесного! Стой смирно, кому говорю! Что это ты выделываешь, а? — рявкнул Клифф и опять ударил кулачком по крутым ребрам. Особой боли такой слабенький удар причинить не мог, но мерин тотчас стал само послушание. — Лягаться вздумал, а? Я те полягаюсь! — Клифф дернул уздечку, устремив на лошадь гипнотический взгляд. Потом кивнул мне: — Беритесь за дело, мистер Хэрриот, он вас не пришибет.
Я нерешительно взглянул на лошадь — такую большую, такую грозную!
Я нерешительно взглянул на лошадь — такую большую, такую грозную! Ветеринарам постоянно приходится с открытыми глазами идти навстречу заведомой опасности, и, полагаю, на каждого это действует по-разному. Меня порой излишне живое воображение ввергало в дрожь, рисуя самые жуткие картины, и вот теперь я даже с некоторым сладострастием прикидывал, какой мощью обладают эти огромные в глянцевитой шерсти ноги, как тверды эти широкие копыта, обведенные узкой полоской металла. Размышления мои прервал голос Клиффа:
— Да не прохлаждайтесь, мистер Хэрриот, говорю же, он вас не пришибет!
Я снова открыл ящик с инструментами и дрожащими пальцами вдел новую шелковинку в новую иглу. Собственно, выбора у меня не было — Клифф не спрашивал, он приказывал. Придется рискнуть еще раз.
Когда я, еле переставляя ноги, вернулся на прежнее место, думаю, вид у меня был не слишком внушительным: спотыкаюсь о дикарскую юбочку, в которую превратились полы моего макинтоша, вновь протянутые к ране пальцы дрожат, в ушах гремит кровь. Но я напрасно мучился. Клифф оказался совершенно прав, и мерин меня не пришиб. Собственно говоря, он даже ни разу не шелохнулся и, казалось, сосредоточенно слушал, что ему шепчет Клифф, придвинувший лицо к самой его морде. Я вдувал йодоформ, шил и защемлял, словно демонстрируя методику на анатомической модели. С хлороформом, пожалуй, было бы даже не так удобно.
Когда я с величайшим облегчением покинул стойло и начал опять убирать инструменты, монолог возле лошадиной морды заметно изменился по тону — угрожающее ворчание все больше переходило в нежную насмешливость:
— Ну видишь, окаянная твоя душа, что зря ты свои коленца выкидывал! Ты же у нас умница, верно? Ты у нас молодец! — Ладонь Клиффа ласково скользнула по шее, и могучая лошадь потерлась о него мордой, как доверчивый и послушный щенок.
Медленно выходя из стойла, Клифф успел похлопать мерина по спине, боку, животу, крупу и даже шутливо подергал репицу, а недавнее злобное чудовище блаженно подчинялось этим ласкам.
Я вытащил из кармана пачку сигарет.
— Клифф, вы чудо. Не хотите закурить?
— Это будет, как свинью клубникой угощать, — ответил конюх и высунул язык, на котором покоился кусок табачной жвачки. — Без этого я никуда. Как суну с утра, так хожу до ночи. А вы и не догадались?
Вероятно, вид у меня был до смешного удивленный. Во всяком случае, маленькое обветренное лицо расползлось в довольной улыбке. И глядя на эту улыбку, такую мальчишескую, такую победную, я невольно задумался на тем, какой феномен представляет собой Клифф Тайрман.
В местах, где закаленность и долговечность были правилом, он тем не менее выглядел чем-то исключительным. В первый раз я увидел его почти за три года до этого дня — он бегал между коровами, хватал их за морды и удерживал, словно без малейших усилий. Я решил, что передо мной человек средних лет, но на редкость хорошо сохранившийся. На самом же деле ему было уже под семьдесят. Несмотря на щуплость, он был внушителен — длинные болтающиеся руки, твердая косолапая походка, набыченная голова придавали ему вызывающий вид, точно он шел по жизни напролом.
— Вот не думал, что увижу вас нынче, — сказал я. — Говорили, у вас пневмония.
Он пожал плечами.
— Есть малость. Первый раз валяюсь с тех пор, как сопляком был.
— Так зачем же вы встали? — Я поглядел на тяжело вздымающуюся грудь, на полуоткрытый рот. — Когда вы его держали, я слышал, какие у вас хрипы.
— Да нет, не для меня это. Денек-другой, я и вовсе оклемаюсь. — Он схватил лопату и принялся энергично сгребать кучу конских яблок, сипло и тяжело дыша.
Харленд-Грейндж, большая ферма у подножия холмов, была окружена пахотными землями, и в свое время в длинном ряду стойл этой конюшни не нашлось бы ни одного свободного. Двадцать с лишним лошадей — и по меньшей мере для двенадцати из них каждый день находилась работа. А теперь их осталось две: молодой мерин, которому я зашил рану, и дряхлый конь серой масти по кличке Барсук.
Клифф был главным конюхом, а когда произошел переворот и лошадей свергли с былого престола, без жалоб и стенаний пересел на трактор, не брезгуя и никакими другими работами. Это было типично и для множества других таких же, как он, сельских работников повсюду в стране. Лишившись дела всей своей жизни, оказавшись перед необходимостью начать все сначала, они не подняли вопля, а просто взялись за новое дело. Собственно говоря, люди помоложе перешли на машины с жадностью и показали себя прирожденными механиками.
Но для старых знатоков вроде Клиффа что-то невозвратимо рухнуло. Он, правда, любил повторять: «На тракторе-то сидеть оно куда сподручнее — прежде-то за день так по полю находишься, что ног под собой не чуешь!». Но любовь к лошадям он сохранял в полной мере — то чувство товарищества между работником и рабочей лошадью, которое крепло в нем еще с дней детства и осталось в крови навсегда.
В следующий раз я приехал в Харленд-Грейндж к откармливаемому бычку, который подавился куском турнепса, но пока я возился с ним, хозяин, мистер Гиллинг, попросил меня взглянуть на старого Барсука.
— Он что-то все кашляет. Может, конечно, возраст, но вы все-таки его посмотрите.
Старый конь теперь стоял в конюшне в полном одиночестве.
— Трехлетку я продал, — объяснил фермер. — Но старичка придержу. Не трактор же гонять, если надо какую-нибудь мелочь перевезти.
Я покосился на вытесанное как из гранита лицо. По виду его никак нельзя было заподозрить в мягкосердечности, но я догадывался, почему он не расстался со старым конем. Ради Клиффа.
— Ну, Клифф, во всяком случае, будет рад, — сказал я.
Мистер Гиллинг кивнул.
— Да уж, другого такого лошадника поискать. Водой не разольешь. — Он усмехнулся. — Помнится, хоть и давненько это было, как Клифф поругается со своей хозяйкой, так уйдет в конюшню на всю ночь посидеть с лошадками. Сидит там час за часом и покуривает. Он тогда еще табак не жевал.
— А Барсук у вас тогда уже был?
— Угу. Мы ж его вырастили. Клифф ему вроде бы как восприемник. Дурачок, помню, задницей вперед шел, ну и пришлось нам повозиться, чтобы его вытащить! — Он улыбнулся. — Наверное, потому Клифф всегда его и отличал. Работать на Барсуке никому другому не давал, только сам — год за годом, год за годом. И до того им гордился, непременно ленты ему в гриву вплетет и все бляхи на упряжи начистит, если, скажем, ехал на нем в город. — Он задумчиво покачал головой.
