Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Казалось, вступление Германии в Лигу становилось теперь исключительно техническим вопросом. Англичане постоянно подталкивали немцев сделать это как можно скорее. Фон Шуберт объяснял сменившему Кроу Уильяму Тирреллу, что в Берлине ожидают более благоприятной внутриполитической обстановки 216. Наконец, немцы решили, что такой момент настал. 31 января на здании штаба британских войск в Кёльне был спущен Юнион Джек и последние английские части покинули свою зону оккупации 217. Через неделю после этого, 8 февраля 1926 года, Германия подала заявку на членство в Лиге. Однако процесс ее принятия затянулся на много месяцев, и она смогла вступить в эту организацию лишь в сентябре, на осенней сессии. Еще до поступления германской заявки о своем намерении получить постоянное членство в Совете неожиданно объявила Польша. Она объясняла это тем, что оказалась бы в неравном положении с Германией в случае, если Совет стал бы рассматривать вопрос о польско-германской границе. Примеру Польши последовала Испания, которая сама считала себя великой державой. Времена испанского величия давно канули в лету, но представители иностранных держав в Мадриде всегда имели ранг посла, что формально ставило Испанию в один ряд с другими великими державами (в обычных государствах иностранные миссии в то время возглавляли посланники, которых иногда называли еще полномочными министрами). Наконец, еще одним соискателем постоянного членства в Совете Лиги стала Бразилия, считавшая, что она имеет право говорить за всю Южную Америку. Собственно говоря, амбиции Испании и Бразилии были не новы. Обе страны еще в 1921 году стремились получить постоянные места в Совете, и теперь, воспользовавшись неизбежностью его расширения ради Германии, возобновили свои старые требования.
Специальная Ассамблея Лиги, созванная для принятия Германии, собралась 8 марта 1926 года в Женеве и... застыла в ожидании. Более недели делегаты 48 государств жили слухами и пересудами, пока «локарнская семерка» за закрытыми дверьми искала выход из создавшейся ситуации. Германия не желала вступать в Лигу, пока ее Совет не гарантирует ей место своего постоянного члена. Выборные представители Испании и Бразилии в Совете грозились заблокировать принятие Германии и даже выйти из Лиги, если одновременно не будут приняты их требования. Среди «локарнской семерки», или «локарнитов», как называл их теперь Чемберлен, также не было единства. Бриан и Чемберлен готовы были поддержать Польшу. Британский министр соглашался также с требованиями Испании, ссылаясь на обещание, якобы данное когда-то этой стране Бальфуром. В рекомендациях, которые Чемберлен получил от кабинета перед отъездом в Женеву, Испания называлась «особым случаем». В них говорилось, что первым делом Германия должна получить свое место в Совете, а затем уже пусть она вместе с другими несет ответственность за дальнейшие изменения в его составе. «Ни Польша, ни Бразилия не должны стать постоянными членами в настоящий момент, — считали английские министры, — но Польше надо предоставить непостоянное место как можно скорее» 218. Италия поддерживала Польшу в пику Германии. Муссолини затеял очередную попытку добиться германских гарантий итало-австрийской границе в Тироле, и Польша нужна была ему в качестве либо союзника, либо разменной монеты. Германия считала для себя унизительным расширение числа постоянных членов Совета Лиги до восьми. Немцы полагали, что к четырем существующим постоянным членам (Англия, Франция, Италия и Япония) должна присоединиться одна Германия, поскольку других великих держав среди членов Лиги Наций больше не было.
Польша, Испания и Бразилия могли состоять в Совете на непостоянной основе. Швеция и Чехословакия готовы были даже уступить Польше свои места, и поляки, скрепя сердце, соглашались на это. Скшиньскому нужен был весомый успех. Он жаловался Чемберлену, что ведет за политику Локарно неравную борьбу в сейме, что польское общественное мнение относится с настороженностью к Локарнским соглашениям, что немцы по-прежнему вынашивают в отношении его страны реваншистские замыслы 219. Хотя Скшиньский и готов был к компромиссам, любые предложения, однако, разбивались о непреклонную позицию Испании и Бразилии. «Локарно должно быть вписано в Лигу, а не Лига в Локарно», — заявлял бразильский представитель А. Мелло-Франко 220. Правда, он сам, как и англичане с французами, пытался добиться изменения бразильской позиции, но президент Бернардис просто не отвечал на поступавшие в его адрес запросы. «С президентом Бразилии не удается связаться. Похоже, он отправился в джунгли и скачет там с ветки на ветку», — грустно пошутил Штреземан накануне закрытия Ассамблеи 221. Американцы, с интересом наблюдавшие со стороны за разгоревшимся скандалом, уверяли всех, что если бы их страна состояла в Лиге, Бразилия не посмела бы так вести себя 222.
16 марта в Берлине получили красноречивую телеграмму от германской делегации в Женеве: «Alles ist kaput!» (Все кончено!) 223. Немцам было от чего прийти в уныние. Вопрос об их членстве в Лиге был отложен до сентября. Германской делегации приходилось возвращаться домой с пустыми руками. А ведь вступление в Лигу Наций с постоянным членством в Совете закрыло бы рот многим критикам Локарно. В Женеве Германия должна была не просто полноценно вернуться в мировое сообщество, но и возвратить себе утерянный статус великой державы. Теперь этого надо было ожидать еще полгода. В Германии росла оппозиция правительству. Сразу после Локарно коалицию покинули националисты, и их примеру могли последовать другие партии. В печати Штреземана называли «дьявольским гением Германии». Все это сопровождалось давлением со стороны Советской России, требовавшей от Берлина прекратить попытки вступить в Лигу Наций. Германия еще раньше, во времена Рапалло, дала устное обещание Чичерину не вступать в Лигу отдельно от СССР, и советский посол Н. Н. Крестинский постоянно напоминал об этом Штреземану. Германии не удалось устранить советские подозрения в своей новой прозападной ориентации «малой кровью». Торговое
соглашение, подписанное в Москве в дни Локарнской конференции и выгодное обеим странам, стало слабым утешением для Чичерина. В декабре 1925 года он потребовал, чтобы Германия подписала с Советской Россией политический договор, который мог бы служить противовесом Локарно, угрожая в противном случае заключить союз с Польшей 224. После мартовского провала со вступлением в Лигу правые партии стали требовать того же. Получалось интересное единение взглядов большевиков и правых сил в Германии. Из Москвы идею о новом русско-германском договоре активно лоббировал посол Брокдорф-Ранцау, испытывавший «непреодолимое отвращение к политике Локарно» и убежденный, что «удар, нанесенный духу Рапалло, был непоправим» 225.
Задачи, стоявшие в это время перед Штреземаном, были очень непростыми. Ему надо было устоять под давлением со стороны многочисленных противников его политики, привести Германию к вступлению в Лигу Наций и не испортить при этом отношений ни с новыми западными друзьями, ни с большевистской Россией. Личные симпатии Штреземана были целиком на стороне Запада, но, как он говорил в рейхстаге, «задача германской политики всегда будет заключаться в поддержании гармонии между ее отношениями с Западом и с Востоком» 226. Несмотря на установившиеся дружеские контакты с Брианом и Чемберленом и отсутствие симпатий к Чичерину, Штреземан считал, что односторонняя ставка на любую из сторон может дорого обойтись Германии. Учитывая, прежде всего, ее собственную разоруженность. «Вопрос выбора между Западом и Востоком не возникает в результате нашего присоединения к Лиге, — говорил он. — Такой выбор можно делать лишь опираясь на военную силу. Ее, увы, у нас нет. Мы не можем стать, как думают некоторые, континентальным копьем Англии и мы также не можем вовлечь себя в какой-либо союз с Россией» 227. Оставалось вертеться меж двух огней, сохраняя максимальную самостоятельность. Когда кто-то из политиков-националистов упрекнул Штреземана в мягкотелости, тот жестко парировал: «Можете ли вы в течение нескольких недель предоставить в мое распоряжение такую же сильную армию, как французская, с самолетами, танками, подлодками и всем тем, что нам иметь запрещено? Если нет, то все ваши смелые речи являются хвастовством, опасным и бессмысленным! Я хочу добиться результатов, а не аплодисментов ослепленных вами масс!» 228
