Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич

Если с Муссолини Остин Чемберлен был уже знаком и испытывал к нему чувства доверия и симпатии, то его отношение к Штреземану было скорее настороженным. Чемберлен никак не мог понять, чего ему следует ожидать от германского министра. До конференции они ни разу не встречались (так же как и Бриан) со Штреземаном. Накануне поездки Остина в Локарно Асквит посоветовал ему взглянуть на портрет Штреземана работы Огастеса Джона. «Настоящий пруссак! Вам будет нелегко с ним», — напутствовал Чемберлена бывший премьер-министр ¹⁹⁹. Штреземан действительно не мог пленить с первого взгляда. Привлекательностью и приветливостью он явно не отличался. Крупная, лысая голова, плотно посаженная на плечи, пронзительный, умный взгляд, который, казалось, проникал в самую суть собеседника, слегка хриплый голос, которым Штреземан излагал четко сформулированные мысли, — все это здорово контрастировало с искренним добродушием Бриана, театральной любезностью Муссолини, постоянным скепсисом польского министра иностранных дел Александра Скшиньского или непреходящим оптимизмом его чешского коллеги Бенеша. Однако своей прямотой и открытостью Штреземан сумел преодолеть изначальную предвзятость Чемберлена, и у них быстро установились дружеские отношения, сохранявшиеся вплоть до смерти немецкого политика четырьмя годами позже. Хотя договариваться со Штреземаном всегда было непросто. Чемберлен вспоминал потом о «мучительно трудных дискуссиях» со своим немецким коллегой ²⁰⁰.

Еще невероятнее было ожидать, что чувство искренней дружбы возникнет между Штреземаном и Брианом. Они не просто представляли страны, бывшие историческими антагонистами. Они и в личном качестве были полными антиподами. Прекрасный семьянин и истинный христианин, немец почитал своим долгом каждое воскресенье посещать церковь. Неприхотливый в быту, Штреземан полностью отдавался политике как главной страсти своей жизни. Бриан, напротив, умел радоваться многим, никак не связанным с политикой, ее сторонам. Как истинный француз, он любил хорошую кухню и прекрасно разбирался в винах. Говорили, что старый холостяк Бриан в молодые годы имел успех у женщин. Он был убежденным атеистом, и именно под его непосредственным руководством церковь во Франции была отделена от государства. В конце жизни Бриан даже вынужден был специально договариваться с католическими иерархами, чтобы его похоронили по христианским обычаям. Но именно Бриан нашел тот подход, который позволил ему установить добрые отношения со Штреземаном. В один из дней конференции Бриан пригласил немецкого журналиста Эдгара Штерн-Рубарта, имевшего тесные контакты со Штреземаном, поужинать вместе в одном уютном ресторанчике неподалеку от Локарно. И там он сказал своему гостю: «Штреземан — замечательный человек, который зубами и ногтями готов сражаться за свою Германию. Но я уверен, что он абсолютно искренен, когда говорит, что делает это ради всей Европы, для лучшего понимания между нашими народами. Мы оба можем быть хорошими патриотами и в то же время всегда помнить о том, что Европа является нашим общим наследием, которому грозит разрушение, если мы не зароем топор войны» ²⁰¹. Штерн-Рубарт, конечно, передал эти слова Штреземану, который думал примерно так же.

Конференция в Локарно проходила одиннадцать дней — с 5 по 16 октября. В уютном швейцарском городке на берегу живописного озера собрались представители Великобритании, Франции, Германии, Бельгии, Италии, к которым чуть позже присоединились делегации Польши и Чехословакии. И в городе, и в зале, где проходили заседания, все дни царила особая, приподнятая атмосфера. Остин Чемберлен, который считался организатором конференции, поставил своей команде задачу найти для встреч большой круглый стол, чтобы все участники понимали, что за ним сидят не победители и побежденные, а равноправные партнеры по переговорам. Отыскать такой стол в Локарно оказалось невозможно, и тогда из нескольких столов был образован большой квадрат. Стоило участникам конференции появиться в городе, как их окружала взволнованная толпа корреспондентов, туристов и местных жителей. Отовсюду слышались приветствия на разных языках, и одной из британских дам, работавших на конференции, все это напоминало атмосферу бесконечного праздника. Но главное творилось, конечно, за закрытыми дверьми. Участники решили не выпускать никаких коммюнике и не делать заявлений для прессы до окончания общей работы. Все ждали результатов, и никто не сомневался, что они будут. Такая атмосфера вокруг конференции, конечно, ложилась тяжелым грузом на участников. «Решение прервать конференцию и отвергнуть неудовлетворительный компромисс вряд ли стало бы легким, — вспоминал свидетель событий, член германской делегации фон Дирксен. — Немцам было бы трудно еще раз сыграть роль злодея и вернуться домой с пустыми руками» ²⁰². Такие же чувства испытывали и члены других делегаций.

По итогам конференции было подписано несколько договоров, главным из которых стал Рейнский пакт. Его подписали пять держав — Франция, Бельгия и Германия как договаривающиеся стороны и Англия с Италией как гаранты соглашения. Кроме того, были заключены четыре арбитражных договора — между Францией и Германией, Бельгией и Германией, Германией и Польшей, а также Германией и Чехословакией. Наконец, еще два договора были подписаны Францией с ее восточноевропейскими союзниками — Польшей и Чехословакией ²⁰³. Основной задачей немцев было предотвратить увязывание в любой форме безопасности своих западных границ с нерушимостью восточных. Германии нельзя было допустить ни обязательного принятия арбитражного решения при пересмотре границы с Польшей, ни твердых гарантий Франции своим восточноевропейским союзникам. Задача, казавшаяся немцам вполне посильной, поскольку этого не хотели и англичане. Французы, много говорившие на конференции о верности своим восточноевропейским союзникам, на деле также готовы были отнестись с полным пониманием к желанию немцев. Для Бриана основной задачей было гарантировать неизменность границы по Рейну и закрепить демилитаризованный статус Рейнланда после ухода оттуда оккупационных сил. Англичанам надо было не дать вовлечь себя в дополнительные обязательства перед Францией, Бельгией и Германией, сохранив максимально возможную свободу рук. О каких-либо английских гарантиях Польше и Чехословакии не могло быть и речи. Тяжелее всех пришлось на конференции полякам, которые оказались в полной изоляции. Их не поддерживали даже чехи.

В отличие от Польши, у Чехословакии были вполне дружеские отношения с Веймарской республикой. В то время чехи не ощущали никакого давления со стороны Германии с целью пересмотра границы, хотя в Судетах проживало много этнических немцев. Чешский министр иностранных дел Эдуард Бенеш еще в начальной стадии обсуждения пакта безопасности, в марте 1925 года уверял Чемберлена, что «существует угроза Польше, но не Чехословакии» ²⁰⁴. В Праге тогда самоуверенно считали, что «Чехословакия не брала чужого пальто, и ей нечего волноваться», тогда как Польша «понимает, что коридор принадлежит не ей» ²⁰⁵. Кроме того, у чехов были свои счеты с поляками из-за Верхней Силезии, и Бенеш прямо заявлял в пражском парламенте, что рано или поздно Польше придется пересмотреть свои западные границы ²⁰⁶. Бенеш не доверял полякам и противился осуществлению совместной с Польшей политики в отношении Германии и попыткам Франции создать «Восточный Локарно» ²⁰⁷. Накануне конференции поляки пытались обхаживать чехов, но из этого ничего не вышло. Впрочем, даже единые действия Польши и Чехословакии вряд ли помешали бы Англии, Франции и Германии добиться своих основных целей на конференции, поскольку польская позиция не находила поддержки у главных участников.

В конечном итоге подписанные в Локарно соглашения поделили границы Германии на две категории — те, которые нельзя было пересматривать, поскольку они были гарантированы Англией и Италией, и те, которые не были. Понятно, что к первой категории относились западные границы по Рейну, а ко второй — восточные, с Польшей и Чехословакией. Основной, подписанный в Локарно договор, который принято называть Рейнским пактом, устанавливал «сохранение территориального “статус-кво”, вытекающего из границ между Германией и Бельгией и между Германией и Францией, и неприкосновенность указанных границ» (ст. 1). Германия, Бельгия и Франция обязались «не предпринимать друг против друга какого бы то ни было нападения или вторжения и ни в коем случае не прибегать к войне друг против друга» (ст. 2). В случае несоблюдения этих договоренностей участники обязывались «немедленно оказывать свою помощь стороне, против которой будет направлено такое нарушение или несоблюдение» (ст. 4). В меморандуме Форин Офис от 10 января 1926 года последнее положение расшифровывалось следующим образом: «Если Франция в нарушение договора подвергнется нападению Германии, та встретит совместное сопротивление Великобритании, Бельгии и Италии, как и самой Франции. Точно так же, если Германия подвергнется нападению Франции, последняя встретит совместное сопротивление Великобритании, Бельгии и Италии, как и самой Германии» ²⁰⁸.