Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич

Терять времени, однако, было нельзя, и 29 декабря д’Абернон встретился со статс-секретарем германского МИДа Карлом фон Шубертом. Последний не так давно заменил на этом посту одного из творцов политики Рапалло «красного барона» Уго фон Мальцана, отправленного послом в США. Назначение Шуберта означало смену приоритетов германской политики. Ее вектор менялся с восточного на западный. Английский посол сообщил германскому дипломату, что французы оказывают сильное давление на Чемберлена, склоняя его к заключению нового соглашения, и посоветовал как можно скорее подготовить контрпредложение по оформлению германо-французского пакта о ненападении ¹⁰⁵. Д’Абернон не имел никаких инструкций от Форин Офис вести в Берлине серьезные разговоры о Рейнском пакте. То есть посол действовал на свой страх и риск. Более того, д’Абернон занял собственную четкую позицию в тот момент, когда официальная позиция Британии находилась еще в стадии обдумывания, и ряд признаков (продление оккупации Кёльна, разговоры об англо-франко-бельгийском пакте безопасности) позволял послу предположить, что она будет направлена на одностороннее улучшение отношений с Францией без учета интересов Германии. Не часто, но подобная «самодеятельность» случалась у британских послов (больше других этим «грешил» многолетний посол Англии во Франции Ф. Берти). Чемберлен, конечно, догадывался об особой позиции своего посла и признавал в дальнейшем большое влияние, оказанное д’Аберноном на германскую инициативу ¹⁰6.

Посол исходил из двух неверных суждений и двух верных. Во-первых, английский дипломат считал, что весь кабинет поддержит инициативу Чемберлена, когда тот ее озвучит, а во-вторых, д’Абернон полагал, что французов устроит новое соглашение с Англией даже без конкретных гарантий безопасности со стороны последней 107. Это было не так. Чемберлен действительно объявил 16 декабря, что поддерживает идею трехстороннего пакта безопасности между Англией, Францией и Бельгией 108. В нем он видел альтернативу Женевскому протоколу, вызывавшему многочисленные возражения в Англии. Но идея пакта безопасности также имела много противников. Керзон, Бальфур, Эмери, Черчилль и Биркенхед не хотели слышать о каких-либо континентальных гарантиях в пользу Франции 109.

Были, однако, в основе побуждений д’Абернона и верные оценки. Он заметил, что Штреземан стал сдвигаться в сторону правых сил и требовать учета их позиции при формировании политики правительства ¹¹⁰. Это было естественной реакцией германского министра на слухи о готовившемся англо-французском пакте безопасности. Усиление правых не сулило ничего хорошего для сближения Германии с Францией и Англией. Другим тревожным для д’Абернона моментом стала возможность дальнейшего сближения Германии с Советской Россией, что неизбежно произошло бы в случае подписания англо-французского пакта безопасности. Этот аргумент, особенно после скандала с мнимым «письмом Зиновьева», действовал на Британских островах безотказно. Чемберлен и сам признавал, что боязнь германо-советского сближения стала веским доводом для принятия им решения двигаться в сторону Локарнских соглашений. Наступит время, писал он английскому послу в Париже лорду Крю, когда Россия возродится как великая европейская держава, но пока это не произойдет, Британии надо делать все возможное, чтобы «связать Германию с нашей европейской системой и отвлечь ее от создания антизападного блока с Россией» 111. Существовавший «мир базировался не на доброй воле или согласии, — вспоминал он позже, — а лишь на неспособности побежденного продолжить борьбу. Однажды колесо фортуны могло повернуться. Германия могла найти союзника, и в тот день, озлобленная своими страданиями, провоцируемая постоянным вмешательством, не видя иной надежды, какой бы отчаянной она ни была, Германия поставила бы все на новую схватку, и Европа оказалась бы перед лицом другого, еще более ужасного Армагеддона» 112. Немцы, естественно, убеждали англичан, что «необходимость для Германии полагаться на Россию стала существенно меньше, чем во времена Рапалло» 113, но страхи и подозрения не покидали британских политиков.

В германском МИДе не знали, что д’Абернон действовал по собственной инициативе, и решили, что за его спиной стоит Чемберлен. Свое предложение немцы подготовили очень быстро, буквально за две недели. В течение этого времени д’Абернон несколько раз встречался с фон Шубертом и обсуждал с ним различные аспекты немецкой инициативы. Усилиями этих двух дипломатов была подготовлена основная концепция германского предложения, которая затем была утверждена Штреземаном и канцлером Лютером. Все остальные члены германского правительства изначально не были даже проинформированы о таком важном для их страны шаге 114. Но рождалось германское предложение, скорее всего, в разговорах д’Абернона и Шуберта. В первые две недели января 1925 года они так часто обсуждали этот вопрос между собой, что стали называть будущий пакт «младенцем» (Das Kind), как бы подчеркивая этим свою личную ответственность отцов-создателей ¹¹⁵. Немецкая журналистка Антонина Валентин хорошо запомнила, как элегантный д’Абернон записывал огрызком карандаша на белоснежном манжете те идеи, что, по его мнению, надо было включить в германское предложение 116. Он думал об этом постоянно. Однако без участия Штреземана «младенец» английского посла так и не увидел бы свет. У этого немца, как отмечали хорошо знавшие его люди, была «граничащая с гениальностью способность подхватывать политические идеи и развивать их с учетом внутренних и внешних проблем в любой отдельно взятой ситуации» 117. Штреземан сразу воспринял идею Рейнского пакта.

В основу германского предложения о пакте безопасности легла трехлетней давности инициатива канцлера Куно, из которой было исключено упоминание о плебисците как юридическом оправдании войны, и добавлена фраза о разрешении всех споров в арбитраже. Этим делался реверанс в сторону все еще очень популярного в Европе Женевского протокола. Немцы готовы были признать существующие границы на западе и отказаться от всех притязаний на возвращение Эльзаса и Лотарингии, но Шуберт, несмотря на уговоры д’Абернона, отказывался прямо и недвусмысленно сделать то же самое в отношении восточных границ Германии 118. В конечном итоге немцы согласились внести в письмо фразу о готовности «заключить аналогичные арбитражные соглашения, обеспечивающие мирное разрешение юридических и политических конфликтов, со всеми другими государствами», без конкретного упоминания Польши и Чехословакии 119. На всякий случай при передаче немецкого послания д’Абернон добавил от себя, что Германия готова будет подписать арбитражные договоры и со своими восточными соседями 120.

Немецкое предложение о заключении гарантийных пактов безопасности было оформлено в виде ноты и передано англичанам 20 января 1925 года. Процедура этой передачи была обставлена очень необычно и таинственно. Начать с того, что письмо передали д’Абернону, и тот уже сам переправил его в Лондон. Стандартный путь предусматривал официальную передачу через собственного посла в Лондоне. Но германский посол Штамер оказался в роли стороннего наблюдателя. Более того, статс-секретарь Шуберт специально предупредил его «ни при каких обстоятельствах не обнаруживать свою осведомленность о здешних беседах с лордом д’Аберноном» 121. Хотя уши английского посла торчали столь очевидно, д’Абернон предпочел сделать вид, будто вся инициатива исходит исключительно от немцев. Те, в свою очередь, посчитали, что передача их предложения через английского посла увеличит шансы на благоприятную реакцию англичан.

Далее нота, где говорилось о желании решить проблемы безопасности, которые касались, главным образом, Франции и Германии, была передана не французам, а англичанам. Последним, правда, предлагалось, наряду с итальянцами, принять участие в соглашении, но одновременно посол Штамер сообщил Чемберлену, что французы пока не в курсе германских предложений, и попросил английского министра не сообщать им о них. Понятно было желание немцев заручиться английской поддержкой, перед тем как озвучить свое предложение французам. Германия уже несколько раз до этого наталкивалась на отказ Франции обсуждать подобные вопросы и хотела избежать повторения печального опыта. «Мы совершенно ясно понимаем, — сообщал Штреземан германскому послу во Франции Леопольду фон Гёшу, — что наш подлинный контрагент — Франция и что поэтому в первую очередь мы должны договариваться именно с ней. Дело заключается просто в том, что этот вопрос обсужден здесь как с лордом д’Аберноном, так и с господином де Маржери (французский посол в Берлине. — И. Т), и что беседа с первым оказалась более плодотворной и конкретной, так как он проявил большой интерес к этому вопросу» 122. Но немцы не могли не понимать, что своей просьбой они ставят Англию в очень деликатное положение. Фактически англичан просили не сообщать союзной державе о предложении недавнего общего противника.