Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Еще раньше, во время ноябрьской конференции Союзников в Париже, Англия и Франция договорились, что каждая страна сама будет решать, как ей дальше вести дела с большевиками. Французы решили сохранить посла, но прервать всякие отношения с новой властью. Англичане, после месячного раздумья, выбрали иной путь. Сразу после наступления нового года они решили послать в Россию неофициальную миссию из нескольких человек во главе со своим бывшим консулом в Москве Робертом Локкартом. «Я получил весьма неясные инструкции, — вспоминал Локкарт. — Моя задача заключалась в том, чтобы завязать отношения. Я не был облечен никакими полномочиями. Если большевики предоставят мне необходимые дипломатические привилегии, мы сделаем такую же уступку в отношении Литвинова, которого большевики уже назначили советским посланником в Лондоне» 47. Последнее случилось 3 января, причем полностью в духе новой дипломатии. Сообщение о назначении Литвинова было передано по радио. Вряд ли большевики были совсем не в курсе того, как происходит назначение послов по общепринятому протоколу, но понимая, что согласие Сент-Джеймсского двора им получить все равно не удастся, они решили действовать явочным, революционным путем. Литвинов, узнавший о своем назначении из утренних английских газет, собственноручно подготовил об этом ноту, которую передал в Форин Офис 48. Ему сразу же дали понять, что встречаться с ним официально никто из министерства не будет, но выделили дипломата для связи. В Лондоне одновременно оказалось два российских представителя — старорежимный поверенный в делах Набоков и «посол революции» Литвинов. На тот момент англичан это вполне устраивало. Они не только получали информацию из разных источников, но и были уверены, что гарантировали себя от любого дальнейшего развития событий.
А вот французы наотрез отказались принять назначенного большевиками таким же образом «посла» Л. Б. Каменева. Тот уже прибыл в Лондон и собирался следовать дальше — в Париж, когда англичане получили категоричный ответ французов. Пришлось англичанам чуть ли не силой выдворять несостоявшегося посла назад, в Россию 49. Вряд ли такое решение пошло на пользу Франции. У нее в этот период прервались практически все связи с существующей в центре России властью. В Париже французы предпочли иметь дела с В. А. Маклаковым, назначенным послом еще Временным правительством, но так и не успевшим вручить верительные грамоты президенту Пуанкаре. Как бы ни были ненавистны Клемансо большевики, но Маклаков даже с формальной точки зрения не представлял никого. Если вспомнить еще и сбежавшего в Вологду Нуланса, то получается, что французы сами полностью отрезали себя от надежной информации из России. Англичане, конечно же, занимали в то время куда более прагматичную позицию.
Несколько отличным в первые месяцы после Октябрьского переворота было отношение большевиков к Соединенным Штатам. Возможно, это было связано с тем, что Троцкий долго жил в Америке и многое ему там нравилось. В идеологических воззваниях новой российской власти американскому империализму, конечно, доставалось ничуть не меньше, чем английскому, французскому или германскому. Но в своих практических шагах большевики стремились поддерживать максимально доброжелательные отношения с американцами, находившимися в России. Посол Д. Фрэнсис старался ни во что не вмешиваться и даже не пытался глубоко вникать в происходившие в России события. Большевики, безусловно, ценили это, и, со своей стороны, старались не создавать официальным представителям США дополнительных трудностей. Именно через американцев, через представителя американского Красного Креста полковника Р Роббинса, Троцкий в декабре 1917 года, накануне открытия мирных переговоров в Бресте, сделал самое необычное предложение западным Союзникам. «У нас есть сырье, — откровенничал Троцкий с американцем. — И оно крайне необходимо Германии. И это чрезвычайно важный вопрос и важнейший пункт переговоров. Если сделать так, чтобы сырье не попало к немцам, мы получаем в руки важнейший аргумент, возможно, решающий, который обеспечит победу. Поэтому я хочу, чтобы сырье им не досталось. Вы знаете, что положение на фронте трудное. Там хаос. Но если вы направите своих офицеров, американских офицеров, офицеров союзных стран, любых, кого вы сочтете нужным, я дам им все полномочия организовать эмбарго на поставку грузов в Германию по всей линии фронта» 50. Не очень понятно, что конкретно имел в виду Троцкий, но его послание было передано в Вашингтон, хотя ответа из Белого дома не последовало. Зато через несколько недель президент Вильсон озвучил свои знаменитые «Четырнадцать пунктов», в которых занял очень благожелательную позицию по отношению к России и ее новой власти.
Пока в западных столицах думали, как строить отношения с Советской Россией дальше и имеет ли это вообще смысл, в Брест-Литовске начались переговоры о сепаратном мире между большевиками и странами Четверного союза (Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария). Первые мирные контакты между представителями большевиков и германской армией состоялись еще 26 ноября (н. ст.), когда трое уполномоченных новым Верховным Главнокомандующим прапорщиком Крыленко пересекли линию фронта и от имени советской власти предложили немцам заключить перемирие на всех фронтах и начать переговоры о мире. Германское командование быстро дало согласие, и уже на следующий день сообщило, что «Главнокомандующий немецким Восточным фронтом уполномочен немецким Верховным Главнокомандующим вести переговоры о заключении перемирия» 51. Воодушевленные первым успехом, Ленин и Троцкий тут же постарались использовать его с выгодой для дела всемирной революции. Пользуясь всеобщим вниманием к начинавшимся переговорам, они в очередной раз призвали народы и правительства воюющих держав к всеобщему миру. Сделано это было в лучших традициях ленинской дипломатии через очередное воззвание, в котором союзным правительствам давалось пять дней, чтобы «определить свое отношение к делу мирных переговоров». Большевики прекрасно понимали, что их «обращение» не будет воспринято всерьез никем из Союзников. Но Ленину и Троцкому это было неважно. «Правительство победоносной революции не нуждается в признании профессионалов капиталистической дипломатии», — сообщали они в своем воззвании. И тут же добавляли, ради чего все, собственно, и затевалось: «Мы спрашиваем народы: выражает ли реакционная дипломатия их мысли и стремления? Согласны ли народы позволить дипломатии упустить великую возможность мира, открытую Русской революцией?» 52 Народы, однако, молчали, как и их правительства. Во Франции методы и цели ленинской дипломатии вызывали полное отторжение, а в Англии стали задумываться над тем, как наладить канал связи с большевиками, а затем и вернуть новую российскую революционно-митинговую дипломатию в привычное, традиционное русло.
Между тем 2 декабря открылись германо-российские переговоры о перемирии, а военные действия на Восточном фронте были прекращены еще ранее, сразу же по достижении сторонами согласия о начале таких переговоров. Состав первой советской международной делегации стоит того, чтобы рассказать о нем подробнее. Всего в делегацию входили 28 человек. Из них девять относились к техническому персоналу (переводчики, юристы, писарь и ординарцы), а остальных можно было разбить на три группы. Первую из них составляли шесть уполномоченных вести переговоры. Сюда входили большевики Иоффе, Каменев, Сокольников, Карахан и левые эсеры Биценко (единственная женщина на переговорах) и Масловский. Среди них непосредственно на переговорах говорили только двое первых. Остальные глубокомысленно молчали. Будущему заместителю наркоминдел и советскому полпреду Л. М. Карахану, считавшемуся секретарем российской делегации, было вообще не до переговоров. Он занимался в Бресте бизнесом, точнее говоря — валютной спекуляцией. Карахан продавал на местном рынке рубли (здесь за 100 рублей давали 350 марок), а затем продал полученную немецкую валюту в Петрограде, где в то время марка стоила восемь рублей 53. Но иногда офицерам из состава русской делегации хотелось, чтобы Иоффе и Каменев тоже замолчали. Хорошо говорить они умели только на митингах, а когда необходимо было вести речь по существу, постоянно путались и говорили глупости. Об этом довольно подробно написал подполковник российского Генерального штаба Д. Г. Фокке, сам бывший участником тех переговоров. Другую группу составляли рядовые члены делегации. В нее по большевистской разнарядке входили матрос, солдат, рабочий и крестьянин. Рабочий запомнился, главным образом, своим развязным поведением и периодическим хамством по отношению к германским офицерам. Но самой колоритной личностью в составе советской делегации был крестьянин Роман Сташков. По разным воспоминаниям, большевики, у которых в наспех составленной делегации отсутствовал крестьянин, подобрали его в Петрограде за несколько часов до отъезда, когда он шел на вокзал, чтобы уехать домой в Белгородскую область. Посулами и обещаниями мужика с лохматой бородой и в зипуне уговорили «представлять крестьян» в советской мирной делегации в Бресте. Там его почти не видели трезвым. Обычно он молчал и лишь за обедом интересовался у разливавших белое и красное вино немцев, «которое из них покрепче будет». Наконец, в последнюю группу входили девять военных и морских специалистов во главе с контр-адмиралом В. М. Альтфатером, внешне похожим на Николая II, из-за чего случались даже забавные конфузы, когда местный православный батюшка, например, решил, что в переговорах конспиративно участвует бывший император. Без военных специалистов «уполномоченные» были бы как слепые котята. С германской стороны все было проще. Среди переговорщиков были только военные Четверного союза, а руководил ими генерал-майор Гофман, бывший начальником штаба Восточного фронта. Обычно Гофман не перебивая выслушивал пламенные выступления Иоффе и Каменева, а затем вежливо просил их перейти к делу.
